В начале было детство - Елена Макарова

Мы встретились с мамой Антона у метро «Аэропорт». Она уже прочла тонну книг, все подходило в лучшем случае под аутизм, в худшем — под шизофрению. Нужен срочно врач-психиатр. Я попыталась ее успокоить — в конце концов дело не в диагнозе. А в том, что ему плохо, тягостно. Значит, надо помочь ему выйти из тупика. Изменить тактику поведения. Исключить то, на что он так болезненно реагирует. Лечение таблетками — не моя область. «Попробуйте опишите все, что произойдет с ним на будущей неделе. И привезите мне дневник», — предложила в заключение.

Дневник за неделю был составлен добросовестно. На первой странице — режим для Антона, на второй — режим для остальных членов семьи. Время происходящих событий указано с точностью до минуты. Также было указано, какое отклонение от режима повлекло незапрограммированное действие Антона и как трудно было ввести режим в русло. На подготовку уроков отводилось два часа, а Антон сидел по четыре часа, и под большим нажимом бабушки. После обеда, в 14.00, спрятал бабушкины очки. Искали сорок минут, из-за чего сорвалась прогулка, и т. д. и т. п.

Разумеется, Антон спрятал очки, чтобы бабушка не смогла проверить домашнее задание. Жесткий порядок и контроль несносны для ребенка, который и без того страдает от гипертрофированного чувства ответственности.

— Он и вас побьет, если вы не перестанете контролировать успеваемость, если сейчас же не оставите его наедине с ошибками в тетрадях. Пусть не учится на одни пятерки. Зачем ему быть отличником? — сказала я маме Антона.

Психолог сказал то же самое. Не убедило. Пошли к психиатру. И покатилось…

Учительница повысила голос на Антона — Антон наотрез отказался идти в школу. «Не пошли бы. Нет, потащили волоком. Почему?» — «Потому что стоит один раз позволить…» — «Нельзя сменить школу, если классная руководительница не может найти верного тона с учеником? Или перейти в параллельный класс?» — «Тогда мы так и будем прыгать из школы в школу». — «Приводите его ко мне на занятия».

Пришел. Лепим из глины. Вижу, весь урок Антон лепит кубик, зализывает грани, старается, чтобы было ровно-преровно. Дотрагиваюсь до его рук — потные. Это не просто повышенная возбудимость, теперь это — повышенная тревожность. У Антона — невроз. Его надо освободить в первую очередь от семейной опеки. Но у нас нет колледжей с пансионами — не в интернат же сдавать при любящих родителях! Вот тебе и «кубик-рубик». После живых, свободных работ в студии — мертвая глина в кубе, немой крик: «Не тронь меня, я вещь в себе, не подступай ко мне, все равно не откроюсь!»

После того урока Антон больше не пришел. Передал с мамой записку: «Мне некогда. В школе много задают. А пока домашнее задание не сделаешь — из дому не выйдешь».

Пойти в школу? Поговорить с учителями? Этично ли вмешиваться в учебный процесс, когда ничего нельзя втолковать любящей маме?

Четвертый класс. Организуем встречу «студийцев» у Антона дома. Ребята выросли, рассуждают по-взрослому, друг перед другом выставляются. А у меня с собой глина. Кто хочет пирожные? Никто. Все хотят — лепить. Убрали сладости со стола, постелили клеенку.

— А давайте все делать, как тогда: мы будем лепить, а вы рассказывать. Про знакомого, или про Человека-Тучу, или Гвоздика-на-небе…

Оказывается, они все помнят. И просят вернуть вдохновенную атмосферу дошкольного детства.

За час уставили весь стол скульптурами. И у Антона уже не кубик, а целая композиция: кошка гонится за мышью. Когда-то игра в кошки-мышки его пугала, теперь — и пугает, и восхищает одновременно. Он уже почувствовал дыхание взрослого мира, где все непременно или жертвы, или палачи. Кто же теперь Антон — кошка или мышка? Судя по одинаковой выразительности обеих фигур — и то и другое. В школе — мышка, дома — кошка, пантера, рысь. Двуликий Янус.

Праздник кончился. Что же было праздником? Возвращение к детству. Как и раньше, все — за одним столом. Старые привязанности, повзрослевшие дети — теперь они рассказывают анекдоты, и счастливый Антон смеется громче всех.

Опять звонит его мама:

— Нужен тот психолог, что обследовал Антона в первом классе.

— В чем дело?

— Все делает назло. Учительница по природоведению похвалила его за ответ — теперь он назло не учит природоведение.

Непрошибаемая система: школа — Антон — родимый дом. Вместо разомкнутой — наглухо закрытая.

— Знает ли Антон, что в жизни есть несчастные дети, что вообще в мире не все в порядке?

— Ну и что?

— Да пойдите вместе с ним в дом ребенка, принесите мешок подарков.

Пауза затянулась. Мама обдумывала мое странное предложение.

— Удивите сына тем, что вас заботит что-то помимо его успеваемости и поведения.

— Вы это серьезно?

— Вполне.

До сих пор мама не нашла времени, чтобы удивить Антона таким открытием. Она его щадит. Вдруг это его травмирует, а он и без того грозится сбежать из дому…

— От благих дел еще никто не травмировался.

— Пусть он сперва отдохнет летом, и уж тогда…

— А как он будет отдыхать летом?

— Пойдем с ним в поход.

— А не лучше ли в деревню, к коровам и гусям? Он же так любит природу!

— Нет, тогда он нас всех затерроризирует. Скажет, скучно.

— А вдруг не скажет?

Подумала, подумала:

— Нет, у него слабые мышцы.

Больше мама Антона не звонит. Думаю, залечили мальчика таблетками. А поскольку я была категорически против таблеток, то и звонить мне совестно. Или уже не нужно. Под транквилизаторами детки становятся смирными и о побегах не помышляют.

Семья Антона типична. Эти люди не видят чужого горя, у них все регламентировано, и гости приходят только по субботам. В воскресенье будет возможность отоспаться. Они-то как раз и аутичны, поскольку замкнуты на себе. Вчетвером калечат одного ребенка, который оказался неординарным. Разумеется, при таком ходе дел в Антоне разовьются жестокость и мстительность и мир пополнится еще одним Маленьким Лордом. Такая печаль.

Истукан в юбке

— Познакомьтесь, это Риточка!

В середине урока в класс с ревом «въехала» девочка. Бабушка тащила ее за руку, Риточка упиралась. Вырвавшись от бабушки, она бросилась на пол, распласталась на нем.

— Риточка, тетя по лепке рассердится!

Бабушка сгребла Риту в объятия, водрузила, бьющуюся в истерике, на стул. Сама села рядом. Для чего велела малышке соседке перейти на другое место.

— Вон свободный стул, — указала бабушка малышке, — мы здесь устроимся. Что задано лепить? — обратилась она ко мне.

Под натиском бабушки я растерялась. Тем более что Рита продолжала реветь и у детей уже стали надуваться губы и набрякать веки.

— Вот видишь, Риточка, детки нас жалеют, — объяснила бабушка внучке, пытаясь удержать ее на стуле. Рита все же вывернулась и убежала. Через десять минут они вернулись снова.

— Мы договорились с Риточкой, она больше не будет плакать. Она хочет немножко покомандовать здесь, надеюсь, это допустимо?!

Тон бабушки возражений не предполагал. Небольшого роста, полногрудая, со значком на груди и жаждой мести в душе (педагог проявил жестокосердие — не бросился к плачущей, не умолял ее остаться), она была настроена решительно. То, что мы чем-то занимались здесь в их отсутствие, не имело значения.

— Слушать меня! — повелела Риточка, подняв вверх указательный палец. — Здесь я распоряжаюсь. «Распоряжаюсь» — так и сказала.

— Задаю лепить колобки. Всем!

Дети оторопели. Смотрели на меня, ища защиты.

— А ты нам покажи, как лепить колобки, — предложила я.

— И не собираюсь, — ответила Рита, — не хочу руки пачкать. Ляля, — обратилась она к бабушке, — я же тебе говорила, что не буду лепить, буду только распоряжаться. Или я рассержусь и снова уйду.

Я не стала удерживать Риту. Бабушка смерила меня взглядом:

— Вы не педагог, а истукан в юбке.

Дети рассмеялись. Смешно — истукан в юбке!

— Над вами даже дети смеются, — укорила бабушка Ляля.

— Вы дура дурацкая, — подвела итог внучка.

С тем они обе и удалились.

После занятий бабушка отловила меня в туалете. Я отмывала руки от глины.

— Поймите же вы! — бабушка Ляля приблизилась ко мне вплотную. — Какого труда мне стоило затащить ее в класс! У нас родители за границей, она боится мужчин с усами, боится, когда ее забирает на воскресенье вторая бабушка. Что у вас за манера отворачиваться, когда с вами говорят! — взвизгнула бабушка Ляля.

Если я и отвернулась, то помимо воли.

— Я готова идти навстречу каждому ребенку, — сказала я ей, — но я не шла и не пойду на поводу. Ни у кого. Ни у детей, ни у их бабушек.

Потом состоялся разговор с завклубом.

— Ты знаешь, кто она такая?! — завклубом шепотом, с придыханием произнесла имя бабушки Ляли. Мне оно ничего не говорило, видимо, особая ведомственная знаменитость. — Как ты смеешь не пускать девочку на урок?! Тебе подавай дебилов и заик, вот тут ты распускаешь хвост, а нормальную хорошую девочку вышвыриваешь из класса! От одного слова Елены Петровны…