Соломенные люди - Майкл Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Конечно, предполагается, что продавец не должен разрешать подобное, зная, что в итоге владельцем оружия окажешься ты, но большинство из них смотрят на это сквозь пальцы. Продано — значит продано. Как только ты выйдешь из магазина, будет ли продавшего волновать, что ты собираешься делать дальше? Пока ты не пристрелишь его родную мать, ему, скорее всего, будет на это просто наплевать. Среди тех, кто торгует оружием, конечно, есть и честные люди. Но немало и тех, кто считает, будто каждый американец, мужчина или женщина, должен владеть огнестрельным оружием с рождения. Их совершенно не волнует тот факт, что эти маленькие и тяжелые механизмы — всего лишь средство лишить кого-то жизни, они верят, что оружие само по себе морально чисто и лишь те, кто его использует, могут обратить его во зло. Такими в основном считаются чернокожие или нехорошие белые наркоманы, которых «мы ни в коем случае в нашем магазине не обслуживаем».
— Думаешь, это?
— Вряд ли, — признался Бобби. — Хотя кое-что похожее в последнюю пару лет было. Федералы и полиция нескольких городов пытались прижать торговцев, которые чересчур нагло нарушали закон. Немалый процент оружия попадает на улицы именно таким образом, через тех, кто скупает его оптом, а потом продает парням из подворотен. Сейчас идет несколько судебных процессов, и, насколько я помню, один из них закончился год назад. Не помню, правда, точно, как именно. Но так или иначе, не понимаю, какое это может иметь отношение к твоим родителям.
— Я тоже, — согласился я. — Насколько мне известно, у отца никогда не было оружия. Не помню, чтобы он когда-либо касался этой темы, но обычно у людей, занимающих такое положение в обществе, дома имеется сейф с неплохим ассортиментом пистолетов и ружей. К тому же — я просто не понимаю, к чему тут эта фраза.
— Ты искал?
— Где? В сборнике цитат?
Он закатил глаза.
— В Интернете, конечно.
— Господи, нет.
Я люблю Интернет. По-настоящему. Каждый раз, когда мне нужна какая-нибудь бесплатная программа, или я хочу узнать, что за погода в Боготе, или ищу фотографию женщины с мулом, я сразу же привожу в действие модем. Но как источник информации Интернет никуда не годится. Ты получаешь миллиарды файлов, каждый из которых хочет, чтобы его увидели, услышали и загрузили, а то, что мне реально нужно, оказывается словно затоптанным под ногами толпы. И почему-то каждый раз, когда я ищу нечто конкретное, я сразу же получаю «ошибку 404».
— Чертов ты машиноненавистник, Уорд. — Бобби уже подключал телефонный кабель.
Я оставил его с компьютером, жалея, что выбросил утром сигареты.
Пять минут спустя он покачал головой.
— На главных поисковых сайтах — ничего, на менее известных — тоже ничего, ничего нет и на специализированных поисковиках, которые мне знакомы, включая те, для которых требуются коды доступа.
— Вот тебе и Сеть. Глухонемой оракул, страдающий амнезией.
Я даже не стал делать вид, будто уже не говорил ему этого раньше.
— Это вовсе не означает, что там ничего нет. Это означает лишь, что если наш термин и встречается на каком-то сайте, то он из тех, которые неизвестны поисковым машинам.
— Бобби, нет никаких оснований полагать, будто мы там что-нибудь найдем. Пока еще не все, что случилось в мире, попало в компьютеры. К тому же это всего лишь два слова. Дай сотне обезьян достаточно времени, и одна уж точно сумеет напечатать их намного раньше, чем они воспроизведут «Макбета». Но это не значит, что кто-то обязательно поместит эти слова на какой-нибудь сервер с баннерами и счетчиком посещений, — а даже если и так, почему это обязательно должно иметь какое-то отношение к тому, что было на кассете?
— Есть лучшее предложение?
— Есть, — твердо сказал я. — Бутылка заканчивается, а я устал, и мне хочется еще выпить.
— Это мы сделаем после.
— После чего? Ты уже выяснил, что там ничего нет.
Бобби постучал пальцами по столу, прищурившись и глядя на занавески. Я почти слышал, как крутятся шестеренки у него в голове. Сам я от усталости и выпитого виски ощущал в голове лишь тяжесть и холод. За последние два дня на меня свалилось столько информации, что мне хотелось забыть обо всем, что я знал.
— В доме должно быть что-то еще, — наконец сказал он. — Что-то, чего ты не заметил.
— Только если его спрятали внутри лампочки. Я весь дом перерыл. Ничего там больше нет.
— Все совсем по-другому, когда знаешь, что ищешь, — сказал Бобби. — Ты думал, что ищешь еще одну записку, и зациклился на этом. А насчет видео подумал лишь случайно.
— Нет, — ответил я. — Подумал я о нем потому, что в обстановке дома мне что-то показалось странным. Похоже, моему отцу пришлось…
Я замолчал, встал и начал шарить в сумке от ноутбука.
— Что?
— Я же скопировал его жесткий диск на картридж. Единственное, чего я еще по-настоящему не проверял.
Снова сев на стул рядом с Бобби, я вставил картридж в слот, запустил программу поиска, набрал «соломенные люди» и нажал «ввод». Машина некоторое время жужжала и попискивала.
СОВПАДАЮЩИХ РЕЗУЛЬТАТОВ НЕ НАЙДЕНО.
Я попробовал с одним словом «соломенные». Ничего.
— Ну что ж, вот и все, — сказал я. — Бар нас ждет.
Я встал, ожидая, что он ко мне присоединится. Вместо этого он снова запустил программу поиска.
— А сейчас ты что делаешь?
— Пусть проиндексирует содержимое всех текстовых файлов на диске, — ответил он. — Если эти «соломенные люди» — нечто важное, то вполне возможно, что файла с таким именем и нет. Не каждому захочется чтобы все было столь очевидно. Но слова могут присутствовать и внутри одного из файлов.
Мысль была вполне разумной, и я немного подождал. Скорость доступа у картриджа была хорошая, и весь процесс занял всего несколько минут.
Затем компьютер сообщил: текст не найден.
Бобби выругался.
— Почему, черт возьми, он просто не оставил письмо или еще что-нибудь, где бы говорилось, что он вообще имел в виду?
— Я уже задавал себе этот вопрос миллиард раз, и ответ один — не знаю. Пошли.
Однако он все еще не вставал.
— Послушай, — сказал я. — Я знаю, что ты делаешь это ради меня, и я тебе весьма благодарен. Но за последние сутки я выяснил, что либо мои родители были ненормальными, а у меня когда-то был близнец, либо они были совсем ненормальными и сделали вид, будто он у меня был. Я уже пару дней ничего не ел да еще по глупости выкурил утром сигарету, а теперь хочу выкурить еще сотню и сопротивляюсь из последних сил. Здесь больше мне делать нечего. Я иду в бар.
Он повернул голову ко мне, но взгляд его был устремлен куда-то далеко. Мне уже приходилось видеть подобный взгляд. Это означало, что он даже по-настоящему не слышит того, что я ему говорю, и не услышит, пока ход его мыслей не завершится.
— Увидимся там, — сказал я и вышел.
Глава 11
Помню, в юности я гордился тем фактом, что меня не кусают комары. Если мы отправлялись куда-нибудь на пикник или в поход с классом в неподходящее время года, я обнаруживал, что большинство вскоре покрываются маленькими красными пупырышками, чертовски болезненными, — независимо от того, мазались ли кремами, опрыскивались ли спреями, или закутывались в сетки. Меня же комары не трогали, самое большее я получал один укус, в лодыжку.
Подобный повод для гордости может показаться странным, но когда ты молод, все воспринимается совершенно иначе. Как только ты начинаешь осознавать, что не являешься центром творения, тебе настолько хочется хоть как-то выделиться среди других, что для этого подойдет практически что угодно. Я был мальчиком, которого не кусали насекомые. Обратите внимание, леди и джентльмены, и отнеситесь с уважением: вот идет некусаемый мальчик, антикомариное дитя.
Уже потом, когда мне было за двадцать, я понял, что ошибался. Вполне возможно, меня кусали точно так же, как и всех прочих. Единственная разница заключалась в том, что у меня не было столь сильной аллергической реакции и потому на мне не вскакивали волдыри. Я все равно оставался «особенным» — хотя к тому времени был уже достаточно взрослым, чтобы понимать, что это не такое уж и большое различие, и мне, напротив, хотелось надеяться, что в действительности я не так уж и отличаюсь от других, по крайней мере не в этом смысле. Меня кусали так же, как и остальных, и некусаемый мальчик исчез навсегда.
Сидя в баре и дожидаясь Бобби, я вдруг обнаружил, что не могу избавиться от этих воспоминаний. Моя семья, моя жизнь вдруг стали для меня чем-то таким, чего я не мог понять — словно я вдруг заметил, что всю жизнь видел на заднем плане одно и то же, где бы ни находился, и начал наконец задумываться, не является ли все это одной большой декорацией к некоему фильму.
Собственно говоря, я действительно видел практически одно и то же. После службы в Конторе я так и не выбрался с обочины существования, а после встречи с Бобби осознал это еще более остро. Я занимался понемногу то одним, то другим, в том числе кое-чем незаконным и даже прямо преступным, но по большей части мне даже трудно вспомнить, чем именно. События стерлись в памяти. Я жил в мотелях, ресторанах и аэропортах, читая вывески и объявления, обращенные к людям вообще и никогда не предназначавшиеся лично для меня. Все окружающие казались мне похожими на тех, кого я видел по телевидению, их жизнь была частью некоей истории, моя же, похоже, не имела вообще никакой. По крайней мере та ее часть, которая была связана с моим происхождением, внезапно оказалась безжалостно стерта, оставив лишь неизвестное количество пустых страниц.