Жил на свете рыцарь бедный - Вера Белоусова

— Почему, собственно, вы смеетесь? — с живейшим интересом осведомился Мышкин.

— Да потому, что все это бред собачий. Дерюгин с пистолетом… со шпагой… Разве такие, как он, сами стреляют? Зачем им? И потом, с чего бы он месяц терпел и вдруг сломался?

«А ведь этот ее рассказ мягко и ненавязчиво выводит на Алешу, — вдруг подумалось Мышкину. — Неплохо бы понять, сознательно или нет…»

— Она не говорила, когда Алексей должен прийти? В котором часу?

Аня покачала головой:

— Нет. Сказала: отоспится — и приедет.

— Как же она вас звала? К которому часу?

— Ну-у… Она же знала, что я не приду, — ответила Аня с легким раздражением, как учитель непонятливому ученику.

— Что ж, если так… Получается, что он там был… — Мышкин сознательно пустился в рассуждения при ней. — Только вот когда? Это, как вы понимаете, не просто важно — это, может быть, самое важное и есть. Теоретически он мог прийти… после… Мог увидеть толпу, милицию, услышать от людей о том, что произошло, — и сбежать. И почему, собственно, «сбежать»? Даже не сбежать — уйти. Просто уйти, чувствуя себя не в состоянии отвечать на вопросы… Могло быть и так. А могло и по-другому…

Бормоча все это с самым глубокомысленным видом, он одновременно, не отрываясь, следил за ее лицом, за необыкновенно выразительными руками, пытаясь уловить хоть какую-нибудь реакцию. Она слушала молча и вдруг подняла на него глаза, чуть ли не впервые за все время разговора. Мышкин в очередной раз подивился их размеру и глубине. Взгляд был абсолютно непроницаем. Мышкину стало не по себе. Полтора часа очень откровенного разговора — почему-то он не сомневался, что никому, кроме него, она ничего подобного не рассказывала — и тут же этот взгляд, словно глухая стена, не пробьешься… «Впрочем, она же потому со мной и разоткровенничалась, что я не имею к ее жизни никакого отношения. Как с врачом… или, если угодно, с исповедником… Только без раскаяния и отпущения… — подумал он с какой-то странной тревогой. — Не говоря уж о том, что тут мог быть с ее стороны какой-то расчет».

— Козлова не говорила вам, каким образом она собирается добыть дерюгинский пистолет?

— О Господи! Вы это всерьез? Всерьез спрашиваете? Да она же молола что попало, для «интересности». Я, наверное, плохо объясняю. Что-то она такое говорила… Я ее почти и не слушала… По-моему, говорила, что либо зайдет и выкрадет сама, либо попросит домработницу. У них с Дерюгиным была общая домработница. Такая романтика…

— Козлову убили из того самого пистолета, — негромко сообщил Мышкин.

Черные глазища широко раскрылись, блеснули — и тут же опустились.

— Ах вот оно что!.. — с каким-то непонятным выражением пробормотала она.

Мышкин украдкой взглянул на часы. Прошло больше полутора часов. Ему совсем не хотелось с ней расставаться, чего греха таить… но где-то там, у себя в квартире, сидел перепуганный Илья Рогов, с которым происходило неизвестно что, и это тревожило Мышкина все сильнее, мешало ему, как гвоздь в ботинке. «Труба зовет», — сказал он сам себе и взглянул на часы еще раз, уже открыто. Аня моментально отодвинула чашку и выпрямилась, собираясь встать.

— Мне пора идти, Агния, — сказал Мышкин и добавил от всей души: — К сожалению. Большое спасибо за разговор. Вы дали мне множество информации к размышлению. Я позвоню вам, если у меня возникнут вопросы?

— Разумеется. — Она кивнула и встала.

Мышкин тоже поднялся и сделал знак официанту. Аня на секунду замялась.

— Я хотела бы заплатить, — пробормотала она.

— Ни в коем случае, — возмутился Мышкин. — Я же вас пригласил!

— Всего хорошего. — Она сняла сумку со спинки стула, надела ее на плечо и направилась к выходу.

«Неправильная походка, — подумал Мышкин, глядя ей вслед и ощущая странную пустоту. — Зачем она сутулится?» И в ту же секунду, точно подслушав его мысли, девушка расправила плечи и пошла совсем иначе — упругой и элегантной походкой. Это был жест раскрепощения. «Освободилась. — Почему-то Мышкину пришло на ум именно это слово. — Она освободилась… Поговорив со мной? Или… раньше?»

Тут к нему подошел официант. Мышкин машинально расплатился, продолжая думать о своем, и направился к висевшему в глубине зальчика телефону-автомату. Он набрал номер Роговых, договорился с Ильей и, к немалому удивлению официанта, вновь уселся за тот же столик. Официант покорно подошел снова.

— Я еще посижу, — сообщил Мышкин. — Ко мне тут опять… придут…

— С заказом подождем? — понимающе осведомился официант.

— Пожалуй… — рассеянно пробормотал Мышкин и вдруг оживился. — А знаете что? Принесите-ка мне, пожалуйста, меню. Не буду я никого ждать, а возьму и поем. И вина красного… немножко…

«Что я хочу понять? — говорил он себе, машинально покачивая бокал с вином и пристально глядя в темно-красную сердцевину. — Прежде всего, я должен понять, допускаю ли я, что это могла сделать она…» Он попытался как можно честнее проанализировать свои ощущения и вынужден был признаться, что да, допускает. Очень не хочет допускать, но все-таки допускает. «Она кажется рационалисткой, очень сдержанной и разумной, — рассуждал он сам с собой. — Но это, конечно, ничего не значит. Под этой крышкой наверняка кипят страсти. Это говорит только о силе личности, умеющей держать эти самые страсти под спудом. Но если какая-то из них вдруг вырвется на свободу… И кроме того, — продолжал он, унывая все больше, — у нее есть мотив. Не для того, чтобы вернуть этого Алешу, — это вряд ли. Не думаю, чтобы это было восстановимо. Хотя… кто его знает… бывает всякое… Ненависть? Да, конечно, — она этого и не скрывает. Но главное… главное — вот этот ее жест, эти плечи расправленные… освобождение… Избавиться от «злого гения» — избавиться от собственного страха, от комплексов… что-то такое с себя сбросить раз и навсегда, распрямиться. Новая жизнь, свобода… Э-э… инициация, так сказать… Ритуальное убийство… Куда это меня занесло? Мотив, конечно, вещь важная, но неплохо бы и все остальное обдумать… Книжка моя, между прочим, сюда хорошо укладывается. Пришла, сняла ее машинально с полки, а под конец спохватилась — и вытерла… «Не где-то вы ее видели, а у Козловой в квартире!» — припомнилось ему. — Она знала, что у Козловой эта книжка есть, хоть и объяснила по-своему… Стойте… что же это у меня получается?.. Пришла, сняла перчатки, посмотрела книжку, потом надела перчатки и взяла пистолет?.. А что, вполне возможно… Может, она вообще ничего точно заранее не знала. Пришла поговорить, та могла сказать что-то… невыносимое, она схватила пистолет, которым Катя наверняка хвасталась, и… надела перчатку? Да, — вынужден был он признаться, — могла. Могла спохватиться, сообразить — и надеть. Она могла. Эта девушка наверняка могла даже в порыве ярости действовать относительно рационально. И что же у нас в таком случае выходит с пистолетом? Дерюгина ей подставлять вроде бы незачем… Значит, отпечатки Дерюгина здесь ни при чем, это — элемент какой-то другой игры, чужой игры, очевидно не сыгранной…»

Он перевел дух, дожевал отбивную, не почувствовав вкуса, и залпом выпил полбокала вина. «Возможны такие варианты, — сказал он себе. — Вариант первый: Катя заранее рассказала Агнии, что план удался и пистолет у нее. Агния идет к ней с сознательным намерением. Вариант второй: Катя демонстрирует Агнии пистолет, потом говорит что-то не то, и Агния не выдерживает… Что, разумеется, вовсе не означает, что она не вынашивала этого плана заранее. Хотя бы подсознательно… А тут все как раз сошлось. Однако если все это так, то вот что странно… — вдруг пришло ему в голову. — Зачем же было говорить мне, что Катя рассказала ей о пистолете? Ведь это уже совершенно лишнее… И вообще… Я строю концепции на песке… на томике стихов… А соседка, между прочим, наркоманка, и не исключен подкуп… И кто все-таки похитил этот пистолет именно в таком виде — с отпечатками? Придется еще раз с Натальей побеседовать… Не говоря уж об Алеше… И про аукцион, между прочим, тоже не следует забывать. И где же, наконец, этот Илья? Минут сорок, должно быть, прошло… Уж не передумал ли, не дай бог?.. Нет, не сорок, меньше…

Официант унес тарелки, оставив только вино, и тут наконец появился Илья. Мышкин краем глаза подметил разочарованный взгляд официанта и усмехнулся. Тот, надо полагать, думал, что клиент поджидает очередную красотку. Однако вместо красотки явился мужчина и к тому же мужчина весьма непрезентабельный — в видавшей виды куртке, с волосами, стянутыми в нелепый хвостик, покрасневшими от мороза ушами и беспокойным взглядом.

— Чаю, — сказал он официанту. — Чаю горячего. И водки… нет, лучше виски…

Он снял куртку и сел, затравленно оглядываясь.

— Что случилось, Илья? — нервно спросил Мышкин. — Не молчите, пожалуйста, рассказывайте.

— К нам приходил ваш сотрудник… — начал Илья и замолк.