История села Мотовилово. Тетрадь 7 (1925 г.) - Иван Васильевич Шмелев

кусков хлеба (для конюха) вполне удовлетворяют их потребные запросы. Под весёлый разгул, наряду безудержного табакокурения, тут можно набраться всего. Наслушаешься разных россказней и новостей. В меру подвыпиви освободившись от головной боли с похмелы, мужики затевают разные потехи кто во что горазд. Обладатели силой, ухватившись за скалку, состязаются. Кто кого перетянет, а кто показывает своё искусство в подъёме увесистого мужика «карчажкой». А Васька Панюнин, с Сергеем придумали подшутить над Николаем Ершовым, они сговорившись затеяли спор на литр самогона, что спрятанное в избе яйцо, во время, когда Васька выйдет в сени, и вернётся в избу, не найти ему ни за что. Васька вышел, а Сергей как бы не найдя на голове укромного места, спрятал яйцо Ершову на голове под фуражкой. Долго упрямился Николай, не соглашался на это, но литр самогона прельстил его и он согласился. Васька крикнул: «Входи! Ищи и век тебе не найти, так что заранее ставь проспоренный литр самогона», – самодовольно, и с ехидством улыбаясь, провозгласил Сергей Ваське. Для вида, Васька как бы не зная где спрятано яйцо, долго глазами шарил по всем углам избы, для эффекта заглянул под лавку вблизи, не шевелясь, бездыханно сидевшего Николая. И вдруг, внезапно, Васька, нарочито и натиском шмякнул ладонью по картузу Николая, яйцо разбилось. По голове, лицу и шее потекла слизисто-тягучая жидкость белка вперемешку с желтком. Взрыв общего смеха до того был оглушительным, что в окнах задребезжали стёкла, а не в меру сконфуженный Николай, обтирая волосы и лицо от липкой жидкости, с затаённой местью в лице, чернее тучи поднялся с места, направился к двери, в нём бушевали обида, злоба, и месть.

– Хи-хи-хи! Ха-ха-ха! Го-го-го! – неслось ему взапятки, от злорадствующих мужиков.

Сергей не преминул догнать Николая, в сенях извинился перед ним, и едва уговорил его вернуться, чтоб пить выспоренный литр.

Над некоторыми просточками подшучивали поиначе. В девичьей келье, где ради непутёвой погоды на улице собрались девки, и парни, Панька Крестьянинов придумал подшутить над Васькой Демьяновым иначе. Он в свернутую папироску «в козью ножку», на дно насыпал пороху, а сверх его насыпал табаку. Покурив немножко Панька предложил Ваське,

– На, покури, обрадованный чужбинкой Васька взял папироску и, всунув её себе в рот стал затягиваться, пуская изо рта дым колечками. При очередной затяжке, огонь добрался до пороха, вспыхнув, обжёг Ваське губы, нос и глаза. От внезапности и испуга Васька отбросив злополучную папироску на пол. Руками начал тереть опалённые брови и ресницы. А обрадованные, чужой бедой, парни наслаждено хохочут.

В последнюю ночь праздника Федька Лабин с Санькой Шевирушкой слазили в дырявый двор Устиньи Демьяновой и поймали там на нашесте двух кур. Отвернули им головы и в доме Якова Забродина их сжарили. Выпивали самогонку, закусывая жареной курятиной и до самого утра играли в карты на деньги. Кто проигрывался уходил домой, а кто выигрывал посылал в шинок за очередной бутылкой самогонки. Пили, закусывали, угощали хозяина избы Якова, куря дымили, напускав в избе столько дыму, что не видно лиц сидевших за столом игроков.

Под общий гул разговоров на печи спала хозяйка, а Яков играл и пользуясь случаем, чьего-либо выигрыша, выпивал, закусывал мясом, недожаренной курицы от которого у Якова открылся неудержимый понос.

Почти традиционно заведено в селе, что в последний день, или в ночь, праздника Покрова, кто-нибудь из парней-женихов вздумает жениться. Идёт взаимное любовное объяснение жениха с невестой, а у баб в это время полон рот от рассказов о сватне.

Анка Крестьянинова, где-то в укромном месте, ночью стояла со своим женихом и любезничала. И надо же случиться такому – проходила мимо Анна Гуляева. Заметила влюблённых и не стерпев вехнула, Анкиной матери, а та поделилась с Федором, а там разговор дошёл и до дедушки.

В разговоре с бабами, о сватне, Анкина мать глагольствовала:

– Анка-то у нас выгулилась. Совсем невестой стала! Подвернётся жених – как не отдашь!

– Бают она с Ванькой Шаталовым гуляет, – высказалась соседка.

– Он еще с весны около её увивается, да у него до неё руки коротки, – отрапортавала Анкина мать.

– Подкатывается к ней Павел, а она фигуряет, харю от него отворачивает.

Дошёл слушок об Анкином ночном целованьи с женихом до её отца и дедушки. Они поодиночке обрушились на её, принялись беспощадно стыдить.

– Ишь, чего выдумала, с женихами целоваться! Али мало, вот таких-то как ты, облапошивали! Чего доброго, принесёшь нам в дом «гостинца». Тогда, лучше домой не заявляйся – запорю до смерти! – козыряя самыми постыдными словами буйствовал над Анкой отец.

От этих колких как сенная труха на мокрой спине, слов отца, Анкино лицо заполыхало жарой. Глотая горькие слёзы обиды, она молчала.

На смену отцу, урезонивать её принялся дедушка. Раскачивая головой из стороны в сторону и полощадиному кивая ей к полу, он укоризненно, с назиданием стал стыдить её:

– Что ты как пощупана, ходишь! Подбери космы-то, а то распустила их как русалка. Закрой свою рекламу! Ах ты, безумная девчонка! Ишь, чего захотела, что б провалиться вам в тартарары, окаянные! Буйствовал над Анкой дедушка.

После деда на Анку обрушился снова отец:

– Веди себя попристойнее, приглядывайся как люди, себя ведут, а то сломишь себе башку-то! С сегодняшнего дня двери на запор и из дому тебе ни на шаг!

– А ведь на тебя всего немало затрачено, и всего этого ты не стоишь! – неизвестно к чему добавил дедушка.

От всех этих нестерпимо колючих и терзающих отцовых и дедушкиных слов, у Анки на глазах появились слёзы, она пришибленно опустив голову. Вечером этого дня Анка никуда не ходила, ночь почти не спала. Утром её разбудили рано. Сидя на лавке, нахохленная как курица, она широко расхлебянивала рот – её одолевала позевота.

Оглоблин. Кузьма, Татьяна Смирнов

Наступила поздняя осень – пора свободная от полевых работ. В селе началась сватия, а за ней рукобитья, запои, девишники и свадьбы.

Любит Татьяна Оглоблина свадьбы глядеть. В каком доме запой, и она тут, в какой избе свадьба и она там, где пьяные мужики и безобразие и она здесь. Иногда, недовольный этим, Кузьма укоризненно выговаривал жене:

– И не лень тебе по целому поводу эти свадьбы глядеть и на пьяных чужих мужиков глаза таращить!

– Кесь пора бы наглядеться. Лучше, бы побольше, за своими ребятишками присматривала! – вторили Кузьме и сожалливые бабы.

Мужики, сочувственно, шептали Кузьме на ухо:

– Твоя-то Татьяна, на пиру у Осипа Батманова, обнявшись с Николаем Смирновым сидела.

– А от кого это ты слышал? – наивно переспрашивал Кузьма.

– Сам видел и люди бают! – утверждал доносчик.

– Это одна выдумка, поклёп! – упорствовал Кузьма. – Я этого не допущу! Я всё же её под себя кладу, – горделиво отвечал Кузьма. – И чтобы у бабы под каблуком ходить, я этого