ЯТ - Сергей Трищенко

И Том ничего не сказал. Видел ли он что-нибудь? Может, происшедшее привиделось одному мне?

Мы поднялись в номер. Никаких изменений в нём не произошло, поэтому я успокоился окончательно, да особенно и не волновался: свои волнения я сдал ещё в приёмном пункте, тайком от Тома, когда он разглядывал полученные от приёмщика ятики. Но тщеславие и приёмщик брать не захотел. Действительно, Ярмарка сильно изменилась за последнее время!

Ужин мы заказали по телефону. До чего удобная вещь! Хорошо, что его не заменили каким-нибудь дальноговорителем, как предлагал Велимир Хлебников. Хотя суть аппарата, думаю, не изменилась бы, сам аппарат наверняка стал бы громоздче: телефон – дальноговоритель, сравните.

И хорошо, что ужин мы получили не по телевизору.

Этим вечером у нас появилась возможность поговорить. Но не сама собой: вчера нам её не предоставили, а сегодня принесли в номер вместе с ужином, накрытую белоснежно накрахмаленной салфеткой. Хотя мы её, кажется, и не заказывали особо. Не входила ли она в меню здешнего ресторана, частью комплексного ужина? А может, её специально подсунули, как вчера сон?

Мы внимательно осмотрели возможность, но ни подвохов, ни изъянов не обнаружили. Она была целенькая, кругленькая, вишнёвого цвета.

– Как тебе Гид? – спросил я.

– Хороший парень.

– Хороший парень – это не профессия, – пробормотал я.

– А может, здесь профессия? – возразил Том. – Во всяком случае, ощущение у меня именно такое.

– Ощущение или мнение?

– Тебение.

– У менения как раз того нет.

Обменявшись репликами, мы начали ужинать, а когда закончили – продолжили филологические изыскания. Начал я: после еды всегда хочется её утрясти, а что лучше утрясает пищу в желудке, как не колебания лежащей над ним лёгочной диафрагмы?

– Мне кажется, раньше люди использовали более ёмкие слова…

– В каком смысле?

– Да в каком там смысле – в смыслике! На смысл он не тянет. Более экономными были. Взять, например, выражение «падать ниц»: всего два слова.

– А что такое «ниц»?

– Вот видишь! Ты, начитанный парень, а этого не знал. Ниц – значит, ничком, вниз лицом.

– Ну и что?

– А то, что «ниц», на мой взгляд, сложносокращённое слово и произошло оно из двух слов: вниз лицом. Откуда непосредственно взялась «и» – из «вниз» или из «лицом», точно не знаю, да оно и не важно. Но подумай, что экономней: сказать два слова «вниз лицом» или одно – «ниц»?

– М-да, – больше Том ничего не сказал.

– Надо возвращаться, где возможно, к старым ёмким словам: если наш век называют стремительным, для чего мы наращиваем излишнюю словесную массу? Возьмём второй хрестоматийный пример: десница и шуйца…

– Звучат они как-то… старорежимно, – поёжился Том.

– Но это же наши слова, нашего языка! Зачем же от них октазываться – отказываться восемь раз, и все в таз? Так более экономно, чем сказать «правая рука» и «левая рука». Мы развиваемся или деградируем?

– По-моему, если в одном развиваемся, то в другом – деградируем, – заявил Том.

– Я не узнаю тебя! То, что ты сказал, означает топтание на месте, а не развитие!

Куда бы нас завела подобная дискуссия, не знаю, но её неожиданно прервали: на нас попёрла наглость.

Мы вскочили с мест. Наглость пёрла изо всех щелей. Тщетно мы пытались притворить дверь, наваливаясь на неё общей массой: наглость продолжала заполнять комнату. Кто нам её подбросил? Так и захлебнуться недолго!

И мы, наверное, захлебнулись бы, если бы не Гид. Не знаю, откуда он узнал о наших бедах, но появился как нельзя кстати: неожиданно, из окна, словно герой мушкетёрских романов, с острой рапирой в руках. Он устроил наглости настоящий отпор, рапира сверкала, как у заправского фехтовальщика. К сожалению, я не спросил сразу, чем она являлась, а после она исчезла – вместе наглостью. Слишком уж нас ошарашило: и появление наглости, и последующее появление Гида – и стало не до абстрактных вопросов.

– Как вы узнали? – спросили мы, отдуваясь.

– Да что узнавать-то? – пожал он плечами. – Если по направлению к гостинице продъежает похожая на ежа машина с надписью «Наглость», что можно подумать? Я просто решил перестраховаться: её могли привезти мимо, и не для вас. Хорошо, что меня не заметили.

– Кто?!

– Кто-то есть. Кто-то, кого я не знаю. Но думаю, мы позже всё выясним. Надо кое с кем встретиться, кое-куда зайти и кое-кому позвонить… А потом кое-кто позвонит мне, и…

– Хорошо, – сказал Том, продолжая переводить дух, – с наглостью мы познакомились. А застенчивость здесь имеется?

– Завтра посмотрим.

Но застенчивость мы нигде не увидели. Нигде и никогда. Возможно, её не продавали, или продавали в таких местах – заколуках – которые надёжно скрывались от нескромных глаз. Где-нибудь за толстыми стенами, за семью замками. А как быть со скромными глазами? А скромные глаза сами туда не смотрят.

Но вот что хорошо: в наглости захлебнулись постельные клопы, которых, как оказалось, жило в кроватях довольно много. Хотя… клопами ли они были? Нас с Томом, во всяком случае, в первую ночь они не кусали – то ли копили силы, то ли договаривались о совместных действиях, строили планы, – так что увидели мы их только когда на нас попёрла наглость. Клопы, спасаясь от неё, полезли на потолок. Не были ли они подслушивающими устройствами? Но специфическими, разумеется. Соответственно месту и времени. Я не успел спросить Гида, чем они могли быть, а потом забыл: отвлекли новые события, которые каждый день встречались на Ярмарке на каждом шагу. Что ни шаг – то Ярмарка.

Глава 16. Третий день на Ярмарке

Вчера мы всего обойти не успели, и поэтому с утра продолжили обход Ярмарки – в надежде отыскать продаваемый где-то здесь похищенный у Тома смысл жизни, – едва ли не с того места, где закончили вчера. Обход и осмотр.

Но ещё по пути к торговым рядам нам встретился человек, идущий с ярмарки. Оказывается, есть на свете люди, которые просыпаются раньше нас!

Он нёс под мышками парочку эвфемизмов – как мягкие большие голубые ластики.

– А что ими делают? – спросил Том.

– Скрывают нехорошие, неблагозвучные определения.

– Ты смотри, совсем как у нас! – удивился Том.

– Почти. Только у вас вместо, а у нас вместе. Или совсем ими стереть можно.

– Совсем?

– Начисто. Без следа.

– Интересно. Нам бы такое тоже не помешало.

– Будет когда-нибудь и у вас, подождите!

В самом начале торговых рядов мы заметили парня, недоумённо чесавшего затылок. Мы, разумеется, не могли пройти мимо, не поинтересовавшись причиной столь интенсивного чесания, хотя оно вполне могло оказаться блистательно описанной Остапом Вишней обычной утренней чесоткой, каковой страдает 99 % населения – с утра нам хотелось узнать всего побольше. Это к вечеру накапливалась усталость, а пока…

– Вы что-то продаёте? – поинтересовались мы. Парень находился на своём торговом месте, и вопрос мог бы показаться ему излишним или вообще издевательским. Да он и выглядывал из ряда лишних – откровенно торчал из него. Вот если бы мы спросили прямо: что вы продаёте? – тогда он прозвучал бы более естественно. Но зато безобразно он не выглядел во всех смыслах! Образ у него был, да ещё какой!

– Да напарник мой… Вообще-то мы торгуем разными разностями. Он снабжает, я продаю. Иногда меняемся. Но сегодня… Он принёс мне глубокое разочарование, – в руках парень держал нечто вроде деревянной дубовой кадушки, стянутой железными обручами, чуть тронутыми ржавчиной. – И куда я его дену? Проблема…

Я заглянул внутрь. Разве это глубоко? Я был разочарован. Но потом, вглядываясь в глубину кадушки, внезапно понял, что дна у неё нет: вместо него темнела чернота космоса. Как же получается? Действительно, глубоко! Снаружи и не скажешь. Вот что значит рассмотреть всю глубину проблемы.

Я повертел кадушку в руках, заглянул с другой стороны – увидел такое же дубовое дно, как и клёпки боков – и вернул парню-продавцу. Пусть он заполнит её недоумением. Его у него предостаточно.

– А как же с очарованием? – спросил Том.

– О! Это не у нас, это в другом месте.

– Всегда так! Как что-то хорошее, так все говорят, что не у них, а в другом месте, – раздражился Том.

– А чем вы ещё торгуете? – решил продолжить я. – Что у вас имеесться в наличии?

– Обычно мы торгуем ими, – продавец указал на прилавок, где располагались упругие пружины – факты. Причём самого разного размера и материала.

Гид взял один с прилавка и попытался сильно сжать между руками. Пружина не сжималась.

– Факты – упрямая вещь! – провозгласил продавец. – Свидетельство высокого качества товара!

– А что же мы ели? – испугался Том.

– Здесь другие факты, – успокоил его Гид. – Как детские куличи из песка, несъедобные.

– А-а, – успокоился Том. – А я думал, их специально готовят… Отбивают, например. По рёбрам.

– Да, готовят. Сырые факты плохо действуют на некоторые мозги.