Йомсвикинг - Бьёрн Андреас Булл-Хансен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я обогнул мыс и оказался в широком заливе. В глубине залива, на берегу, вырисовывались очертания длинного дома, крытого торфом, на фоне зеленых деревьев. Дом стоял на верхушке холма, и не успел я подплыть ближе, как увидел двух людей, вышедших из дома и направляющихся к берегу, где стояла лодка.
Они столкнули лодку на воду и взялись за весла. Я было решил повернуть и плыть обратно, но тут же понял, что не смогу скрыться от них, плывя против ветра и течения. Так что я остался сидеть на кормовой банке, держа прежний курс, и вскоре они оказались рядом со мной. Это были высокие худые мужчины, облаченные в поношенные кожаные туники. Они сидели рядом на средней банке, каждый греб одним веслом. Волосы и бороды у обоих были темными, но один будто перерос свои волосы, так что на макушке появилась лысина.
– Кто ты? – спросил лысый, выговаривая слова так, как обычно у нас на западе. Он пихнул своего соседа, и тот быстро зацепил весло у моего ахтерштевня, так что две лодки сошлись вплотную.
– Я – Торстейн.
Лысый ухватился за правый вант моей лодки и заметил Фенрира:
– Смотри-ка, собака. Она больна?
– Нет, – сказал я. – Просто такая.
– Ты откуда?
– Из Норвегии.
– И ты доплыл на этой крошечной лодочке?
– Да.
– А где остальные?
– Я один.
Лысый заметил шрамы у меня на шее. Он опять пихнул соседа, указал на них и что-то прошептал ему на ухо, а потом опять повернулся ко мне:
– Так ты говоришь, из Норвегии? А откуда именно?
– Вингульмёрк в Вике.
– Вингульмёрк? Разве им не владеют даны? Но ты говоришь не так, как даны.
– Ну да…
– Ты, видно, совсем замерз. Сбился с пути?
Я не ответил, не имея представления о том, куда попал. Двое гребцов внимательно меня разглядывали.
– Скоро начнется прилив, – сказал лысый. – Давай, причаливай.
Я поплыл за ними к берегу и привязал свою лодку к шесту, воткнутому в песок. Затем последовал за гребцами в длинный дом. Здесь меня встретил белобородый старик, назвавшийся Гримом и сказавший, что я приплыл в усадьбу Грима, Гримсгард. На стол выставили воду, лепешки и вяленую рыбу, и не успели мы прожевать первый кусок, как Грим стал меня расспрашивать, куда я плыву и как звали моего отца. Последний вопрос был обычным у людей на западном пути, у всех в Норвегии оставалась родня, так что всегда была вероятность, что чужак окажется дальним родственником. Но я тогда не знал этого обычая и испугался: отец ведь в молодости участвовал в распрях, возможно, он и здесь побывал. Кто знает, может, он сражался с родичами и друзьями этого старика, а может, и с ним самим.
Так что я ответил, что не знаю своего отца. В ответ Грим пробурчал: «В том срама нет». Но он перевел взгляд на мою шею, заметил шрамы и понял, что я – беглый раб.
Двое гребцов оказались сыновьями Грима, их звали Хакон и Харек. Они показали мне всю усадьбу. Таких мест, как это, я еще не видывал. Трава была густой, зеленой и походила на ковер, но я не увидел ни одного дерева, а на плоской местности не было ни одного укрытия от ветра. Поднимался прилив, овцы ушли с берега и паслись на траве. Было здесь и несколько лошадей, коротконогих, с густой шерстью.
Гримсгард располагался в середине островного королевства, на самом большом острове, который назывался Россэй. Здесь было больше всего людей. Залив, в который я приплыл, делил остров на две части, и всего в нескольких полетах стрелы к северу от усадьбы находился еще один залив. Там была главная гавань с длинной каменной пристанью, а на большой площади с костровищем стояло несколько домов. Остальные островитяне жили в своих усадьбах, построенных в основном на берегу залива, как и Гримсгард. В самых теплых уголках острова распахивали поля, и колосья клонились под ветром, но на этих островах урожай никогда не был богатым.
Когда я спросил, куда же все-таки попал, Харек, тот лысый, подпер кулаками бока, окинул взглядом свою землю, и в этой высокой, тощей фигуре вдруг появилась уверенность и гордость. В нем не было страха, и рука не тянулась к топору или мечу на поясе. Никогда не видел человека, исполненного такого спокойствия.
– Оркнейи, – ответил он. – Ты приплыл на Оркнейи.
На Гримсгарде я провел много дней, и, хотя кое-кто на острове и шептался о беглом рабе, никто не спрашивал меня о моем прошлом. Но об одном Грим все же спросил в первый же вечер, когда мы сидели за длинным столом: он хотел знать, обучен ли я какому-нибудь ремеслу. Должно быть, белобородый заметил мозоли у меня на ладонях. Я ответил не скрывая, что учился работать по дереву, могу мастерить и луки, и лодки. Я был учеником корабела, заявил я, и это в какой-то мере не было ложью.
Заканчивался пятый месяц года. То, что я оказался на Гримсгарде весной, было большой удачей, ведь для людей, затерянных в море, это хорошее время. Зимой меня вряд ли встретили бы с таким же гостеприимством, каждый кусок тогда был на счету, ведь море часто штормило, и рыбачить становилось опасно. Но Грим и его домочадцы приняли меня так радушно не только из-за времени года. Той зимой Харек и Хакон попали в шторм и напоролись на скалу. Ран пощадила их, они выбрались на берег, но их лодка, маленький рыбачий кнорр, получила пробоину. Харек, хороший пловец, доплыл потом с веревкой до поврежденного судна и дотянул ее до берега, и Грим теперь счел большой удачей, что я, беженец из старой доброй Норвегии, появился у его порога и заявил, что умею строить лодки. Пожалуй, именно по этой причине Грим велел, чтобы мне не жалели хорошей еды, отвели теплое место у очага, а мою рану омыли и смазали целебной мазью.
Лечили меня дочери Грима, два на редкость красивых создания. Сам Грим не мог похвастаться привлекательной внешностью: у него был кривой нос, глубоко посаженные глаза, а рот был слишком велик. Но правду говорят, у уродливых мужчин рождаются красивые дочери, а они были так
