Мой адрес — Советский Союз! Дилогия (СИ) - Марченко Геннадий Борисович

— Молодой человек, вы не Евгений случайно?

Незнакомый, чуть сипловатый голос заставил меня обернуться. Передо мной стоял высокий, худой мужик с вислыми усами.

— Да, я Евгений. А вы, наверное, Виктор Викторович?

— Он самый, — подтвердил тот без намёка на улыбку. — Паспорт взяли?

— Всё здесь, — похлопал я ладонью по портфелю.

— Замечательно, идёмте.

Сразу за дверь располагалась «вертушка», а справа застеклённая будка с окошком, в которой располагался дежурный милиционер.

— Дима, это ко мне, — сказал Виктор Викторович и сделал мне знак отдать паспорт.

Милиционер молча переписал данные, вернул мне документ и буркнул: «Проходите».

— Я вас подведу к Юрию Васильевичу, пока репетиция не началась, — инструктировал меня Виктор Викторович, пока мы шли по веренице коридоров.

Силантьева я помнил только по телевизионным кадрам разного рода правительственных концертов, где он дирижировал своим оркестром, аккомпанирующего звёздным исполнителям. А вот теперь появилась возможность увидеть легендарного дирижёра вживую.

Пухленький, щекастый, с очочками на мясистом носу, ему, мне кажется, больше подошла бы фамилия Шнипперсон. Ну или что-то в этом роде. Может быть, и был кто-то в роду, сменивший имя и фамилию на более подходящие к месту жительства. Силантьев сидел в первом ряду небольшого зрительного зала-студии, откинувшись на спинку кресла и постукивая дирижёрской палочкой себя по коленке.

А по бокам от него сидели, видимо, в ожидании своей очереди, звёзды советской эстрады, как уже состоявшиеся, так и те, кому ещё предстояло стать заслуженными и народными. Муслим Магомаев, Иосиф Кобзон, Лев Лещенко, Эдита Пьеха и ещё трое, смутно знакомых персонажей. Кто-то сидел молча, кто-то, как Кобзон с Магомаевым, о чём-то негромко переговаривались.

Виктор Викторович, попросив меня постоять в сторонке, подошёл к Силантьеву, наклонился, что-то сказал ему чуть ли не на ухо, по ходу дела ткнув пальцем в мою сторону. Юрий Васильевич сверкнул очками в мою сторону, что-то ему ответил, мой протеже кивнул и вернулся ко мне.

— Сказал, что пообщается с вами после репетиции. А это часа три минимум. Предложил подождать в зале. Вы как, располагаете временем?

— В общем-то да, — подал я плечами, представляя, каково мне будет высиживать столько времени.

С другой стороны, когда ещё представится возможность лицезреть репетицию эстрадно-симфонического оркестра ЦТ и Всесоюзного радио! Попрощавшись с Виктором Викторовичем, выразившего надежду, что я потом не заблужусь и сам найду выход, скромно уселся в третьем ряду с краю. Музыканты на сцене настраивались ещё минуты три, после чего Силантьев наконец поднялся и занял место на авансцене, лицом к своим музыкантам. Постучал палочкой по пюпитру.

— Так, друзья, готовы? Муслим?

— Да-да! Я здесь!

Магомаев по-молодецки взлетел на сцену высотой около полуметра, заняв место у микрофона.

— «Падает снег»? — спросил он.

— Да, а затем сразу «Синяя вечность».

Так вот три часа с лишним я и просидел, слушая звёзд советской эстрады и получая от этого ни с чем не сравнимое удовольствие. Конечно, это был не полноценный концерт, а всего лишь генеральная репетиция перед отъездом на зарубежные гастроли, но мне это казалось даже интереснее, когда ты видишь внутреннюю кухню, да ещё с фразочками Силантьева, которых я от него, честно говоря, не ожидал. «Ну что вы сюда пришли — в носу ковырять?» «Нет-нет, Жора, это плохая, это лабушская игра». «С вами одно дело только кушать». «Лёня, тебе не на барабанах играть, а на шумовке»…

Наконец прозвучала команда: «Всем спасибо! Все свободен!», и отдувавшийся Силантьев, вытирая огромным носовым платком потные лицо и шею (хотя какая там шея, голова казалась сразу же насаженной на плечи) обратил своё внимание на меня.

— Ну что у вас там, молодой человек?

— Песня. Вот.

Я протянул ему папку с заранее развязанными тесёмками. Юрий Васильевич уселся на прежнее место в первом ряду, внимательно вглядываясь в содержимое партитуры. Затем он начал что-то бубнить себе под нос. И вскоре я понял, что это он таким образом напевает мелодию песни «И вновь продолжается бой!». Дальше Силантьев начал в такт себе не сильно размашисто дирижировать своей палочкой. Всё это продолжалось минуты три.

— Я так понимаю, Е. Покровский — это вы? — спросил он, закрывая папку, но не спеша её мне возвращать.

— Да, Евгений Покровский, — кивнул я. — А Натан Ефремович Козырев — соавтор музыкального сопровождения. Он преподает в свердловском музучилище. Я ему подкинул тему, а он сделал аранжировку.

— Так вы с Урала?

— Сам из Асбеста, а учусь на первом курсе Уральского политеха в Свердловске.

— Только на первом? Выглядите вы на пятый.

— Так я же после армии поступил…

— А-а, вон оно что!.. А музыкальное образование имеется?

— Увы! Разве что песни под гитару во дворе.

— Понятно… Стихи давно сочиняете?

— Да так, лет с четырнадцати-пятнадцати, — уклончиво ответил я.

В общем-то, не соврал, я действительно где-то в этом возрасте начал сочинять стихи. И мне казалось, что неплохие. Хотя, обнаружив в зрелом возрасте тетрадку с подростковыми стихами, подивился собственной наивности.

— Ага… Угу… Кстати, вещица довольно бодрая, так и просится на большую сцену. Смею предположить, что эта композиция ещё нигде не исполнялась?

— Пока нет, вам первому предлагаю.

— Что ж, я возьму её, возможно, что-то с этим получится сделать.

— Только одна просьба…

— Что за просьба?

— Если всё-таки она войдёт в ваш репертуар, можно, её будет исполнять Лев Лещенко?

— Лещенко? Лёва? Почему он? Прочему, к примеру, не Магомаев?

— Сам не знаю, но мне почему-то кажется, что у этого исполнителя большое будущее, и эта песня могла бы стать для него ступенькой к новым высотам. Тот же Магомаев уже и так достиг практически всего.

— Хм, так уж и всего, — крякнул Силантьев, зажмурив свои маленькие глазки, тут же превратившиеся в узкие щёлочки. — В общем-то, Лев уже на подъёме. Не так давно с Большим симфоническим оркестром под управлением Геннадия Рождественского с успехом исполнил ораторию Родиона Щедрина «Ленин в сердце народном». Да и с моим оркестром поёт «Вдоль по улице метелица метёт» и «Русское поле», публике нравится. Я уж не говорю о том, что в марте Лев стал лауреатом IV Всесоюзного конкурса артистов эстрады… Ладно, подумаем. А это ваше первое произведение?

— Если брать песни, то второе. Но первая… Как бы сказать… В общем, она скорее для ресторанного репертуара.

— Любопытно, — приподнял брови Силантьев. — Опца-хопца, дрим-ца-ца? Такого плана?

— Ну не совсем уж такого, Юрий Васильевич, — почему-то начал я краснеть, радуясь про себя, что в полусумраке этого не должно быть заметно. — Такая вполне себе лирическая песня о любви с уклоном в шансон… Ну то есть типа городского романса. В общем, не для правительственных концертов.

— Хорошо, я вас понял… Что ж, папочку я тогда, с вашего позволения, оставлю себе.

— Бога ради! А когда вы за неё всерьёз возьмётесь? В смысле, за песню?

— Ну, сейчас у нас ответственные гастроли на носу, по возвращении, думаю, и возьмёмся… Кстати, а вы филателией, случайно, не увлекаетесь?

— Нет, а что?

— Да я марки коллекционирую, хобби у меня такое. Так-то со всеми более-менее видными филателистами страны нахожусь в переписке, но вдруг встретится новичок, у которого имеются редкие марки. Как-то с одним таким познакомился, причём представляете где? В Магадане! И выменял у него редчайшую марку «Рука с мечом, разрубающая цепь». Всего за шесть банок тушёнки.

Наверное, это круто — выменять редкую марку всего за шесть банок тушёнки, думал я, покидая репетиционный зал. Интересно, в каком это году было? Наверное, не сильно давно после войны, если в ходу ещё была тушёнка.

— Ну как, удачно? — было первым, что спросил Роман Михайлович, впуская меня в квартиру с авоськой, в которой лежали продукты и кое-что из бытовой химии, купленные согласно выданному мне утром списку.