На берегах Горыни и Случи - Николай Струтинский

— Очень хорошо!

Офицер сел в кабину рядом с водителем. Грузовик поехал по узким улочкам провинциального городка. Выбравшись на широкую центральную улицу, помчался на юго-восток. Гестаповец погрузился в размышления. Он сделал вывод, что настоящие края не так уж плохи! Конечно, Горынь не Майн, но всё же именно здесь он, Шюце, делает головокружительную карьеру!

Машина оказалась в зоне засады. На дорогу выскочил Глинко. Взмахом руки он приказал шофёру остановиться. В ответ гитлеровец приоткрыл дверцу и выстрелил. Алексей успел отскочить. Из кузова машины открыли стрельбу полицейские. Тогда укрывшиеся вдоль дороги Воробьев, Бондарчук и другие бойцы дали дружный залп по машине.

На помощь нашим поспешили Леонтьев и я. Наткнувшись на заслон, шофёр резко затормозил. В тот же миг обер-лейтенант неуклюже выпрыгнул из кабины и пустился наутёк. Партизанская пуля настигла его, и он, упав в придорожный кювет, уткнулся носом в песок.

Один из полицейских прыгнул с машины и, бросив винтовку, поднял вверх руки. Другие шуцманы бешено отстреливались. Тогда Жорж ударил по ним из пулемёта.

— Кто вы? — спросил я у людей, лежавших в кузове.

— Арестованные.

Узники не понимали, что произошло.

— А вы кто будете?

— Советские партизаны.

Мы знали, какая судьба ждала арестованных. Гестаповцы намеревались публично казнить их в Людвиполе для устрашения местных жителей, сочувствовавших партизанам. И мы сердечно радовались за товарищей, спасённых от верной гибели. Отец предложил им влиться в наши ряды.

— Хотите остаться с нами — пожалуйста! Если же имеете другие планы — мы вам не препятствуем. Но мешкать нельзя. Вон, слышите, каратели спешат на выручку своим, — показал он рукой в сторону села Погориловки, откуда доносился рёв моторов.

Освобождённые оказались организаторами подпольных групп на Ровенщине. Преисполненные благодарности, они всё же предпочли возвратиться в подполье.

— Ну что ж, бейте двуногих зверей там, а мы — здесь!

…Машину с трупами полицаев партизаны подожгли.

— А с этим что делать? — спросил Лёня Ильчук, показав на шуцмана, съёжившегося в кювете.

— То же, что и с его хозяином! — раздались гневные голоса.

— Он совсем юнец. Помилуем его! — возразил я. — Говорит, что его насильно заставили надеть воронью шкуру и взять в руки оружие!

Отец поддержал меня:

— Правильно, Николай! Мы не только караем, но и воспитываем!

— Значит, отпустим? — недовольно скривил губы Василий Самокиш.

— Да! Пусть улепётывает, пока не поздно!

Молодой шуцман благодарным взглядом окинул партизан.

— Спасибо!… Больше не буду служить немцам, даже если они меня за это накажут!… — парень поклонился, и его словно ветром сдуло.

На большаке застрочил пулемёт. Партизаны бросились в заросли.

В глухую ночь, на привале у костра, подсчитали трофеи: четыре винтовки, пистолет с обоймами, полицейская форма, две офицерские формы, полевая сумка с документами.

— Давайте проверим её содержимое! — не терпелось отцу.

Из сумки вытряхнули бумаги. В одном документе прочли фамилию: Струтинский. С трудом перевели весь текст. Из Ровно начальнику Людвипольского карательного органа предписывалось принять срочные меры по ликвидации группы Струтинского и других антифашистских групп, действовавших в этих местах.

Обнаружили письмо, которое обер-лейтенант Шюце не успел отправить своей жене. Читали по слогам, но смысл хорошо поняли.

На листке, исписанном мелким почерком, привлекли внимание несколько подчёркнутых строчек:

«…Не буду скрывать от тебя, дорогая Хельга, у нас есть средства заставить человека сказать всё, что нам нужно. Это проверено на людях многих стран Европы. Но вот перед русскими, признаюсь только тебе, мы чаще всего оказываемся бессильными…»

— Не повезло бедняге! — «сожалел» Леонтьев. — Даже до места назначения не добрался.

— Да, не повезло, — продолжил отец, — не пришлось ему наслаждаться в Людвиполе муками ровенских подпольщиков. — Секунду помолчал: — И всё же нам следует уйти из этих мест. Хотя бы на время! На поиск нашей группы бросят карателей.

Довод резонный. Но куда податься? Здесь знакома каждая тропинка, каждый куст, знаем, кто из населения за нас и кто против. А в чужих краях без разведки будет туго. И всё-таки уходить надо.

— Меняем адрес, товарищи! — решительно сказал я. — Переместимся дальше на север.

Но Пихур меня не поддержал и высказался за продвижение к линии фронта.

— Кто со мной, прошу! — наигранно пригласил Иван Пихур.

К нему примкнули Воробьев, Кармолин, Леонтьев, Глинко и Самокиш.

Буду перед тобой, читатель, правдивым и искренним. Приукрашивать события — значит обеднять их, лишать достоверности. Я же задался целью, пусть даже в ущерб занимательности, изобразить их так, как это было на самом деле. Признаюсь, я и раньше замечал, что Пихур проявлял высокомерие. Теперь же я окончательно прозрел: Пихур не мог примириться с тем, что им, бывшим командиром, и его друзьями, в недавнем прошлом кадровиками Красной Армии, командует человек без специального военного образования. Обыкновенный деревенский парень норовит обскакать лётчика, артиллериста и других армейских специалистов.

Пихур не учитывал, что костяк партизанской группы состоял из большой семьи, проверившей свои силы в боях с врагом, что мы, местные жители, лучше разбирались в здешних условиях, что, благодаря знанию обычаев, украинского и польского языков, перед нами широко открывались двери любого дома, что мы, наконец, хорошо знали местность.

Я не считал Пихура недругом. Однако его поступок, за которым скрывалось ущемлённое самолюбие, нельзя было оправдать.

Мне стало известно, что Пихур и Воробьев пытались привлечь на свою сторону всех бывших военнопленных, взять лучшее оружие и уйти.

Николай Киселев и Леонид Ильчук, позже других пришедшие в группу, Николай Бондарчук, Ростислав и Жорж, узнав об этом намерении, обезоружили зачинщиков раскола.

— Вам взбрело в голову отколоться, — не без боли в голосе укорял я Пихура. — Пожалуйста, не задерживаем! Обойдёмся без вас.

Однако обида обжигала сердце. Боевые товарищи, которым по настоянию отца мы возвратили оружие, покидали нас.

У меня даже зародилось сомнение: а может, они правы? Не лучше ли всем вместе отправиться к линии фронта? Но внутренне я был убеждён, что и здесь, в тылу, мы приносим пользу Родине, наносим ощутимые удары по врагу, сеем панику в его рядах, подрываем моральный дух оккупантов, сшибаем их кичливость.

Последовала немая сцена. Видимо, каждый по-своему переживал случившееся. Всех нас объединяла общая цель, и она стала выше личных обид. Прощались с Пихуром и его сторонниками сердечно, тепло. Со мной оставались: Ильчук, Киселев, Бондарчук, отец, братья — Ростислав, Жорж и Владимир.

Когда прощались, Пихур расчувствовался:

— Спасибо, дорогие друзья! Спасибо вам лично, Владимир Степанович, за помощь, за советы, за поддержку в тяжёлые для нас дни. Мы всегда будем вас помнить, как самых близких и дорогих людей…

— Если останетесь живы… — отец разволновался и не закончил фразу.

— Будем живы, отец! Надо жить для того, чтобы бороться! — посмотрел Пихур в повлажневшие глаза отца. — Если погибнем, не поминайте лихом…

— Встретите людей с Большой Земли, — попросил я, — расскажите им о нашей группе. Если же не перейдёте линию фронта, возвращайтесь, примем вас, друзья. Тогда, может, вместе поищем большой партизанский отряд.

Алексей Глинко шагнул к отцу и поцеловал его.

— Спасибо, отец, за все!

После крепких объятий шестеро воинов, вооружённых гранатами и винтовками, отправились в путь. А мы стояли не шелохнувшись, пока они не скрылись за поворотом дороги…

Это было двенадцатого сентября 1942 года.

ПРИГЛАШЕНИЕ НА СВАДЬБУ

Наша одежда насквозь промокла. Донимал голод. Терзала мысль: как поступать дальше? Ведь бойцов осталось почти вдвое меньше…

— Будем бороться! — задорно призвал Киселев.

И сразу люди повеселели, будто только и ждали этого призыва.

— Ну, чего скисли? — бодрил отец. — Временно перейдём на правый берег Случи. Там, в селе Левачах, у меня есть друзья, надеюсь, помогут, поддержат…

Глубокой ночью нас нашёл связной Флор Ляшецкий. Он рассказал о переодетых шпиках, наводнивших район. Крестьяне запуганы, всего боятся…

В ту же ночь мы встретились и с командиром местной подпольной группы Зигмундом Гальчуком. Передали ему четыре винтовки, гранаты, боеприпасы.

— Ваше дело — глубокая разведка, — инструктировал я Зигмунда. — Будьте осторожны. Присматривайтесь ко всему вокруг. На связь люди придут с паролем «от младшего брата Славы». Никому другому не доверяйтесь…

Узнав о предстоящем переходе на другой берег, пришли попрощаться Никифор Янчук и Пётр Трофимчук.

Бледная луна висела над сонной берёзовой рощей.