Вертолетчик - Игорь Фролов

— Не завидую я вам, — сказал на прощанье лейтенант Ишбулатов — Говорят, там появились ракеты, от которых не уйдешь. Стрингеры…

— «Стингеры», Видас, — сказал лейтенант Мухаметшин — Ничего, уйдем как-нибудь потихоньку…

Борттехник Ф. смотрел в окно, как они уходят. На улице было темно и моросило. Асфальт у КПП искрился под фонарем.

Утром, перед вылетом в Возжаевку, построились на мокром аэродроме. Вертолеты стояли в тумане. А вечером, когда улетали из Возжаевки, повалил густой снег.

Очень кончилась.

Это не история, а всего лишь выдержка из брошюры, которую раздали участникам предстоящего похода на Юг.

Назывался документ «Памятка советскому воину-интернационалисту». Привести несколько слов из нее необходимо, зотя бы для того, чтобы свет идеальных задач, поставленных перед личным составом, оттенил и придал объем той простой военной жизни, на пороге которой и стоят сейчас наши герои.

«Родина, — говорилось в «Памятке», — поручила тебе высокую и почетную миссию — оказать интернациональную помощь народу Афганистана. Вставшая на путь независимости и свободы, дружественная нам соседняя страна была подвергнута агрессии со стороны империалистов. Тысячи мятежников, вооруженных и обученных за рубежом, целые вооруженные формирования были переброшены на территорию Афганистана. Помочь отразить эту агрессию — такова боевая задача, с которой правительство направило тебя на территорию ДРА… Советский воин! Находясь на территории дружественного Афганистана, помни, что ты являешься представителем армии, которая протянула руку помощи народам этой страны. Будь же достоин этой великой исторической миссии, которую возложила на тебя наша Родина — Союз Советских Социалистических Республик».»

На этом отеческом напутствии мы попрощаемся с нашей Родиной СССР — красным авианосцем, у которого уже открыты кингстоны, и который уже погружается на дно Времени. Но они еще не знают этого, взлетая с его палубы. «Долетайте до самого Солнца!» — звучит вслед песня. Вооружение включено, отход по заданию.

Часть вторая

Демократическая Республика Афганистан

Аэродром возле Шинданда, 1158 метров над уровнем моря, ВПП 2700х48 м. 302-я ОВЭ (Отдельная вертолетная эскадрилья — Ми-8МТ, Ми-24, прикомандированные Ми-6), работала на западной половине Афганистана. Сфера действия: по долготе — от иранской границы до высокогорного Чагчарана, по широте — от советской границы (Турагунди-Кушка) до самого юга Афганистана — пустынных Заранджа, Геришка, Лашкаргаха (Лошкаревки) и дальше.

Состав 302-й ОВЭ под командованием подполковника Швецова заменил «черную сотню Александрова» 22 декабря 1986, и закончил работу в ранге «дикой дивизии Швецова» 23 октября 1987 года.

В качестве эпиграфа — аэрофотосъемка, найденная в Интернете:

Перед нами — два фото, сделанные американским самолетом в 2001 году, во время операции американских войск в Афганистане. Они подписаны: «Shindand airfield pre strike» и «Shindand airfield post strike», что в переводе с английского означает «аэродром Шинданд до удара» и, соответственно, он же — после этого удара. Белыми стрелками указаны аккуратные дырки на полосе и рулежках. Аэродром Шинданда бомбили, чтобы обезвредить одну из главных авиабаз талибов.

А вот из виртуального пространства выпадают еще несколько фото на это же имя. Американский «Геркулес» стоит там, где раньше стояли Илы и Аны. Американские очкарики в касках волокут по бетонным плитам моей взлетной полосы какие-то ящики, — не иначе, как с туалетной бумагой. Американские «апачи» брезгливыми винтами вздымают пыль, которая навсегда въелась в воротник моей куртки…

И никаких мух — биотуалеты на каждом шагу…

Кажется, я обознался временем — sorry, gentlemen!

…Возвращаясь к той картинке, что до удара, я вижу мой аэродром. Это удивительно и странно — наблюдать в настоящем свое прошлое, которое с этой высоты выглядит ничуть не изменившимся.

Я вижу взлетно-посадочную полосу, с которой мы взлетали и на которую приземлялись сотни раз. Я помню ее жаркий бетон и марево, в котором плывут восточные горы.

Я вижу площадку ТЭЧ, два ее ангара, узкую тропинку, выводящую со стоянки, и квадрат, оставшийся от эскадрильского домика.

Я вижу стоянку и все вертолетные площадки — а вот и моя, но нет на ней борта № 10. Значит, он сейчас в небе. А в нем — я. И мы идем на посадку. Иначе, как объяснить, что я вижу все больше, ближе, подробней. Малое разрешение фотографии сменяется бесконечным — памяти.

Приближаются ряды жилых модулей, дорожки, посыпанные битым кирпичом, плац с бюстом Ленина, штабной дворик с маленьким фонтанчиком, ангар столовой, баня с бассейном под рваной маскировочной сетью…

Я вижу фигурки летчиков и техников, выруливающие и взлетающие вертолеты, пылящие топливозаправщики, садящиеся истребители-бомбардировщики с расцветающими сзади куполами, и над всем этим — ржавые горы, синее небо, белое солнце…

Здесь ничего не изменилось за эти годы, здесь все по-прежнему.

А это значит — я вернулся. Открываю дверь, ставлю стремянку, спускаюсь на ребристый металл площадки. И вижу наших — они уже идут ко мне…

Прибывших летчиков разместили в палатках — старая эскадрилья еще несколько дней ждала «горбатого» (ИЛ-76), чтобы улететь в Союз, и, естественно, продолжала занимать «модули» (сборные щитовые бараки). Ночью грохало и ухало — по горам били гаубицы, над палаткой с шелестом пролетали снаряды, вот спустили воду в огромном унитазе — над головой, казалось, едва не касаясь брезента, с воем и гомоном пронеслась стая эрэсов «Града». Никто не мог уснуть. (Через неделю, уже в модулях, никто не просыпался, когда по фанерным стенкам акустическими кувалдами лупила артиллерия, и от этих ударов с полок валились будильники и бритвенные принадлежности.)

Наутро 23 декабря лейтенант Ф. и лейтенант М. приняли борт № 10. Старый его хозяин, беспрестанно улыбаясь, открывал и закрывал капоты, бегал кругами, пинал пневматики, хлопал ладонью по остеклению и, наконец, крепко пожав руки лейтенантам, со словами «не ссыте, машина хорошая, сильная», унесся со стоянки, не оглядываясь.

После обеда, когда лейтенант Ф., которому выпало летать первую неделю, осматривал новоприобретенный борт, к машине подошли двое летчиков в выгоревших комбезах. Судя по их виду, оба были с большого бодуна — скорее всего, они вообще сегодня не спали, празднуя прибывшую замену.

— А где Андрюха? — спросил у борттехника летчик постарше. — Или он уже заменился?

Борттехник кивнул, надеясь, что летчики уйдут.

— Ну, что, брат, полетели тогда с тобой… — вздохнул старший, и оба летчика с трудом полезли в кабину.

Борттехник, ничего не понимая — первый день, предупреждать надо! — полез следом. Запустились, вырулили в непроглядной желтой пыли, запросились, взлетели.

— Садись за пулемет, друг, — сказал командир. — Наберем высоту, сядешь обратно. Летаем на потолке, чтобы «Стингер»[10] не достал. Слава богу, это наш крайний вылет, отработали свое. Теперь ваша очередь.

С трудом набирали высоту. «Дохлая машина» — кривился командир. Борттехник с нагрудным парашютом сидел за пулеметом, и смотрел на желтую землю в пыльной дымке.

— Увидишь, если заискрит внизу — докладывай, увидишь вспышку — докладывай, увидишь дымный след — значит пуск, увидишь солнечный зайчик — значит машина бликует стеклами, — бубнил командир.

Набрав 3500, они вышли из охраняемой зоны и потащились на север, добирая высоту по прямой.

— Здесь пулемет не нужен, — сказал командир. — Садись на место.

Борттехник начал вылезать из-за пулемета. Развернуться не было возможности — нагрудный парашют цеплялся за пулемет, и борттехник понимал, что если он зацепится кольцом, то раскрытие парашюта в кабине никого не обрадует. Он приподнялся и занес правую ногу назад…

Но поставил он ее не на пол, а на ручку «шаг-газ» (находится слева от правой чашки и дублирует «шаг-газ» командира). Несмотря на то, что командир держал свой шаг-газ, его расслабленная похмельная рука оказалась не способна среагировать на неожиданное нападение слепой ноги борттехника. Ручка дернулась вниз, угол атаки лопастей упал, вертолет провалился.

— Еб, — спокойно сказал командир. — Прими ногу, брат, — мне и так тяжело…

Судя по внезапной легкости в телах, они падали.

Борттехник, у которого все скукожилось от страха, упершись левым коленом, соскочил назад, плюхнулся на свое откидное сиденье. Командир потянул шаг, придавили перегрузки, вертолет затрясся и пошел вверх.

Некоторое время молчали, закуривали.

— А все-таки я завидую борттехнику, — вдруг сказал правый летчик и посмотрел на командира. — У него целых два места. Хочет здесь сидит, хочет — за пулеметом.