Рассказы и сказки - Роман Волков

Хоть парням и говорили, что священники – такие же люди, и что на том свете с них спросят в тыщу раз строже, решение все равно было принято. Егор и Богдан сфотографировали отца Даниила, пляшущего пьяным в кабаке, полуголого, в просвечивающих мокрых кальсонах на Крещении, и на заснеженной трасе у рекламного щита «Освящаю автомобили: отеч. 200 руб, иномарки – 500 руб., джипы - 800 руб.» кроткого и задумчивого. Фотографии были посланы в Областную Епархию, в Интернет и в областные газеты.

Через пару недель, как раз, когда нежданно грянула оттепель, за отцом Даниилом приехали на черной епархиальной «Волге». Богдан и Егор стояли за автобусной остановкой и смотрели, как из машины вышел высокий священник в очках и двое в штатском. Вестники  долго стучались в дверь и, когда Даниил раскрыл дверь, что-то ему сунули под нос и вступили в сени. Минут через двадцать все вышли уже вместе.

Опухший священник собрал потрепанный чемодан на колесиках, вышел из своей сторожки, долго закрывал дверь и, отшагнув, застыл некрасивым изваянием на измызганной тропинке. Зима совсем не удалась: снег падал трусливо, превращаясь в нечистую кашу еще в небесах, и выплескивался сам из себя на лысинку среди спутавшихся кудрей священника.

- Поехали, поехали, - поторопил его крепкий парень в штатском. В дешевом спортивном костюме и резиновых сапогах, с распущенными волосами, отец Даниил стал похож на спившегося художника. Он долго пытался набросить резиновую петлю на калитку, но дрожащие руки не слушались. Напоследок лопнули застежки у чемодана и в холодную жижу вывалились расхристанные книги, веер черно-белых фотографий и сваляннaя в неуклюжий ком одежда. Даниил встал на колени, суетливо засовывая вещи в щербатую пасть чемодана, но тут огненный солнечный свет, отразившись от золотых крестов храма, блеснул в его замутненные очи, и вывалилось из заскорузлых рук его тряпье, и пал он на живот в лужицу, ломая хрупкий ледок, и вместе с неумелым ревом изо рта его излетали, смущаясь, облачки пара.

Так осиротела калининская земля, оставшись без пастыря. Народ не ходил в храм, закрытый на замок, недоуменно подходил к двери и отходил назад. Где-то через неделю, бывший элеваторный грузчик, временно неработающий Генка Петухов по пьяни выломал ломиком засов и радостные люди повалили в церковь. Они привычно крестились, заходили вовнутрь, кидали мелочь в короб, брали оставшиеся свечки и ставили их к иконам. Генка сидел на лавочке у алтаря и тихонько говорил:

- Вот, правильно! А то людям-то и в церкву сходить нельзя.

Участковый Ибрагимов, озадаченный подобным фактом, после работы, когда уже стемнело, пришел в пустой храм, снял фуражку и сказал Петухову, развалившемуся на лавке:

- Ну и чего натворил? Чего теперь делать? Давай сам дверь гвоздями заколачивай и домой.

- Да ты чего говоришь-то, Саныч? (Хотя Ибрагимова правильно звали все-таки Равиль Искандярович, его обрусили, да он и не сопротивлялся). Как это заколачивай? Чего народу, в церкву не ходить, что ли?

- Да я не чтоб… Все ж таки попы-то ее закрыли, им виднее…

- А это, мил человек, церква не поповская, а наша! Мы и по копеечке сбрасывались, чтоб ее заложить, и бревна таскали, а не попы твои. Вон отец-то Данила, известно, какой поп был – зенки нальет и кадилой машет, так любой дурак сможет.

- Ну, Генка! Мне-то что! Я просто вот чего: народ-то у нас сам знаешь какой. Я боюсь, как бы не стибрили чего в церкви. А то ведь потом разбираться начнут, а виноват Ибрагимов. Я ведь сразу скажу на тебя.

- Саныч! Я здесь сам буду сидеть и глядеть, чтобы никто ничего! А если кто чего, я ему сразу! – он продемонстрировал свой корявый кулак с грубо наколотым восходом солнца и надписью ЗЛО.

- Ну ладно, Генка. Сиди. Я только в город все равно позвоню, чтоб попенка какого-нибудь завалящего выслали. А то это не дело, чтоб ты тут насиживал.

- Ну, это дело, Саныч. Позвони. А ты, мимо избы моей проходить будешь, бабе моей скажи, пожалуйста, чтоб пожрать чего прислала. А народ пусть ходит, пока попа не пришлют. Я буду здесь пост держать.

Ибрагимов собрался уходить, напялил фуражку, но вдруг вернулся.

- Я, Генка, еще один очень важный момент упустил. Ты-то у нас ведь сам товарищ ненадежный. – Для подтверждения своих слов он тыкнул в расплывшуюся наколку на временно безработном кулаке. – Как бы ты сам здесь чего не прихватизировал.

Генка только раскрыл рот, чтобы завопить, но участковый его прервал:

- Нечего, нечего! Давай-ка я коробочку эту с деньгами заберу от греха подальше.

- Да ты чо, Саныч! Я что тебе, совсем что ли без понятий, нашу церкву грабить! А если кто свечечку купить захочет?

- Не верю я вашему брату, Генка! Свечки я, пожалуй, тоже заберу. Как пришлют попа, я ему и деньги и свечки отдам.

 - Да зачем же в церву-то ходить, если свечек не ставить? Просто так, что ли?

- Ты мне зубы не заговаривай. Кто не хочет ходить, пусть дома сидит. – С этими словами участковый взял ящик со свечами и денежный короб и вышел.

Услышав, как прошлепали сапоги Ибрагимова по грязной тропке, а потом с черной руганью хлопнула калитка, Генка щербато улыбнулся. Он вынул из-под церковного прилавка три десятки, которые он все же успел вынуть из ящичка двумя спичками и заныкать от чужих глаз подальше.

- Должен же мой труд как-то оплачиваться, - спросил он сам у себя и выглянул из калитки. Как раз напротив на скамейке курили Богдан и Егор, а чуть поодаль мальчишки пытались прокатиться на самодельном скейтборде – доске с колесиками от игрушечного грузовика.

- Эй, пацаны! Не в службу, а в дружбу, а? Сгоняйте к Вальке Тюриной, возьмите литровочку! – позвал ребят Генка.

- Не ходите, ребята, - сказал Егор.

- Ну, пацаны! Я вам десятку дам. А то я ж церкву сторожу. Нельзя мне пост покидать.

Все это напомнило «я дал честное слово» Гайдара. Только играть в войну среди пацанья стало не модно, так же как и понятия «честности». Мальчишки взяли деньги и побежали в сторону шинка Тюриных. Когда хлопнула церковная калитка, Егор взорвался:

- Да что ж это такое! Когда же это кончится рабство!

- Ведь все и раньше были такими же свиньями. Только сейчас, когда церковь построили, все их паскудности стали легальными. Освященными.

- Типа, что хотите, то и делайте, Бог все простит. Раньше хоть всем на все насрать было, но все равно, боялись чего-то. А сейчас – пожалуйста: ощущение греха совсем смылось. Не грешить главное, а покаяться вовремя. Свечечку поставить.

- Потому-то и живем так погано. Не понимает человек, что – хорошо, а что – плохо. Церковь эта свет людям закрыла.

Тут Богдан вскочил с лавки.