Горячие моторы. Воспоминания ефрейтора-мотоциклиста. 1940–1941 - Гельмут Гюнтер

Пока все шло нормально. Но мы были, невзирая ни на что, настроены весьма скептически. Не прошло и нескольких минут, как к нам пожаловали – ни много ни мало десять человек русских. Мы, прихватив с собой и Альберта, тут же отконвоировали их на командный пункт батальона. Там каждого из них допросили через переводчика – разумеется, Альберта. Офицера заставили обождать. Я подошел к нему. Он немного говорил по-немецки, кстати, как многие русские, и у нас даже состоялось нечто похожее на беседу. Никакого страха он мне не внушал. Он был примерно моим ровесником и выглядел вполне обаятельным парнем. Русский с благодарностью принял предложенный мной ломтик шоколада. В ответ он угостил меня щепоткой махорки, сам свернул цигарку из газетной бумаги. Но я – повторяю – был некурящим. Он понял. И закурил сам. Ну и вонища! А русскому хоть бы что – сидел и пыхтел, выпуская дым через нос. Когда его спросили, с какой целью он перешел к нам, он молчал. Тут от тыловиков прибыл грузовик, русских погрузили в кузов и увезли[7].

Странно, размышлял я. Вполне нормальный русский парень. Что все-таки побудило его перейти к нам? Мы же воевали друг с другом, каждый из нас был убежден, что сражается за правое дело. Погрузившись в эти размышления, я забрался в свою землянку и улегся скрючившись. Спать уже не было смысла – близилось утро. Скоро русские дадут нам утренний салют. Альберт стоял в карауле. Я не хотел войны. Да и тот молодой русский офицер тоже не хотел. Я думал и думал.

– Что ты там делаешь? Яйца высиживаешь? – обратился ко мне Альберт.

– Нет, Альберт. Думаю о том, какого черта мы здесь изо всех сил стараемся изничтожить друг друга.

– Послушай, что я тебе скажу. Ты на самом деле считаешь, что мы с тобой можем хоть что-то изменить? И мы, и русские солдаты – пыль на ветру, и ничего больше в этой гигантской борьбе двух держав.

Потом он рассказал мне про своего отца, офицера царской армии, потом воевавшего в Белой армии Колчака. Рассказал о том, как Колчака в 1920 году предали англичане (а также французы, японцы, американцы и чехословаки), как они выдали его красным, как самодержавие царя, свергнутого в начале 1917-го, сменилось в конце 1917 года диктатурой большевизма. Альберт рассказал мне о кровавой бойне между белыми и красными. Его отец чудом смог сбежать в Швейцарию, а когда вспыхнула война между Германией и Россией, швейцарцы упрятали его за решетку. Швейцарские власти таким способом пытались предотвратить у русских эмигрантов чувство симпатии к Германии и чувство ненависти к России[8]. Он рассказал, как бежал из Швейцарии, сжигая все мосты, потому что швейцарские власти тут же упекли бы его в тюрьму. Альберт всей душой ненавидел большевиков, именно это и подвигло его служить в германской армии. По его мнению, только Германия заняла в отношении большевизма истинно непримиримую позицию, и только Германия с ее боевой мощью способна была очистить Европу от этой заразы.

– Нашему поколению просто здорово не повезло – именно ему приходится всем этим заниматься. – Этими словами он заключил свой монолог.

– Боже! И это я слышу не от кого-нибудь, а от швейцарца!

– Именно. И мне кажется, что ты не до конца понимаешь, почему мы отправились в эту страну.

Одно я понимал очень хорошо: взгляды Альберта были слишком радикальными.

– Прошу простить, что прерываю вашу политическую дискуссию, – вмешался Вернер, – но, как мне кажется, ни одна кампания не была выиграна голодными солдатами. Как насчет того, чтобы пожрать?

Верно. Сегодня моя очередь была отправляться за кофе и едой.

– Эх ты, несчастный, бездуховный пролетарий! Все, о чем ты способен думать, – жратва! – шутливо крикнул я Вернеру уже почти на бегу, в любую секунду готовый к тому, что тот не преминет запустить в меня комком земли.

Вечером стали поговаривать, что нас сменят на следующий день, то есть 10 августа. Вполне вероятно, что наше хозяйство понадобилось еще где-нибудь. Пехотинцы прибыли той же ночью. Чтобы им не тащиться пешком назад, Старик распорядился доставить их на мотоциклах с коляской. И вот они стояли перед нами, растирая затекшие задницы.

– Уж лучше пять часов пешком протопать, чем час просидеть в вашей люльке, – досадовал какой-то ефрейтор. Не сомневаюсь, что наши мотоциклисты отвели душу и сломя голову неслись по ухабам так, что у привыкших к пешему передвижению пехотинцев дух захватывало. Смена произошла без особых сложностей.

Мотоциклетному батальону поставили задачу по охранению в районе Болтутино неподалеку от Александрово (последнее ныне не существует). Даже при очень живом воображении эту переброску нельзя было сравнить с поездкой на курорт, но боевые действия здесь ограничивались перестрелками локального характера. Ротные патрули и разведгруппы выполняли поставленные задачи. Мотоциклисты-посыльные носились взад и вперед между ротами, другими подразделениями и штабами полков и дивизии. Бумажная война шла полным ходом, и нашей задачей было доставлять все эти бумажки по нужным адресам.

Однажды я направлялся из штаба дивизии в штаб батальона. По обе стороны дороги раскинулся мирный пейзаж – открытая равнина. Для полной идиллии не хватало только птичьего щебетания. А если они и щебетали, то все равно я их не слышал из-за тарахтения двигателя. Вдруг раздался хлопок, и мне пришлось приложить немалые усилия, чтобы удержать машину на песчаной дороге и остановиться. В моем переднем колесе зияла дыра. Нет, запаска у меня теоретически имелась, но лишь теоретически – за день до этого печального события я пожаловал ее Беле. Он клялся и божился, что первой же возможности вернет мне ее в целости и сохранности. Пришлось расплачиваться за свою непредусмотрительность – толкать машину целых 10 километров до деревни, где разместилась наша рота. Врагу такого занятия не пожелал бы! Завидев первую деревенскую хату, я был на грани обморока. Один пехотинец показал мне, куда явиться, и я объяснил старшему фельдфебелю, что произошло.

– Да, крепко вам не повезло. Но дело в том, что мы на конной тяге.

Я уже раскрыл было рот, чтобы попросить его одолжить мне коня, но шпис – а это был именно местный шпис – добавил:

– Подождите минуту, у нас, кажется, есть мотоцикл.

Он произнес именно «мотоцикл» – мне не послышалось.

– Пойдемте-ка со мной.

Сначала мы явились к ротному оружейнику, а уже тот показал нам несколько мотоциклетных покрышек с камерами. Но в каком состоянии они были! Ужас, дыра на дыре. Из них я отобрал нечто, которое после двух часов латания сгодилось, чтобы быть одетым на обод. Вся резина ушла на заплаты!

– Ну вот… Теперь хоть дотянете до ремонтников, а уж там. В общем, поезжайте, – распорядился шпис.

Полчаса спустя я уже вовсю катил, отблагодарив этих ребят соответствующим образом. Чем так примечателен этот эпизод? Лично для меня примечателен, ибо служит примером войскового братства и готовности прийти на помощь в трудную минуту. В батальон я прибыл когда уже совсем стемнело.

17 августа нас сменили, и батальон был направлен на железнодорожную станцию Глинка. 19 августа мы мимо Починка и расположенного там аэродрома направились в Рославль, откуда до Смоленска шло главное шоссе – дорога, по которой осуществлялся войсковой подвоз. Движение на этом шоссе было чуть ли не как в Берлине, да и качество дороги было относительно приличным. Вот только девчонок не хватало! Мы обгоняли колонны мотопехоты, танковые батальоны, артиллерийские части и колонны снабжения. Все направлялись туда же, куда и мы. За порядком передвижения следила военная полиция. Пешие колонны шли вдоль обочин, глотая пыль. Лица у них были серыми от налипшей пыли, виднелись одни только глаза.

Нашим взорам предстало экзотическое зрелище: мимо пронеслись три мотоциклетные роты и рота тяжелых пулеметов. Вам когда-нибудь приходилось видеть мотоциклетную роту на марше? Пусть даже не в России? Если не приходилось, вам никогда не представить себе того лязга и шума, который сопровождает это шествие. Все люльки были до отказа забиты боеприпасами, оружием, ручными гранатами и всякой всячиной. Но самое удивительное, что в этих перегруженных люльках каким-то образом пристроились и бойцы! Диву даешься, на что способны эти машинки. А где-то посередине колонны ехал мотоциклист, напяливший на голову цилиндр вместо каски. Ума не приложу, откуда он его выкопал.

Шейные платки заслуживали целой главы. Были офицеры, которые зверели при виде подобных чудачеств. То, что некоторые мотоциклисты повязывали голову красными платками, поверьте, было самым скромным проявлением «индивидуального стиля». Не приходилось удивляться, что нашего брата величали не иначе как «цыганами».

Однажды во время очередной поездки я обгонял 11-й пехотный полк СС. Мой чудесный ярко-красный шейный платок развевался на ветру. Разумеется, подобные «аксессуары» играли положительную роль, когда ты покрывался коркой пыли. И вот еду я вдоль колонны, а в голове ее, как оказалось, следовал на штабной машине некий штурмбаннфюрер. Как я мог заметить его на ходу? А вот он меня заметил. По шейному платку. И жестом дал понять, чтобы я остановился. Я затормозил, да так резко, что окатил штабной лимузин волной пыли и песка. Как же он был взбешен! Я скороговоркой выпалил фамилию, должность, звание, часть, фамилию командира подразделения. А сидевший рядом с ним обершарфюрер аккуратно все записал.