Погибаю, но не сдаюсь! Разведгруппа принимает неравный бой - Александр Лысёв

– Чередниченко, Фомичев, остаетесь здесь! – совладав с собой, хрипло проговорил капитан. – Остальные наверх. Без команды не стрелять!

– Есть! – Двое разведчиков затопали по ступеням наверх.

– А что, Георгий Владимирыч, за спрос денег вроде не берут, – как бы невзначай произнес Фомичев. – Сдается мне, в переплет не только мы попали.

– Это ты верно подметил, братец, – донеслось снизу. – Влипли все! По уши!

– Ну что ж, поговорим, – решился Марков. – Только отсюда.

– Можно и отсюда, – охотно согласились с первого яруса.

Через пару минут Марков и его разведчики уже знали, что приключилось на этой возвышенности со стратегическим перекрестком дорог. Знали, что эти люди в немецкой форме, называющие себя русским подразделением, с самого утра вели неравный бой с батальоном хорватских усташей. Сейчас на первом ярусе осталось в живых около двадцати человек. Оборона их почти неприступная, но боеприпасы у обороняющихся на исходе. Советских разведчиков тоже чуть больше десятка. Судя по данным радиоперехвата, других сил Красной армии либо просоветски настроенных партизан в этом районе не наблюдается. Позиция на верхнем ярусе невыгодная – усташи легко накрывают ее минометным огнем со стороны дороги. К сожалению, проверено – там уже потеряли нескольких человек. Разведчикам на ней не продержаться. Единственный шанс – спускаться вниз и продолжать сопротивление совместно. С наступлением темноты попробовать пойти на прорыв…

– Имейте в виду – мы не сдадимся ни вам, ни им. Усташи – фашисты. Они от нас не отстанут. На то есть причины, – говорил снизу уверенный голос, даже показавшийся Маркову вроде бы знакомым. Мелькнули обрывки воспоминаний, полустертые силуэты, лица из прошлого…

«Да ну, бред! Не может быть! – отогнал Марков вдруг посетившее его предположение. – Столько лет прошло!».

– В общем, вместе можем выпутаться. Хотите умереть быстро – давайте схлестнемся друг с другом. Прольем русской кровушки на потеху иноверцам… Или вы теперь все, не русские?

– Еще как русские, – с ожесточением отозвались Фомичев и Чередниченко, перехватив полыхнувший взгляд Маркова.

– Вот и мы русские. Так ваше слово?

– Дайте десять минут, – произнес капитан.

– Бога ради! – последовал ответ. – Но времени очень мало. Боюсь, вот-вот перегруппируются и снова попрут…

Оставив Фомичева и Чередниченко внизу, Марков поднялся на верхний ярус. Машинально бросил взгляд на развалины невысокой башни, возвышавшейся над вторым ярусом – в проеме окна-бойницы мелькнула фигура с панцерфаустом на плече. Ее поначалу разведчики не заметили. На позиции все уже были в курсе, кто занимает оборону внутри укрепления. Лежащий на плащ-палатке подполковник Ратников встретил возвращение капитана свистящим шепотом:

– Немедленно, слышите, капитан Марков, немедленно прекратить любые переговоры с изменниками родины!

– И что дальше? – поинтересовался Марков.

– Дальше? – с изумлением переспросил Ратников и, сморщившись от боли в простреленных ногах, сел, прислонившись спиной к каменной стенке. – Как поступают с противником, вам надо объяснять?! Если враг не сдается, его уничтожают! Между прочим, – начальник политотдела назидательно поднял палец вверх, – это товарищ Сталин сказал.

– Знаю, – устало и равнодушно отозвался Марков. – Они не сдадутся.

– В таком случае, как старший по званию, я приказываю вам ликвидировать группу коллаборационистов! – решительно хлопнул ладонью по земле Ратников.

– А заодно взять Вену и Берлин! Так, между делом. Попутно! – скривился в ироничной улыбке капитан. – И все это силами разведроты численностью в двенадцать человек! Разрешите выполнять, товарищ подполковник?

Ратников замолчал, громко засопел с угрюмым видом, очевидно, что-то прикидывая в уме.

Бесшумно возник из-за кустов вернувшийся с разведки ефрейтор Быков. Доложил коротко:

– Тропинка сзади перерезана противником. И в овраге опять накапливаются. Везде численностью не меньше взвода…

Марков успел заметить, как Быков быстро убрал в левый нагрудный карман гимнастерки маленькую иконку – забрал у убитого на тропинке солдата, мимо которого они проходили час назад.

– Поздравляю, мы окружены, – повернулся к Ратникову капитан. – Какие еще будут приказания, товарищ старший по званию?

– Не дерзите, капитан! – буркнул начальник политотдела.

– Нет, в самом деле, давайте обсудим наше положение, – подсел к подполковнику Марков. – Мы окружены усташами. Знаете, кто это?

– Знаю, – отозвался Ратников. – Хорватские фашисты. Отпетая сволочь.

– Совершенно с вами согласен, – кивнул капитан. – И нам одним с ними не справиться. – Марков ткнул пальцем в сторону нижнего яруса. – Там русские. Они тоже окружены усташами. И им одним тоже с ними не справиться. А вместе можем попробовать. Нам это предложили. Так против кого и с кем сейчас воевать?

– Приказываю уничтожить всех гитлеровских холуев, одетых в немецкую форму! – упрямо отчеканил Ратников.

– Не сможем! – хлопнул себя ладонями по коленям Марков. – Только зря ребят всех положим. Шансов при таком раскладе ноль. – Капитан повернул к Ратникову ставшее злым лицо и, сомкнув большой палец с указательным, потряс ими перед собеседником: – Но-о-оль!

– А вы мне тут торги не устраивайте! – тоже со злым лицом придвинулся к Маркову подполковник. – Не сможем, значит, погибнем!

– Какая прелесть! – вырвалось у Маркова.

– Это война! – обрубил подполковник.

Марков прислонился затылком к чуть влажной стенке. От древних камней шла приятная прохлада. В общем-то, с точки зрения устава и буквы советского закона подполковник Ратников был прав. Вполне могло так случиться, что сейчас вокруг были бы одни немцы. И вообще, не с кем, немыслимо было бы разговаривать, и пришлось бы сражаться до самого конца, и погибнуть в бою. И долг, и устав требовали от них именно этого. И именно к этому они были готовы все четыре военных года. Так в чем же дело? О чем тут спорить?

«Есть о чем, – мысленно признался себе капитан. – Усташи или немцы – черт с ними. Рвал бы им глотку до последнего и, пожалуй, погиб в бою без малейшего сожаления. С чувством выполненного долга погиб. А вот наши – это совсем другое дело».

Наши. Это Марков о тех, кто сидит внизу. Не советские, а совсем наоборот. Свои? Русские… Русские в немецкой форме. Не перебежчики. На перебежчиков в стан внешнего врага Марков, как кадровый военный, смотрел косо, чем бы те ни руководствовались. Это совсем иное, чем переметнувшиеся в гражданскую войну, коих было полным-полно. Но там дело наше, внутреннее. Тогда масса народа не раз меняла сторону, и причины зачастую были отнюдь не в том, что свою шкуру спасали. Хотя и таких хватало. Многие и вправду хотели разобраться в происходящем, понять, где же правда. У гражданской войны вообще лицо перебежчика…

Итак, русские. Белые. Добровольцы со своей правдой. И подбросила же судьба такой подарочек под конец войны. Марков просто физически ощутил, как надвигается на него из кровавого прошлого призрак минувшей гражданской войны со всеми оставшимися не решенными с той поры вопросами. Как вопросы эти упорно перекликаются со всей советской действительностью. Показалось на миг – без ответов на эти вопросы все жертвы второй страшной войны окажутся обесцененными. Спаслись от физического истребления – да! Отстояли свое право на будущее – да, теперь он у нас будет, этот завтрашний день. Низкий поклон тем, кто за него бился, и вечная память тем, кто за него полег. Но каким будет этот завтрашний день, зависит от нас. От тех, кто сегодня остался в живых, кто добивает фашистского зверя в его собственном логове. От тех, кто справедливо осудил бредовые нацистские идеи. А бредовые идеи у себя дома осудить хватит духа или нет?.. Тело-то спасаем, уже, почитай, спасли, и победа не за горами. Вот она, победа, совсем рядом. А душу? Спасем ли душу? И самый главный вопрос для них, только для них, вот здесь и сейчас, надо решать в некоей иной плоскости, совершенно не связанной с законом советским. Более того, в противоречии с советским законом надо решать. Марков вдруг отчетливо вспомнил, как посещал службы в Павловском соборе Гатчины в роковом марте 1917 года. Как пытаясь осознать, пропустить через себя происходящее тогда в охваченной революцией России, старался постичь главное. А главное заключалось в том, чтобы не смалодушничать, а поступить по совести в любой ситуации. Именно поступить, а не спрятать голову в песок, найдя тысячу отговорок своему бездействию. Какой банальностью бы эти слова ни казались тогда и сейчас. Не больше и не меньше. Так просто и одновременно так сложно. Столько лет не вспоминал, да и в церкви-то после этого, наверное, как положено больше толком и не был, а вот сейчас вдруг вспомнил. А отвечать… Ага, все-таки страшно? Куда ж без этого – живые люди!.. Да Бог с ним, то есть с собой, в самом деле. «Кто живот свой положит за други своя…» Сколько раз мог уже голову сложить. Лишь бы ребят не подставить…