Кобра - Доминик Сильвен

Дани. Вчера она лежала с ним в постели, а Карла в это время нехотя крутила педали своего велотренажера. И эта ситуация никого не смущает. Что ж, тем лучше. У Ферензи совесть спокойна; он много раз протягивал жене руку помощи в надежде, что она как-то отреагирует, взбунтуется наконец. Когда они поженились, ей вот-вот должно было исполниться девятнадцать. Она хотела быть актрисой. Он вспоминал ее в постановке «Семейного счастья» Моравиа. Маленький любительский театр, заправлял всем совершеннейший кретин, возомнивший себя режиссером. Он считал гениальной режиссерской придумкой, чтобы Карла, свеженькая пухлая блондинка, играла зрелого мужчину, размышляющего о муках и прелестях супружеской жизни. Стоя одна на сцене, она произносила: «Я знал, что в некоторые моменты моя жена становилась некрасивой и пошлой; меня это забавляло…»

Карла была тогда живым человеком - до той поры, пока они не перебрались в Париж. Она была ласковой как кошка, ревнивой, несмотря на разницу в возрасте, ревность шла ей на пользу, один раз она даже угрожала ему ножом. Но через несколько месяцев после того, как они поселились на улице Удино, Карла затосковала. Она хотела вернуться в Италию, Франция ей наскучила. Она говорила, что французы холодны, ужины в городе невыносимы, жены клиентов высокомерны, климат ужасный. Кроме того, она начала толстеть, и, хотя была по-прежнему красива, стала, на его вкус, рыхловата. Потом алкоголь со всеми вытекающими отсюда последствиями. Он ведь не ангел-хранитель. Ему нужна женщина сильная, а не эта размазня, в какую она превратилась. Он пустил все на самотек, и тут в его жизни, в его постели появилась Дани. И вскоре сформировался своего рода мягкий консенсус - мягкий, как сама Карла. Иногда, видя выражение ее глаз, в особенности когда она смотрела на Дани, он ждал от нее какой-нибудь глупости. Причинит чего доброго зло себе или попытается причинить сопернице. Но напрасно он опасался: Карла не была способна на поступок. И Жюстену она ничего не скажет, она терпеть его не может. Карла называла его «этот французишка», говорила, что он вечно брюзжит, а его любимый вид спорта - самоудовлетворение. Марко Ферензи приходилось только следить за тем, чтобы запасы алкоголя не иссякали. Пусть Карла зайдет так далеко, как ей хочется. «Что ты на это скажешь, dottore?»

В глубине души Ферензи понимал, что лучше было бы отправить Карлу в Рим, предоставить ей ренту, чтобы она вела там dolce vita. [Сладкую жизнь (ит.).] А с Дани встречаться в нормальной обстановке. В квартире, где он всегда будет ждать только ее.

Он вновь увидел, как она дважды продефилировала перед ним в расклешеной юбке и в лодочках на шпильке. Это было на вилле Везине. После ужина. Жюстен, Федерико и Карла вели вялый разговор с клиентом и его женой в гостиной. Эта пара уже собиралась уходить. Все произошло в несколько мгновений. Он и она одни в коридоре. До них доносятся голоса. На Дани не оказалось трусиков. Он овладел ею два раза подряд, этой кошкой, явившейся ему этаким искрометным подарком. О Дани, Дани.

20

Это была огромная собака с умными добрыми глазами. Помесь дворняги с босероном. Вислоухая, черный чепрак, лапы и нижняя часть тела рыжие. Она все время махала длинным хвостом, что свидетельствовало о ее незлобивом нраве. Будь она настоящим босероном, ей бы купировали хвост для улучшения экстерьера. Но этой не стоило. Брюхо у нее было толстое: наверное, пес уже был не молод. Марко Ферензи полагал, что этот зверь мухи не обидит, но Федерико все же предпочел надеть на него намордник. Кроме того, он выкупал пса, потому что от него воняло, а «ягуар» - это вам не фургон для перевозки скота. В четверг утром Ферензи и Федерико сели в машину, собака уже дремала на заднем сиденье. Накануне вместе с рубленым мясом она проглотила дозу барбитала.

По возвращении из Лиона в тот же вечер Федерико поехал в Ла Гаренн-Коломб, чтобы сориентироваться. Он наблюдал, как брат Венсана Мориа ходил в бакалейный магазин, а потом выводил погулять собаку. «Он хромает, волочит ногу и вообще у него вид местного идиота». Побродив минут двадцать по кварталу, Мориа вернулся домой. На следующий день - то же самое. Во время прогулки Антонен Мориа разговаривал со своей огромной дворнягой. До чего все-таки странная штука эта генетика, подумал Марко Ферензи, когда Федерико докладывал о своих наблюдениях. Каким образом чета Мориа смогла произвести на свет гениального ученого, а потом умственно отсталого алкоголика? Mistero. [Загадка (ит.).]

Федерико поставил машину подальше от дома. Было условлено, что сначала он вернет Антонену его собаку, а потом появится Ферензи, чтобы поговорить втроем. На этот раз Ферензи хотел прояснить обстановку до мелочей. Когда имеешь дело с субъектом вроде Антонена, жизненно важно держать в руках все нити, чтобы принимать правильные решения. И потом, разве похищение собаки может оказать такое же воздействие, как угроза похищения восьмилетнего ребенка? Мало шансов, но ничего другого в их распоряжении не было. Люси Мориа и ее дочь были единственной родней этого сумасшедшего отшельника.

Марко Ферензи закурил сигарету. Фигуры Федерико и собаки удалялись в боковом зеркале. Ощущение такое, что он эту картину уже когда-то видел. Поразмыслив, он пришел к выводу, что всякий раз, когда он смотрел на людей в зеркало заднего вида, ему открывалось нечто более истинное, чем сама реальность. Некая гиперреальность. Мимолетная, но полная смысла. Раньше это была гаденькая улыбка Федерико, потом надменная красота Дани и ее тоска. Тоска от ощущения одиночества. И вот опять Федерико в его подлинной сущности. Проявляющаяся, едва он закрывает рот. Несмотря на дорогую одежду, он смотрелся крестьянином из Медзоджорно. Эта его походка, кривоватые ноги, откляченный зад и вихляющиеся плечи. Когда рядом ковыляла неповоротливая дворняга, все это особенно бросалось в глаза.

«В общем-то Федерико очень похож на моего отца, - подумал Ферензи, - хотя никакого родства между ними нет. На моего крепыша отца, когда он только что зарежет домашнюю птицу или, того хуже, свинью и его одежда вся пропитана кровью. А резиновые сапоги полны дерьма. На моего отца, разбогатевшего на крови, дерьме и мясе. Мало-помалу. И не без помощи друзей, у которых ладони были похожи на штукатурные лопатки, а ногти вечно черные. И которые никогда не говорили в присутствии женщин и детей. Мужчины из мужчин. А кровь и дерьмо им ничуть не мешали. Каждому свое».

Ферензи невольно поморщился. Выкинул из головы отцовские сапоги и вспомнил, как они с Федерико готовили крестьянский суп из тыквы. Нацепили фартуки и трудились, посвистывая, в то время как Карла пила, устроившись на стуле в кухне. Сначала обжарили лук-порей в сливочном масле. Потом добавили тыкву, молоко, куриный бульон, соль, перец, мускатный орех. Потомив все это на медленном огне, размяли и влили сливок. В суп следовало положить триста граммов кровяной колбасы, чтоб он получился настоящим крестьянским. Крестьянским и одновременно изысканным - вот метафора того, каким должно быть существование. Или, скорее, всего того зла, через которое надо пройти, чтобы оно таковым стало. Сначала кровяную колбасу надо нарезать тонкими кружочками, посыпать сыром пармезан и поместить на гриль. Поджаренные кусочки колбасы положить в дымящийся суп, по пять-шесть в каждую тарелку, и еще посыпать щепотью тертого сыра.

Ферензи вспомнил, как нарезал колбасу дьявольски острым японским ножом и порезал себе палец на уровне второй фаланги. Карла не двинулась с места, держа бокал у губ, от удивления сложившихся в букву «О». О Карла, Карла, бесполезное украшение. А Федерико - тот сразу подскочил, взял палец в рот и принялся отсасывать кровь. Глаза, сначала встревоженные, быстро повеселели. «Слюна затягивает ранку». Ферензи оценил это проявление верности - одновременно крестьянское и изысканное. Как суп. Как идеальное существование. Как все, что делали с колбасой, забыв, что она из крови.

Что было хорошо в Федерико, так это то, что он не осознавал, кто он такой, и это не мешало ему жить. Федерико Андрованди, будучи десяти лет от роду, убил мальчишку, своего сверстника, из-за Марко Ферензи, которому было четырнадцать. Мальчишка был другом двоюродного брата, вернее сказать, его лучшим другом. И вот лучший друг был утоплен за то, что лишний раз неуважительно обошелся с Марко Ферензи. И для того, чтобы заставить страдать двоюродного брата. Долгие годы прошли с тех пор, как в его жизни не стало противного капуччино, окровавленной грязи и отравленных стрихнином червей. Поистине Федерико - малый незаменимый.

Антонен открыл дверь. За ней стоял молодой черноволосый мужчина и приветливо улыбался. Увидев рядом с ним собаку, Антонен открыл дверь пошире, чтобы Цербер мог войти. Он не выказал ни малейшей радости - ни собаке, ни мужчине. У того был сломан зуб. Антонен терпеть не мог сломанных зубов. В его снах они означали смерть, которая бродит кругом. Он сразу же почувствовал недоверие к этому говорящему с акцентом человеку, который стал рассказывать, что нашел пса на улице. «Он бродил без присмотра, никто не мог сказать, кто его хозяин, я, вы знаете, с огромным трудом вас разыскал». Поздно остерегаться: человек вошел и закрыл за собой дверь.