Волшебство лета - Эмили Джордж

Судья улыбнулся.

— Я спросил, готовы ли вы взять Мартина Фагерста в законные мужья?

Глэдис зажмурилась. Подумала о своем малыше, о могуществе Фагерста, о поцелуе, что Мартин подарил ей несколько минут назад… прерывисто вздохнула, открыла глаза и сказала:

— Да!

Их ждала машина.

— Поздравляю вас, сэр, — сказал Смит, открывая дверцу, затем оглянулся на Глэдис и улыбнулся: — Желаю вам счастья, мэм!

Желает счастья? В такой-то день? Глэдис захотелось расхохотаться. Или разрыдаться. Или и то и другое. Однако шофер ведь не знает правды…

Она заставила себя улыбнуться в ответ.

— Спасибо, Смит.

— Отлично сыграно, — похвалил Мартин, когда машина выехала на проезжую часть. — Я-то ожидал, что ты станешь жаловаться Смиту, уверяя, что брак заключен против твоей воли.

— Человек проявил вежливость, я ответила соответственно. Смит непричастен к этому идиотскому фарсу.

— Фарсу? — угрожающе прорычал Мартин.

— Эта пародия на брак! Мне нужен мой ребенок, и ты это знаешь! А то бы я здесь не сидела, притворяясь, что воспринимаю всерьез дешевый водевиль.

— Дешевый водевиль? Ничего подобного. У меня в кармане документ, подтверждающий законность нашего союза. Ты моя жена, Глэдис, а я твой муж.

— Никогда! — выпалила она. — Ты меня слышишь? Формальности в твою пользу, но сердца моего ты не получишь!

— Ах, как патетично, прелесть моя! — Мартин пододвинулся ближе и склонился над новобрачной. — Но пустыми угрозами меня не напугать.

— Это не угрозы! — В ушах Глэдис звенело. — Это констатация факта. Ты сумел навязать мне этот брак, но ты не в силах изменить моих чувств.

Мартин, как будто не слыша уже ничего, погладил ее по щеке, затем медленно запустил пальцы в густые волосы. Заколки ослабли, золотисто-каштановые пряди выбились на свободу, но как только Глэдис решила поправить прическу, он попросил:

— Оставь, как есть…

— Но… волосы растрепались!

— Так красивее. Говорю тебе, оставь!

Головы их почти соприкасались: Глэдис почувствовала, что задыхается. Она уперлась руками Мартину в грудь, собираясь оттолкнуть его… Но вспомнилась ночь, та роковая ночь, когда они мчались в машине и она обнимала его за шею и целовала в губы… Как хочется поцеловать его еще раз! Боже, о Боже, что с ней происходит!

Вот он коснулся округлой груди, и в глазах у нее потемнело.

— Не надо, — шепнула она, но губы ее разомкнулись сами собой, и дыхание участилось.

Победа! — подумал Мартин. Теперь он вправе заключить ее в объятия, и она ответит на его поцелуи, с покорным вздохом примет его ласки.

Он подался вперед и припал губами к точеной шейке. В воздухе разливалось неуловимое благоухание цветов. Он закрыл глаза, упиваясь восхитительным ощущением. Кожа ее — нежнее шелка, теплая и душистая, как свежий мед.

— Глэдис, — прошептал Мартин, отстраняясь и заглядывая ей в лицо. В расширенных глазах читались смятение и страсть — и неистовая, свирепая радость овладела им.

Он провел большим пальцем по пухлой нижней губке. Глэдис тихо застонала, язычок затрепетал и, дразня, коснулся его ладони. Тонкие руки сами собой легли ему на плечи, затем обвились вокруг шеи.

Боже, как его влекло к ней! А ведь теперь ему все позволено. Глэдис — его жена, и она не в силах устоять перед ним. Эта сладострастная обольстительница знает толк в сексе, но теперь других мужчин у нее не будет. Значит, ей поневоле придется любить его, Мартина…

Он резко отпрянул, и Глэдис бессильно откинулась на кожаное сиденье.

— Видишь? — холодно улыбнулся он. — Быть моей женой не так уж и плохо.

— Шел бы ты к черту! — выкрикнула Глэдис срывающимся голосом.

Мартин отвернулся и мрачно уставился на стремительно мелькающие за окном пейзажи. В аду, наверное, легче…

9

Ее самообладанию можно было лишь позавидовать.

Когда Фагерст сообщил жене, что они уезжают за границу, но не уточнил куда и зачем, Глэдис не моргнув глазом поднялась вслед за ним на борт самолета, на корпусе, которого красовалась надпись «Фагерст импайр».

Молодая женщина уселась в кресло, пристегнула ремень, взяла со столика журнал и погрузилась в чтение. Стюард спросил, не подать ли обед; она вежливо отказалась.

Но даже самая талантливая актриса в мире не может притворяться до бесконечности. Спустя четыре часа после взлета она отложила журнал и подняла глаза.

— Это входит в воспитательный процесс? — поинтересовалась она. — Или ты просто решил проверить, долго ли я выдержу?

Мартин оторвался от каких-то бумаг, над которым якобы работал, и вежливо улыбнулся.

— Что ты сказала?

— Хватит игр, Мартин! Куда мы летим?

Финансист не спешил с ответом: он аккуратно сложил все бумаги в папку, убрал ее в кейс, отставил его в сторону и только тогда взглянул на жену.

— За границу. Я же предупредил тебя вчера.

— Ты сказал, что уезжаешь по делу, и велел мне захватить паспорт. Но мы летим уже много часов, и… и мне хочется знать куда.

— В Швецию, — лениво протянул он.

Глэдис замерла. Когда-то она побывала в Швеции и навсегда запомнила строгую красоту городов и суровую природу…

— В Швецию? — повторила Глэдис, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Но почему?

— А почему бы и нет?

— Я не в настроении разгадывать загадки, Мартин. Я задала вопрос и хочу получить ответ. Почему мы летим в Швецию?

На языке вертелось с полдюжины ответов, убедительных и вполне соответствующих действительности. Потому что мне принадлежит один из островов, а в прошлом месяце разыгрался шторм, и я хочу лично удостовериться, что моя собственность не пострадала. Потому что у меня несколько филиалов в этой стране, и давно пора проверить, насколько отчеты соответствуют реальному положению дел. Потому что я люблю неяркое солнце и холодное море…

— Потому что я там родился, — просто ответил Мартин.

Глэдис отреагировала быстро и совсем не так, как он ждал.

— Я не желаю, чтобы мой ребенок родился в Швеции, — возмутилась она. — Мой ребенок будет гражданином США!

Мартин тихо рассмеялся.

— Каковым являюсь и я, дражайшая жена, можешь мне поверить.

— Тогда зачем?..

— Я подумал, что нам следует пожить вместе в уединенном уголке и получше узнать друг друга.

Он по-кошачьи потянулся. Снял пиджак и галстук, расстегнул две верхние пуговицы рубашки, закатал рукава. Загорелая кожа мягко золотилась в приглушенном свете салона, буграми перекатывались мускулы. По спине Глэдис пробежали мурашки. Как бы она ни относилась к мерзавцу, нельзя отрицать, что он чертовски красив.