Множественные убийства: природа и причины - Юрий Миранович Антонян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ощущение превосходства, успех, престиж или любая иная форма признания ему необходимы, поскольку снижается его тревожность. Такие люди также придают особое значение субъективному чувству силы, возникающему в результате подтверждения извне, внешним знакам приветствия и самою факта превосходства. Сильно выраженная потребность в подавлении и эксплуатации других составляет часть общей картины. Сам человек убежден, что так действуют все или хотят быть такими же. Другой не может быть правым, свою же ошибку не следует признавать, чтобы не выглядеть слабым и, следовательно, не стать объектом чьей-то агрессии. В иных ситуациях нельзя упускать возможности, если это не грозит неприятностями, отметить жалкое или несуразное честолюбие, жадность, неверность и другие низкие качества, при этом оправдывать себя тем, что «я всего-навсего реалист».
Другую грань его реализма составляет то значение, которое он придает планированию и предвидению. Происходит это из-за боязни провалиться: ведь тревожность его следующая черта. Подобно всякому хорошему стратегу, он в каждой ситуации тщательно взвешивает собственные шансы, силы своих противников и возможные ловушки.
Поскольку им постоянно движет стремление к утверждению себя как самого сильного, самого проницательного или пользующегося признанием человека, он пытается развить в себе необходимые для этого умения и изобретательность. Однако производимое им впечатление полной поглощенности интересами группы и преданности ей будет в некотором смысле обманчивым, ибо для него все это является лишь средством достижения цели. Он не всегда любит то, что делает, и не получает от этого никакого удовольствия, что согласуется с его попыткой вообще исключить чувства из своей жизни. Такое удушение всех чувств приводит к двойственному результату. С одной стороны, это, несомненно, целесообразно с точки зрения успеха, так как позволяет ему функционировать подобно хорошо смазанной машине, неустанно рабочая на то, что принесет ему еще больше власти и престижа. Чувства здесь могли бы помешать: толкнуть на такое направление активности, которое сулит меньше выгоды, либо, возможно, заставили бы его отказываться от использования тех средств, которые столь часто применяются на пути к успеху. С другой стороны, та эмоциональная обедненность, которая возникает в результате удушения чувств, не может не оказать своего влияния на качество его отношений с другими людьми.
Агрессивный тип производит впечатление человека, полностью лишенного внутренних запретов. Он может добиваться удовлетворения своих желаний, отдавать приказания, выражать гнев, защищать себя. Тот факт, что присущие ему внутренние запреты тотчас не бросаются нам в глаза, говорит не очень-то в пользу нашей цивилизации. Они лежат в эмоциональной сфере и относятся к его неспособности дружить, любить, питать привязанности, проявлять сочувственное понимание, испытывать бескорыстное наслаждение. Последнее он отбрасывает как пустую трату времени, ничего не дающую для его безопасности.
Человек агрессивного типа чувствует себя сильным, честным и реалистичным, и все это действительно так, если смотреть на вещи его глазами. Исходя из принятых им предпосылок, он оценивает себя строго логично, так как безжалостность для него является силой, отсутствие заботы о других — честностью, а преследование собственных целей любыми средствами — реализмом. Его представление относительно своей честности частично вытекает из проницательного разоблачения, свойственного современному обществу лицемерия. Энтузиазм по поводу какого-либо общего дела, филантропические чувства и тому подобное воспринимаются им как чистое притворство, и для него не составляет труда разоблачать социальные лозунги или христианскую добродетель, показывая, что за ними так часто скрывается на самом деле. Его система ценностей строится на основе философии джунглей. Сила дает право. Отбрось гуманность и жалость. Homo homini lupus est. Здесь мы встречаем ценности такого рода, которые не очень отличаются от хорошо знакомых нам на примере нацизма и большевизма.
В склонности агрессивного типа отвергать реальную симпатию и доброжелательность, точно так же, как их ложные двойники — уступчивость и покладистость, — есть своя субъективная логика. Но было бы ошибочным утверждать, что он не может провести различия между ними. Встречаясь с несомненно дружеским расположением в сочетании с силой, он вполне способен к признанию и уважению его. Все дело в том, что он уверен, что чрезмерная разборчивость в этом отношении противоречила бы его интересам. Это представляется ему помехой в борьбе за выживание.
Проблема убийств, особенно множественных и массовых, — это прежде всего проблема зла, наибольшего зла, страшнее которого нет ничего. Это крайнее выражение беды выдает разрушительные начала, лежащие как в обществе, так и в человеке, человеческом роде; можно сказать, что без убийств человечество не может существовать. Поэтому насильственное противоправное лишение жизни имеет изначально самостоятельное, собственно онтологическое бытие и как таковое укоренено в самой реальности, в то же время выступая фрагментом жизни, противопоставленным добру. Как и смерть, причиной которой оно бывает, убийство является величайшей тайной жизни.
Устранить указанный фрагмент так же невозможно, как изменить биологическую природу человека или вывернуть ее наизнанку. Этот пессимистический вывод основан не только на моих многолетних криминологических исследованиях убийств, их природы и причин, но и на доступном всем изучении человеческой истории, более чем обильно политой кровью убитых. Убийство с древнейших времен, постоянно и неизменно повторяясь, стало прочным опытом и в этом качестве въелось в людскую социальную природу. По каналам коллективного бессознательного как способ выхода из проблемных ситуаций этот опыт, подкрадываясь к современному человеку, способен оживать в его действиях и, как снежный ком, обрастая новыми злодеяниями, передаваться от человека к человеку. Однако мой пессимизм относится лишь к перспективам полного искоренения смертельного насилия, даже в весьма отдаленном будущем, но отнюдь не к возможностям его ограничения, удержания в цивилизованных рамках при соблюдении, естественно, ряда весьма существенных условий. Чем они эффективнее, тем больше сможет человек подавлять в себе иррациональные страсти — влечение к разрушению, ненависть, злобу, зависть, месть, тем успешнее он преодолеет собственное бессилие, изматывающие эмоции своей недостаточности и незащищенности, свое одиночество в непонятном и даже враждебном мире.
Попробуем еще раз приблизиться к общему определению понятия убийства, опять-таки помня, что это одна из главных тайн бытия. Убийство и особенно убийство многих — попытка преодолеть свою ничтожность и малость, осознание которых весьма травматично, а поэтому изгоняется в бессознательное; это — желание утвердить себя, в том числе в собственных глазах, преодолеть свою изоляцию и доказать свою нужность. Можно предположить, что таким деструктивным путем индивид пытается обрести некоторую свободу; и внутреннюю, позволяющую произвести выбор, вырвавшись из интериоризованных, приобретенных запретов и условностей, как это стремился сделать Раскольников Ф. Достоевского, и внешнюю, завоевав вокруг себя
