«Я, может быть, очень был бы рад умереть» - Руй Кардозу Мартинш

– Он никогда не понимал, что он делал. Всегда деньги, деньги, он бросил бы нас умирать, только чтобы не тратить деньги, никто из нас даже не сомневается. Он такой и всегда таким был, ублюдок.

Зэка встаёт. Он тебе нравится, но ты никак не можешь это сказать.

Отсюда можно видеть дом Кодорниж, с другой стороны Руссиу. Это где Зэ Карлуш на свои еженедельные карманные расходы купил охотничий нож, чтобы перерезать горло учительнице Катарине, пока не услышал хруст костей на затылке.

Рядом с нами два семинариста покупают в киоске порнографический журнал. Как я понимаю, им нужен 117 выпуск «Джины», но продавец предлагает им другой номер, говоря, что здесь тоже шлюха делает это с двумя мужчинами, (образцовая история «Джины» – классика для нескольких поколений), так что, всё равно, учитывая цель, для которой они намерены его использовать; но семинаристы стоят на своём, потому что этот номер они уже знают, кричат они, им нужен 117.

У них нет Интернета. Трое стариков смеются. В прошлом они назначали свидание со старухой Пизану под платаном, когда та была жива.

Зэка вздыхает:

– Что ж, сэкономив деньги на такси, применим структурные фонды на исследование и развитие продукции, например, Шотландии. Я возвращаюсь в «Офис». Ты пойдёшь со мной на официальную встречу, пойдёшь сейчас?

– Я сегодня не пью.

– Хмм, правильно делаешь. Это правда, что ты начал говорить сам с собой?

– Я?!

– Тебя видели на улице, разговаривающим с самим собой.

– Никогда!

– Ты шёл с сердитым видом и разговаривал.

– Что за прикол!.. У меня точно был мобильник, с гарнитурой.

– Хм… что у тебя в кармане?

– Ничего, руки прочь!

– Похоже на мячик, типа секрет, типа? Сейчас в куртке жарко.

– Ты думаешь.

– Дружище, дерьмом попахивает, ты напрягаешь меня. Может, выпьем.

– Я ухожу.

– Да пошёл ты в зад. Буду голосовать.

Зэка голосует, когда выходит из бара «Офис» в четыре часа утра вместе с владельцами хозяевами, которые живут на другой стороне горы. Поскольку владельцы бара близнецы, состояние Зэка в этой поездке специфическое, когда он начинает видеть их не удвоенными, а учетверёнными.

– Чёрт возьми, даже наши такси укатили в Лиссабон, давно пора было. Эй, ты слышал, что на днях молния ударила в свинью на Скале?…

– Действительно не повезло, – отвечаю я, удивляясь. Чертовщина какая-то, честное слово.

* * *

Клейкая лента

Прямая улица проходит через старый город, артритный позвоночник ведёт вверх до самого Кафедрального собора и Епископского дворца. Дворец, где живёт епископ, стоит на самой вершине, вплотную к Собору. Что касается дорог и транспорта, Зэка всегда что-нибудь придумывает.

Не католик и не верующий, по правде говоря, против церковников и священников, он однажды поднялся на гору с толстым бревном ЛЭП, найденным им, его братом и кузиной у дороги, рядом с фонтаном Влюблённых, только потому, что была Пасха и кто-то заговорил о Страстях Христовых за барной стойкой, где все болтали.

Кафедру соорудили из бутылок и рюмок, (убери эту рюмку, не забирай у меня эту рюмку и т. д.), и, когда позже Зэка, его брат и кузина проходили мимо фонтана, брат Зэки был поражён вспышкой божественного света, поэтому он взвалил себе на спину электрический столб и начал подниматься на гору сквозь густой туман, как будто бы кто-то пролил огромный стакан молока.

Когда его брат скатился в овраг, потому что не видел дороги, Зэка взял крест и продолжил тащить его в гору, и эта страсть длилась четыре часа на три километра, и в конце все трое почувствовали что-то, похожее на блаженство.

В другом случае солнце ещё не встало, спускаясь по Прямой улице, Зэка наткнулся на катафалк с открытым гробом. Он заполз внутрь только чтобы проверить, но, к сожалению, заснул, (он чувствовал себя измотанным, он признался).

Его разбудила сирена, полицию вызвал истеривший вдовец, он и похоронный агент пошли наверх, чтобы забрать тело жены, но вынуждены были нести бедняжку на руках, деревянный гроб не проходил по лестнице, не поворачивался и на площадке, даже в вертикальном положении.

Когда они вышли на улицу, Зэка похрапывал в жёнушкином гробу, окружённый венками, и ничто не могло его разбудить, (арестуйте его, офицер, арестуйте его).

– Он был очень зол на меня, с покойницей на руках, но я извинился и объяснил, что мягкая подкладка, положенная в гроб усопшей, была очень удобной, к тому же из отличного материала, и красивой, всё розовое, хороший выбор, я объяснил всё это мужу вдовы.

– Мужу покойной. Вдовцу.

– Или так. Её положили, а меня отпустили.

Это может показаться неуважительным и чёрствым отношением, но это не так, я действительно считаю, что Зэка, как и некоторые другие, сможет томиться от избытка сентиментальности, который сейчас проявляется в столь экстравагантной форме.

Я должен был это сказать даже для обоснования тех вопросов, которые позже (или раньше) будут поставлены другими, теми, кто, не зная нашего особого климата, всё переиначат, в общем – самоуверенными чужаками.

Этим людям из столицы, возможно, не хватает достоверности. Тогда – приходи посмеяться. Раньше смеялись над нами, как над чурками, но потом мы поняли, что лучшие шутки о нас рассказываем мы сами. Однажды мы были на высоте, да или нет? Знаешь, какая разница между алентежцем и душем?

Неа? Чё, правда?

Тогда встань под один из них и сразу узнаешь. Невероятно, как ты этого не знал.

Были перегибы. Знаменитая художница Виейра да Силва однажды была у Маршиту с художниками из Лиссабона и Парижа, прямо у этой двери, вверх по Прямой улице, где сейчас обувной магазин, но с чего ради Маршиту знать, кто они такие, поэтому он провёл их в отдельное помещение, таверна Маршиту была как старый морг, коридоры и маленькие ступеньки, соединяющие побелённые каменные склепы.

Они ели, пили, а когда пришло время платить, художница Виейра да Силва решила расплатиться рисунком на побеленной стене: она взяла тарелку маслин, слепила их как кусочки чёрного угля и изобразила воображаемый город, со стенами и улицами пересекающимися в глубине, сегодня эта стена стоила бы целое состояние.

– Возможно, так и было.

Город, застывший в воздухе и вне времени, существующий только в воображении, он мог бы быть на нашем туристическом плакате, и, возможно, наша лучшая таверна никогда бы не закрылась, (жареные воробьи, запечённые фаршированные свиные желудки, легендарные куриные пироги, разливное пиво такое холодное, что болело вот здесь, прямо над глазами, у носа), она была бы под защитой Национального фонда – а теперь тут обув…, о, смотри,