Дитя Феникса. Часть 2 - Барбара Эрскин

– Умоляю, помогите мне. Умоляю.

Генрих с неудовольствием смотрел на нее:

– Но ведь малютка – его дочь.

– Девочка даже не знает своего отца.

– Такое часто случается.

– Но, сир, согласитесь, отцы не часто похищают своих детей, даже не позаботившись о том, чтобы у ребенка была няня!

– Но для чего это ему? – недоуменно спросил Генрих. Он попытался освободить свою руку из рук Элейн.

– Потому что он знал, что это ранит меня. Он всегда наслаждался, мучая меня…

Не выдержав ее взгляда, король отвел глаза.

– Хорошо, я пошлю за ним, – пробормотал он. – И вызову тебя, когда мы найдем ребенка.

Король смотрел ей в спину, когда она шла по залу к дверям. А раньше она была красавицей, эта его племянница, и такая горячая, живая. И куда делась ее любовь к жизни? Он уже давно не упрекал себя за то, что выдал ее замуж за де Куинси только для того, чтобы проучить эту старую лису, ее отца. Но в тот момент, глядя ей вслед, он снова почувствовал угрызения совести.

– Распорядись, чтобы Роберт де Куинси был немедленно разыскан, а его дочь возвращена матери, – прогремел он, повернувшись к секретарю.

Но Роберт де Куинси куда-то исчез, а с ним исчезла Джоанна.

Годстоу. Июль 1250

Изабелла сидела за шитьем на солнышке в саду, когда пришла монахиня и пригласила ее пройти с ней в покои настоятельницы. Изабелла похудела и побледнела, глаза ее выражали бесконечную скуку. Ее раскаяния и ужаса перед карой Божией, равно как и у других монахинь, хватило всего на несколько месяцев. Но землетрясение начало забываться, монастырь вернулся к обычной жизни, конец света не наступил, Изабелла забыла и думать о благочестии.

Она опять принялась писать письма: королю, своим родственникам из семейства де Броуз, племянникам в Уэльс. Во всех ее длинных письмах содержались жалобы и мольбы забрать ее из монастыря. Она ненавидела монастырь. Как и другие богатые женщины, жившие в монастыре и, подобно ей, по той или иной причине отвергнутые обществом, она вновь завела служанок; ее ряса была из тончайшего шелка, ела она самую изысканную пищу, и в большом количестве, пренебрегая постами, а к каждой трапезе ей подавали лучшие вина. И все же она была узницей. Ей не разрешалось покидать стены монастыря. Мать настоятельница Фландрина умерла два года назад, и ее сменила высокая изящная Эмма Блоуэт, женщина умная и искренняя. Она с глубоким состраданием относилась к насильственному постригу Изабеллы, хотя та вряд ли это понимала. Она вошла к настоятельнице с угрюмым видом, решив, что та сейчас возложит на нее епитимью за какое-нибудь мелкое прегрешение.

Только когда, приложившись к перстню на пальце настоятельницы, Изабелла встала с колена и подняла глаза, она увидела высокого молодого человека в одежде королевского гонца. Ее сердце заныло от волнения. Наконец-то король пожалел ее! Он понял, что бессмысленно держать ее здесь. Даффид был уже мертв, а она, Изабелла, англичанка. Генрих освободит ее, непременно освободит.

Она чувствовала, как она раскрывается, расцветает под взглядом молодого человека, подобно цветку, раскрывающему свои лепестки в налитой водой вазе.

– Вы приехали, чтобы сопроводить меня ко двору? – Ее голос звенел от счастья.

Вместо молодого человека ей ответила настоятельница:

– Нет, сестра, он приехал не для того, чтобы забрать вас отсюда. – В ее тоне слышались раздражение и вместе с тем сочувствие. – Сэр Джон приехал сюда, чтобы узнать, не известно ли им местонахождение ребенка вашей невестки леди Честер.

Изабелла не поняла ее. Надежда, проснувшаяся в ней, была так сильна, и ощущение счастья и свободы настолько захватило ее, что она отказывалась понимать печальную правду.

– Ребенок леди Честер? – произнесла она неуверенно.

– Отец ребенка похитил дочь, и есть мнение, что он спрятал ее где-то в этих краях, – превозмогая неловкость, заговорил сэр Джон. Он заметил, как зажглись вожделением глаза у принцессы Аберфрау, и пожалел ее. Должно быть, она была когда-то хорошенькая; теперь она поблекла, черты ее лица заострились.

– Король сразу решил обратиться к вам, ведь вы невестка леди Честер.

– Я сообщила сэру Джону, что посетителей у вас не бывает, – промолвила настоятельница. – Так что маленькую девочку здесь никто не может прятать, это невозможно.

– Никто. – Голос Изабеллы стал злым. – Маленькую девочку здесь никто не прячет.

Она трижды писала Элейн, но ни разу не получила от нее ответа. Ей и в голову не приходило, что все ее последние письма доверенная женщина из мирян, прислуживавшая на ферме, сразу несла матери настоятельнице; та читала их и тут же сжигала. Женщина же всегда брала за это деньги и обещала отослать их, куда надо. Изабелла ей верила и продолжала писать. Она думала, что Элейн, как и все вокруг, радовалась ее заточению и свалившимся на нее несчастьям.

Изабелла бросила многозначительный взгляд на сэра Джона, стараясь не показывать своего разочарования.

– Я бы с радостью помогла. Я так нежно люблю мою сестрицу Элейн. Если бы вы отвезли меня к ней…

– Вы же знаете, что это невозможно, дорогая моя, – спокойно возразила настоятельница. Она заметила томный взгляд, который Изабелла устремила на молодого рыцаря. – Но вы можете молиться за ребенка, это единственное, чем вы можете ей помочь; и все наши сестры будут всем сердцем молиться за ее спасение. Прошу вас, сэр Джон, передайте королю, что мы не можем помочь ему в его поисках, о чем я сожалею.

Она стояла рядом с Изабеллой у окна гостиной, наблюдая, как оруженосец сэра Джона подводит ему коня. Молодые люди вскочили на лошадей и, ни разу не обернувшись, поскакали из монастыря. Кинув незаметный взгляд на Изабеллу, настоятельница вздохнула. Не стоит мешать ей, пусть поплачет, подумала она.

Грейсчерч-стрит. Август 1250

Элейн зачерпнула ладонями воду из высокого кувшина и плеснула себе в лицо. Она знала, что бессонные ночи страданий и плача по ребенку не красили ее. Глаза покраснели, под ними легли черные круги. О Джоанне до сих пор не было никаких известий.

Тяжкая, зловонная жара стояла в Лондоне; к тому же по городу распространялась чума. Но Элейн не уезжала. Весь двор давно отбыл; за королем и его свитой последовала почти вся знать. Богатые дома были закрыты и заколочены.

Элейн снова склонилась над кувшином, чтобы зачерпнуть холодной воды, но вдруг остановилась и, сдвинув брови, стала смотреть в кувшин, словно увидела что-то на темном дне. В воде ей привиделось чье-то лицо. Это было не ее лицо – ее золотисто-рыжие волосы скрывал головной убор, брошенный ею на кровать, – нет, это была маленькая, темная головка – головка девочки. Не смея верить своим глазам, она мучительно всматривалась в глубину кувшина; вода внутри него колыхалась, ударяясь о толстое стекло.