Дочь Солнца - Олеся Андреева

— Шесть золотых, господин эльф, у рыжего родословная! — Весомый аргумент.

— Ты только что говорил пять! — Опешил Ниал.

— Так шесть-то было давеча, а таперича семь.

Наверное, Ниал никогда не сталкивался с подобными финансовыми сделками. Голубая кровь, белая кость, трудное детство, бриллиантовые игрушки, что тут еще скажешь, на землю-то не спускаются дикие дети гор. Как говорится, чем дальше от народу, тем больше кислороду, но дальше от реальности. О, неужели настала ситуация, где я блесну опытом и базарной эрудицией и заткну за пояс этого аристократа — всезнайку? Уж я-то смогу выторговать полцены минимум! Но тут до меня дошло, что денег-то нет, ни колец, ни цепей, ни других имеющих ценность предметов. Да что ж это за невезение такое?

Я почти простилась с мечтой о том, что заткну аристократа, когда на бедре почувствовала вечно мешающийся кинжал, который я таскала с самого дня Совета. Конечно, я понимала, что за один камень на рукоятке можно выкупить тысячи таких вот рыжих простолюдинов, да плюс аристократа какого-нибудь. Но хотелось мне сделать доброе дело перед смертью, это если я не вернусь из Пустыни, хоть кто-то обо мне с добром вспоминать будет.

Я достала меч, глаза эльфа полезли на лоб, в прочем, как и глаза парней. Меч-то знатный, серебро чистейшее, работа тончайшая. Жаль расставаться, да, что поделаешь? Рыжий же пребывал в полуобмарочном состоянии на границе вечного блаженства и муки. Он даже и сам не знал, какой исход будет для него лучше: получить плетей от хозяев за то, что сбежал или остаться с императрицей, что чуть не похитил.

Но я отдала парню только ножны. Я что, зелень гниющая, и кинжал отдавать? Ножнами обойдутся! На лице Ниала читалось облегчение, а на остальных досада. Я кинула разменную "монетку" старшому, он лихо ее поймал. Рыжего отвязали, пока парень пробовал на зуб металл и разглядывал на чистоту камень. Остался доволен, судя по кариесной улыбочке.

— Спасибо, госпожа, низкий поклон за щедрость. Федька! — кликнул он рыжего. После следующих слов, мне показалось, что у коммерсанта планка интеллекта выше, да и сердце шире. — Госпожа спасла тебя от порки. Ты ей целой ж…, спиной обязан. Коли узнаю, што подвел ее в чем-то и опорочил мое имя, найду и на кол посажу! — Федька побагровел, но поклонился мне до самых лаптей. Веснушки от натуги на красном лице стали еще ярче. Золотая молодежь вскочила на ухоженных жеребцов и помчалась дальше. Старшой только крикнул зачем-то:

— Ванька Потанин я!

Мы проводили тучи пыли, поднятые Потаниным и Ко. День прожит не зря, спасла кого-то от порки. Спасенный стоял, смущенно пряча глаза, как при первом свидании вслепую, когда рядом сидит не тот (та), кого ожидал увидеть.

— Что ж, моя императрица, ваш первый личный подданный! — Поздравил меня Хранитель, — Как говоришь, звать тебя?

— Дык, Федька я Ермолаев.

— Чего умеешь, Федька?

Федор понимал, что бить его здесь не должны, если еще при первой встрече не подбили. Тогда на кой он нам взялся?

— Да, я усе можу, воды привести, ежели надо, конев ухаживать можу.

— Ниал, да не мучай бедолагу, пусть идет, свободен теперь! — Даровала я рабу свободу, прощение и благословение, сопроводив все это полууставшим, но императорским жестом руки. — Можешь теперь найти работу по душе или даже свое дело открыть.

Я чувствовала себя почти Богом, и это мне нравилось. И плевать, что эльф нагленько и ехидненько похихикивает за моей спиной. Пели птички, голубое спокойное небо над моей царственной особой и я солнцеподобная, решающая казнить или помиловать. Мой первый помилованный, по идее, должен был возрадоваться и благодарить небеса за проявленную мною невиданную щедрость, а так же строить планы на светлое будущее. Федор же кинулся мне в ноги с плачем, целуя пыльные сапоги в стременах коня.

— Не погуби, госпожа! Не отпущая от себя! Идтиш-то мне некуда, а коли Ванька прознает про то, што я один без вас, не поверит жишь, што отпустили меня. Высечет, ой, высечет месяц сесть не смогу. Да и чаво можу я сам? Ничаво!

Стенания продолжались, сапоги мои блестели, как новые, а Ниал ухмылялся, нянчайся теперича, мол, со служкой своим. Да, нехорошо получилось. Но делать нечего.

— Ладно, Федор, не ной. Сослужишь мне службу, напишу письмо, что, мол, свободен теперича отныне и на веки вечные до скончания времен, да еще и денег дам.

Федор замер перед очередным лобызанием, когда услышал про деньги. Волшебное слово, прямо-таки творит чудеса.

— Едем мы по делам, если выслужишься, удостою звания, крест подарю или чего у вас тут принято дарить?

Федька просиял, вскочил на ноги, благодаря меня и до земли кланяясь.

Теперь наш путь еще больше замедлился. А с другой стороны, отсрочка есть, дольше едем — лучше подготовка! Федька шел за нами, категорически отказываясь сесть позади Ниала. С господами, мол, не ровня. Я же (как императрица и госпожа), не удостоила его такой чести (ужо больно от него потом несло). Вот и поспешал за нами, напевая песенки. Первые пятнадцать минут это было прикольно. Но потом экзотическая помесь хохлятского говора (что я еще могла выдержать) и отсутствие слуха (вызывающее желание достать меч, что теперь висел у меня за спиной на веревке) довели меня до всем известной ручки и каления. Эльф же ехал себе спокойно, как будто заткнув уши берушами, напевая себе веселенькую мелодию, словно его и не касается эта пытка пением. Хотя Федька не задает лишних вопросов и это главное. Идет себе и не ноет пока, спокойный, как корова идущая на заклание, хотя, те и то беспокойнее.

Ехали мы уже около часа полтора, вскоре начнет смеркаться. Магический тракт, Марианским его еще называют, по которому мы ехали, бежал себе, не торопясь, огибая холмы, где-то вдалеке несколько раз появлялись горы, но мы так ни разу к ним и не приблизились. Типичная холмистая местность с кустарниками, рощицами, где-то попадались засеянные поля, на которых уже повылезала пшеница или какой-то другой фрукт.

— Федор! — Окликнула я рыжего, попридержав коня.

— Чаво, госпожа? — Раболепно и обожающе, с надеждой в глазах глянул на меня певец без слуха и голоса.

Лучше занять его разговором, чем выслушивать эти народные сказки об искреннем негодовании мужа "Шошь ты, баба с коромыслом, шошь ты рожею не вышла!".

— Так ты чего делал-то на тракте?

— Ну, дык, я того, по нужде. — Начал было свей емкий рассказ Федька.

— Я говорю, не когда мы мимо проезжали, а вообще, чего тебя туда занесло?

— А-а, вот об чем спрашиваете! Дык, я жениться собирался.

— А невесты только на тракте? Искал что ли?

— Упасите Боги, нэвэсту на тракте искати, те для радости тэлэсной. Есть ужо нэвэста-то у меня. Гарна дивчина, червлена губами, бровьми союзна.