Темное море - Джеймс Камбиас

Широкохвост посылает эхосигнал. На том конце шнура крупный взрослый без левой клешни, судя по запаху в воде, самец. Он весь обвешан свертками и пакетами, оттого и движется медленно. В полукабельтове внизу – илистое дно.

– Проснулся! – Крупный самец останавливается и разворачивается к Широкохвосту. – Помню, лежишь ты как труп. Мое имя Одноклешень 12-й Учитель.

– Я Широкохвост.

– Широкохвост и все? Никакого славного номера? Или ты держишь полное имя в секрете? Может, я спасаю кого-то, кого и спасать не надо? Разбойник? Беглец?

– Изгнанник, – признается Широкохвост. – Широкохвост 38-й.

– Это добрый номер. «Тридцать восемь» значит «теплая вода», но это также дважды по девятнадцать, то есть «ребенок», помноженный на «место». Хорошее число для учителя, хоть и не такое хорошее, как, например, восемьдесят два. Но тридцать восемь – это еще и четыре плюс тридцать четыре, то есть «пища» плюс «урожай» или же «собственность» плюс «мир», что говорит о величии и власти. Очень доброе число. Отдаю должное твоим учителям.

– Где я? Ничего не помню.

– Не удивлен. Помню, как нахожу тебя глубоко спящим посреди холодных вод. Странно слышать в тебе признаки жизни. Давай-ка поешь, – Одноклешень протягивает Широкохвосту сумку, полную спрессованных листьев. – Что до того, где мы: в сотне кабельтовых от моего лагеря и в тысяче – от любого из мест, где стоит находиться.

Пытаясь не слишком жадно заглатывать жесткие листья, Широкохвост спрашивает:

– Так ты учитель?

– Да. Я ловлю отчаянных юнцов на холодных просторах, обуздываю их, обтесываю и даю им новую жизнь в поселениях у теплых источников. Путь нелегкий, но благородный. Помимо того, меня к нему подталкивает мой номер: двенадцать есть дважды шесть – и я обрабатываю молодняк, как каменотес камни. Или же это два плюс десять, и я вяжу их веревками.

Широкохвост обдумывает свои перспективы: он далеко от любых цивилизованных мест, потерял все записи экспедиции и, если не считать листьев, которыми давится сейчас, на грани голодной смерти. Он не может допустить мысли, что вернется в Горькую Воду один и с пустыми сетями.

– Тебе не нужен второй учитель?

– Еще одна пара клешней лишней не будет, – его спаситель взмахивает единственной конечностью. – Но такая работа требует скорости – чтобы ловить молодняк, и силы – чтобы их усмирять. Хватает ли тебе этих качеств?

– Хватает.

– Кроме того, нужны знания, стóящие того, чтобы их разделить. Чему ты можешь обучить юнцов?

– Я знаю грамоту, геометрию, квадраты и логарифмы. Знаю словарь, изучаю древние предметы и письмена. Разбираюсь в возделывании плантаций. Член Научного общества Горькой Воды.

Новый знакомый не слишком впечатлен.

– Как далеко ты знаешь словарь?

– До четырех тысяч или около того. И кое-что из того, что дальше.

– Ага, вплоть до названий растений. После у нас идет обширный перечень малоизвестных инструментов, затем кое-какие редкие камни, после – ряд труднодоступных, но занимательных понятий. Раз учишь древние письмена, я полагаю, ты книжник?

– В каком-то роде. Я автор работы о древних надписях.

– Она у тебя с собой?

– Нет. Она в моем доме, если еще не уничтожена.

– Вот оно что… И все равно мне радостно повстречать кого-то ученого. При моей профессии чаще имеешь дело с детенышами, едва умеющими говорить, и фермерами, которые так же скупы на слова, как на бусины. У меня есть собственная книга, если тебе покажется интересным, – новая форма словаря. Он выстраивает слова в более логичном порядке: начиная с центральных понятий вроде бытия и постоянства, а не таких банальностей, как камень, еда или смерть.

Широкохвост чувствует, что силы возвращаются к нему, по мере того как полнеет желудок.

– Думаю, я могу плыть сам, – говорит он.

– Это хорошо. Мне и без того много нести. Я возвращаюсь с продажи партии учеников, у меня теперь много припасов. Сейчас у меня нет помощника: помню, прежний покидает меня после спора о том, как правильно воспитывать молодняк. Надеюсь, ты не придерживаешься мнения, что обучение должно включать только практические аспекты. Мои ученики получают максимально широкие знания. Я не могу научить их всему, но даю хотя бы попробовать вкус математики, геологии, навигации, истории и физики.

– Так я принят?

– О да. Ты получишь кров и еду в моем лагере – охотиться будем поочередно, – а также треть выручки от продажи молодняка, которого ты поможешь обучить. Еще ты можешь учиться сам – у мастера в своем деле. Но я должен предупредить, что эта работа не для слабых и боязливых. Орда голодных юнцов порвет тебя на куски, стоит зазеваться. Плавать нужно далеко, а припасы скудные. Иной раз придется вступать в драку с заводилой, чтобы приучить остальных к подчинению. Да и воды здесь не безопасны: коварные течения, голодные охотники и еще всякое разное…

Эти слова отзываются эхом в памяти.

– Я помню, как кое-что слышу: постукивание или звуки ударов.

Одноклешень понижает голос:

– В здешних водах случается странное. Не так далеко от моего лагеря есть большое заброшенное селение. Иногда оттуда доносятся странные звуки, иногда вода пахнет странно. У меня есть теория, но я подожду говорить о ней, пока не вернемся в лагерь.

Они плывут, делая привал каждые несколько кабельтовых, пока лагерь не оказывается в пределах эхоимпульса. Широкохвост немного разочарован, уж очень мелким и запущенным выглядит жилище учителя: грубая приземистая постройка из необработанного камня и комьев грязи, шаткий загон из сетей и кольев, предназначенный для учеников. На высоких шестах раскачивается пустая и рваная сеть.

– Наконец-то дома! – восклицает Одноклешень. – Я богаче любого землевладельца из поселений, мои угодья тянутся на сотни кабельтовых в любую сторону. Никто не отваживается нарушить мои границы.

Воспоминание о Гребнеспине не дает Широкохвосту поддержать шутку.

– Сколько у тебя обычно учеников?

– Один я могу управиться с тремя-четырьмя, но с твоей помощью, думаю, можем позволить себе и десять. Разумеется, в зависимости от того, скольких мы сумеем изловить. Кабельтовых в пятидесяти отсюда есть теплое течение, где обычно собирается молодняк. Я намерен отправиться туда с тобой и заарканить сколько сможем. Начнем с двадцати, половина из них так или иначе подохнет или их съедят более сильные.

К тому времени, как Роб в компании остальных заговорщиков добрался до станции и стянул костюм, шоленский переворот был завершен. По громкой связи гремел голос доктора Сена: «В интересах вашей безопасности я призываю всех к сотрудничеству с шоленскими военными. Выполняйте их предписания. У них есть оружие, у нас нет. Меня огорчает случившееся, как и каждого из вас, но мы находимся в хрупком сооружении посреди инопланетного океана. Сопротивление окажется самоубийственным для всех».

– Трусливый засранец! – выдохнул Дики Грейвз. – Да мы их сметем прямо сейчас, если будем действовать быстро. У нас есть инструменты, ножи…

– Нет, Дики, – вмешался Осип. – Доктор Сен прав. Это самоубийство.

Грейвз, казалось, едва не плакал, но, сдержавшись, кивнул:

– Что ж, согласен. Пока…

Роб поднялся наверх, надеясь отыскать Алисию. В общей гостиной находились шестеро шоленских солдат в компании Гишоры, Тижос и доктора Сена.

Военные все еще были в полном снаряжении, и их костюмы отличались от скафандров дипломатов – более тяжелые и громоздкие, они включали бронированные пластины, прикрывавшие жизненно важные органы, а также жесткие круглые шлемы вместо мягких капюшонов. Вшестером они занимали почти всю кают-компанию.

Оружие у них точно было: у всех за спиной висели странного вида винтовки с тремя укороченными стволами такой толщины, будто из них стреляли мячиками для гольфа, а в кобурах на груди – пистолеты с рукоятками как у лопаты. Двое из них обернулись, когда Роб притормозил возле двери, поколебался и свернул ко второму блоку.

Алисия была у себя.

– Ты в порядке? – спросили они одновременно друг у друга, когда он показался в дверях. Роб крепко ее обнял, затем Алисия помогла ему выбраться из насквозь промокшей поддевки гидрокостюма и влезть в почти такой же сырой комбинезон.

– Согрелся? – заботливо спросила она. – А то я собираюсь на тебя наорать.

– Думаешь, они прислали солдат из-за пары приколов?

– Откуда нам знать! Ты все ждешь, что шолены будут вести себя разумно? У них инопланетный разум, Роберт, и они мыслят не так, как мы!

– Идея казалась хорошей, – пробормотал он, тотчас же поняв, как жалко это звучит.

– Это было дурным ребячеством, и вы ничего не добились, только разозлили шоленов.

Роб сердито уставился на нее.

– Что ж, тогда, я думаю, тебе лучше начать собираться. Пусть тебя запихнут в подъемник вместе с остальными. Будешь снова изучать свою Марианскую впадину. Радуйся!