Ребенок в мире Эроса - Л. Жаров

В последнее десятилетие интенсивно исследуется проблема женской субъективности в России, в том числе и в языковой сфере, в частности, в публикациях И. Жеребкиной. Одним из выводов ее работ является положение о парадоксах русской метафизики пола, среди которых дихотомия «высокого» символического и «низкого» телесного, натуралистического, асимволического37. Отсюда вытекает концепция перфомативности пола, т. е. элиминации его биологического содержания в сочетании с его же натурализацией. Это имеет самое прямое отношение к языковым моделям речевой коммуникации по поводу пологендерных отношений. Как известно на нижнем «полюсе» располагается феномен русского мата, которому посвящено большое количество исследований. Укажем на один из последних сборников: «Злая лая матерная…», вышедший в 2005году в издательстве «Ладомир» где есть публикация автора, посвященная детскому сексуальному фольклору. Мат трактуется как форма бытового языческого сознания в православии, с профанированием сакрального38 и как мужской обсценный код39. Исследователями отмечается явная гендерная асимметрия: мальчики матерятся практически все; девочки делают это реже и позже, хотя в последние годы разница уменьшается. Смех вызывают женские гениталии, они же не коннотируют ни с чем положительным, в то время как главное мужское достоинство многообразно и амбивалентно: грозное, значительное, энергичное, непостижимое и т. д. В публикации О.Ю. Трыковой отмечается, что одна из главных функций употребления ребенком ненормативной лексики — исследовательски—провокативная. Ребенок проверяет реакцию взрослых на эти термины, что вызывает у них порой эмоциональную вспышку и, в то же время, самоутверждается на достигнутом этапе взросления40. Отмечено очень раннее (с 3-х лет) употребление этой лексики, носящее характер инициации и, в то же время, формирования «секретного мира» ребенка, пространства его личного развития. Кроме того, можно сослаться на работу С.Б. Борисова, где впервые представлен многообразный мир девичьей культуры 70 — 90-х годов XX века, включая вербальные эротические компоненты. Интересные сведения приведены в публикации томских авторов, изучавших малые эротические жанры в интимном фольклоре выпускников томских вузов. Bo всех публикациях по истории отечественной эротической культуры отмечается одна особенность — сравнительная бедность лексики, описывающей интимные отношения и эротические переживания. Об этом писали П. Бердяев, В. Розанов, И. Бунин, эта проблема встала и перед В.Набоковым, «сексография» которого была неоднократно анализирована. Русская литература не имела своих Мопассана, Пьера Луиса и Жоржа Батая, а ее высшие достижения — эротические шедевры И. Бунина и В. Набокова не получили дальнейшего развития. Скатологическая лексика В. Ерофеева, В. Сорокина, М. Армалинского и других вряд ли является вершиной национальной культуры, отражая лишь постмодернистский дискурс конца XX века. Кроме эвфемизмов, ярким примером которых являются набоковские эпитеты и аллюзии на русифицированной медицинской латыни, русский язык не имеет адекватных средств выражения сексуальной феноменологии в рамках общепринятой речевой пристойности.

Обращение к детскому эротическому фольклору не случайно. Прежде всего в нем в большей степени сохраняются национальные истоки и корни, и детская речь в этом смысле более «консервативна», поскольку механизм передачи от родителей к детям этих слов и выражении и последующая их модификация в кругу сверстников достаточно традиционны, хотя и подвержены определенным новациям. Во-вторых, в детском фольклоре в наибольшей степени отражаются базовые матрицы сексуальной символики, несущие определенные архетипическпе образы (согласно психоаналитическим концепциям) или элементы трансперсонального опыта (в подходах С. Грофа). В-третьих, в нем находит яркое воплощение мифологичность детского мышления и его синкретизм, проявляющийся в интуитивистских интенциях и «схватывании» нерасчлененного целого (Ж. Пиаже и др.). Детский фольклор в этом смысле самодостаточен и уникален как особый, неповторимый этап в психосексуальном развитии, а не только начальный этап вербального освоения мира и собственного тела. Не затрагивая специфических проблем детского словотворчества, что выходит за рамки темы, обратимся к культуральному аспекту феномена детского сексуального фольклора. Разумеется, рассматриваемый период времени неоднороден в этом смысле, и СССР 50-х годов и конца 80-х значительно разнится. То же самое можно сказать и о региональной и областной специфике фольклорных образований и их сравнительном анализе. Вместе с тем имеется, очевидно, достаточно устойчивое ядро, анализ которого может дать немало интересного. Прежде всего привлекает внимание детская терминология, касающаяся самоназваний половых органов. Наши данные основываются на результатах социологических опросов студентов-медиков, проведенных в 90-х годах XX века, а также на анализе писем читателей в различные эротические издания (газеты «Еще». «Интим-пресс» и др.). Всего обработано более 3000 анкет и высказываний, что дает основание говорить о репрезентативности полученных данных. Распределение женских и мужских ответов асимметрично: около 3/4 — это мнения женщин и 1/4 — мужчин. В данной выборке с различной частотой встречались следующие термины, обозначающие половые органы мальчика (А) и девочки (Б).

А

1.Баклажан

2. Банан

3. Дружок

4. Колбаска

5. Малыш

6. Морковка

7. Огурчик

8. Пальчик

9. Перчик

10Петушок

11Пиписка

12Пипишка

13Пипка

14Пися

15Писька

16Писюлек

17Писун (Пискун)

18Питун

19Пописончик

2 °Cосиска

21Сосунчик

22Сюнька

23Стручок

24Хвостик

25Хоботок

Б

1. Вареник

2. Глупости

3. Киска

4. Ксивочка

5. Курочка

6. Ласочка

7. Малышка

8. Персик

9. Пипка

10Пися

11Писька

12Пиписька

13Попочка

14Пирожок

15Подружка

16Ромашка

17Розочка

18Сестричка

19Сюнька

2 °Cика

21Сокровище

22Сюка

23Хрюндя

24Цветочек

Отметим совпадение терминов, связывающих мочеиспускание с половыми органами и процессами. Для маленького ребёнка они почти неразделимы до определённого возраста, когда он испытывает последствия их активации не связанной с уринацией. В классическом психоанализе детской сексуальности подчёркивается, что первое представление о половых различиях ребёнок обретает, наблюдая разную позу мальчиков и девочек в акте мочеиспускания. Девочка чувствует себя при этом более «связанной» территориально и телесно, итогом чего является развитие специфической зависти к позе мальчика. Появление соответствующего глагола во французском языке (pisser) специалистами по этимологии относится к XII веку. М.Фасмер считает это «номатопоэтическим» образованием из речи кормилиц. Ряд исследователей пытались установить связь его с «писком», «пищанием», а также «свистом». Близко к этому находятся и такие звукоподражательные слова как «сика», «сюка» и проч.

Эмоционально этот ряд терминов воспринимается либо нейтрально, либо с оттенком пейоративности. Так, «сикушка» означает глупую и незрелую женщину, еще не расставшуюся с детским пороком в виде энуреза и, следовательно, нечистую. В этом смысле возникает вопрос о сущности ритуальной чистоты «телесного низа», где объединены в одно (у мальчика) или находятся рядом (у девочки) органы размножения и выделения. Известно, что единственный действующий канал полового воспитания в России касается привития девочке навыков личной гигиены и внушения ей необходимости тщательно оберегать это, с одной стороны, «святое», а с другой — «нечистое» место. Это же относится и к тому, что выделяют мочевые и половые органы. Анализ скатологической лексики у представителей разных культур показывает универсальность двойственного, амбивалентного понимания физиологических выделений. Второй смысловой ряд детских терминов группируется вокруг метафорического их восприятия в сравнении с растениями и плодами (баклажан, банан, морковка, перчик, огурчик, стручок, ромашка, розочка, цветочек и; проч.). Главное здесь — аналогия по форме и, отчасти, — размеру. Для мальчика это нечто твердое, могущее проникнуть, для девочки это нежное образование, страшащееся не только проникновения, по и прикосновения. Стоит в этой связи сослаться на частый рефрен в письмах и анкетах: «Меня били по рукам», если мама заставала ребенка за самоисследованием или самоудовлетворением. Образ «недотроги» в полной мере соответствует восприятию девочки своего интимного устройства, правда до определенного момента. В «Интимном дневнике отличницы» Вера Павлова пишет под рубрикой «6-й класс»: «Почему я краснею, глядя на свою собственную грудь? А ниже живота и посмотреть боюсь? Мне эта комедия надоела, я взяла маленькое зеркало и смело все рассмотрела. Какое уродство!»42 эмоциональная реакция девочки понятна, поскольку интенсивное развитие чувства половой стыдливости, равно как и необходимость особого внимания к половым органам и в обычное время, и в критические дни, вызывает своеобразный комплекс отвержения, проявляющийся в том числе и лексически. Всё «это» называют «глупости», либо «пирожок» пли «вареник» с оттенком уничижения. В других ситуациях возникает чувство родства — «малышка», «подружка», «сестричка», а иногда и умиления — «сокровище», «ласочка», «персик». Амбивалентность восприятия и словесного оформления выражена более отчетливо у девочек. В нашем материале практически не наблюдалось случаев негативного восприятия своих гениталий у мальчиков. Что же касается перекрестного восприятия, то мы не смогли отметить явных проявлений зависти девочек в отношении мальчиков, обладающих пенисом, а также страхов в отношении гениталий друг друга. Это в какой-то мере свидетельствует о неуниверсальности Эдипова комплекса, по крайней мере, в соответствующей выборке. Вместе с тем в ряде случаев девочки называли половые органы мальчика «хорошими», а свои — «плохими» без объяснения причин.