Цвет боли: белый - Эва Хансен

— А сейчас ты где?

— В… в Эстерсунде.

— Что же не сказала, там нужно кое‑что узнать. Можешь завтра не приезжать, но разыщи там больницу и разузнай все о пациентке Эмме Грюттен, у которой прямо на операционном столе умер сынишка Петер, и еще Софии Хантер. С каким диагнозом лежала, не знаю, но одновременно с Эммой Грюттен. Записала? Еще очень нужно найти координаты врача, оперировавшего маленького Петера Грюттена, кто он, куда уехал, все, что сможешь… Я сейчас пришлю тебе сообщение с именами.

— Да, хорошо.

Вангеру совсем не понравилось, как его напарница отвечала — так, словно ей не хотелось работать, такого у Фриды не бывало, она горела на работе, вся в своего погибшего отца.

— Фрида, у тебя что‑то случилось? Скажи, я еще освобожу тебя на день‑другой. Может, помощь нужна?

— Нет‑нет, все в порядке. Присылай сообщение. Ладно, Даг, мне нужно идти, потом перезвоню…

Что заставило Вангера попытаться определить, где находится абонент, он не смог объяснить и сам. Отправил Фриде письмо по электронной почте с перечислением кого и по какому поводу нужно найти, и вдруг зачем‑то запросил местонахождение абонента.

Ответ весьма удивил Дага. Телефон был в Окерсберге. Это совсем рядом со Стокгольмом и за полтысячи километров от Эстерсунда. Тут же появились два вопроса: что Фрида делает в Окерсберге, как было известно Вангеру, никаких родственников у девушки там нет, и почему она солгала о своем месте нахождения?

Оставалось надеяться, что умная электроника ошиблась и завтра же все выяснится.

Рассвет

Никаких двух дней и никакой свободы (кто сказал, что она мне нужна?), Ларс успел побывать на острове за полдня. Вернувшись домой после двух утренних семинаров, я обнаружила, что Ларс уже у нас.

— Как дела на острове?

Его бровь в ответ чуть приподнимается:

— Хорошо. Тебе привет от Мари, Жана и Боя. Я обещал привезти тебя. Линн, бабушка со Свеном скоро собираются возвращаться, не знаешь?

Хорошо, что вспомнил о бабушке, во‑первых, меня тоже интересует этот вопрос, они что‑то слишком задержались в Гётеборге. У моей обожаемый ба настоящий роман с камердинером Ларса Свеном. Если честно, то мы двое даже чуть ревнуем их друг к другу, просто Свен заменил Ларсу деда, когда тот умер, а бабушка мне родителей, когда тем оказалось не до меня. Я рада этому роману, Свен хороший и интересный человек, но ревную. Похоже, Ларс тоже, его Свен — это его Свен…

Во‑вторых, вопрос о возвращении на остров для меня сродни вопросу о возобновлении полноценных отношений — и хочется, и колется, и гордость не велит…

Пожалуй, стоит плюнуть на все сомнения и броситься к Ларсу в объятия по‑настоящему. Мысленно я плюю, но… всего лишь пожимаю плечами:

— Не знаю, ей не до меня.

Почувствовав мое поганое настроение, которое вовсе не касалось Ларса и наших с ним отношений, просто в университете мне нужно срочно сдать кучу долгов, а в голове каша, он поднимает мое лицо:

— Эй, какие проблемы?

Я вздыхаю:

— Долги. Нужно заниматься.

— Бритт, собирай вещи, нам сказали, чтобы шли вон.

Подруга немедленно высовывает голову из своей двери:

— Куда?

— Мешаем осваивать премудрости.

Я возмущаюсь:

— Неправда, я такого не говорила. Просто у меня действительно накопились долги, это непривычно и выбивает из колеи.

— Мы тебе мешать не будем. Ты обедала? Поешь и садись учиться.

Тоже мне нянька! Есть не хотелось, попила кофе и действительно устроилась на диване с ноутбуком.

О чем это они?

Я старательно делаю вид, что готовлюсь к занятиям, Бритт и Ларс беседуют. Не прислушиваться невозможно, Ларс рассказывает моей подруге о том, что такое… шибари! Я почувствовала нешуточный укол ревности, мне он не рассказывал.

— Бритт, шибари имеет такое же отношение к БДСМ, как и ошейник, то есть очень опосредованное. Ведь ошейником пользуются не только в БДСМ. Как и веревками не только в шибари. Главное не то, что связывают, а зачем. Почему тебя интересует эта тема?

— Ну, просто любопытно. И красиво…

— Ты права, красиво, эротично, возбуждает. Причем возбуждает не мастера, а его модель. Конечно, если все делается на камеру или под светом софитов, то о возбуждении лучше не говорить, но если один на один… Ты когда‑нибудь плавала голышом? — Не дожидаясь ответа, Ларс продолжил: — Правда, совсем иное ощущение, чем в купальнике? И вовсе не потому, что, на тебе ничего нет, на нудистском пляже люди не возбуждены. Просто потому, что осознавая свою наготу, ты чувствуешь тело иначе, нервные окончания возбуждены и поэтому гораздо более чувствительны.

Бритт кивнула, я просто видела, как она с трудом проглотила комок в горле. Ларс умеет соблазнять. При мысли о том, что он проделывал это не раз, мне становится тошно.

— Если тело сознательно и грамотно обездвижено веревками, например, то оно чувствует иначе. Ты невольно начнешь прислушиваться к своим тактильным ощущениям, слушать само тело. Знаешь, что такое осанны в йоге? Ведь любая поза вообще может быть осанной, даже просто вытянув руку и начав внимательно прислушиваться к ощущениям, ты почувствуешь приятное возбуждение. Только долго не держи, не то затечет.

Ничего себе лекция змия‑искусителя! Так можно довозбуждаться до того, что побежишь в секс‑шоп. У Бритт учащенное дыхание, даже я слышу, у меня самой мысли очень далеки от темы занятий и письменной работы, которую я пишу. Понимая, что ничего путного из попыток написать реферат о сказках Андерсена под аккомпанемент лекции про ощущения своего тела у меня не выйдет, отодвигаю ноутбук и поворачиваюсь к беседующим.

Бритт ахает:

— Мы тебе мешаем?

Вообще‑то, можно просто уйти в свою комнату, но мне этого совсем не хочется, потому что от одного голоса Ларса у меня лично и без осанн возбудилось все, что угодно.

Ларс удалиться не предлагает, наоборот, зовет к себе:

— Иди сюда, я вам кое‑что покажу.

Я послушно переселяюсь ближе, но не к нему на диван, а на ковер напротив.

Ларс делает вид, что так и нужно. Но я не намерена соблазняться, хотя до безумия хочется, чтобы он прямо на мне показал свои умения.

— Дай‑ка мне нитки.

Получив бобину с довольно толстой нитью, которой Бритт собиралась подвязать цветок, чтобы тот не заваливался в сторону, Ларс опустился на ковер рядом со мной и сделал знак Бритт, чтобы та присоединилась. Он что, намерен показывать на мне?

Оказалось, на нас. Усадил рядышком, поставил довольно близко ступни и вдруг начал обматывать ниткой мизинец левой ноги Бритт, та заерзала: