Заблудиться в страшной сказке - Марина Серова

Я представилась, и Лидия пригласила меня в свою комнатку – очевидно, лаборантскую.

По стенам здесь возвышались гигантские шкафы полированного дерева. Сквозь прозрачные, помутневшие от времени стекла виднелись стоявшие на полках банки с неприятным содержимым – то ли мозги в спирту, то ли что похуже, микроскопы – ровесники университета и что-то совсем уж непонятное.

Зато на столе стоял вполне современный компьютер с приличным монитором, а на сверкающей хромом стойке громоздились ряды папок – очевидно, Лидочка была занята оцифровкой архива.

– Чаю хотите? – с ходу предложила мне девушка.

Я покосилась на мозги и хотела было уже отказаться, но все же ответила согласием. Ничто так не располагает к откровенности, как совместная трапеза. А на мозги можно и не смотреть.

На тумбочке в уголке нашлись и электрический чайник, и чашки. Лидочка проворно захлопотала, и вскоре по лаборатории поплыл волшебный запах. Каракозова поставила передо мной чашку, вероятно кузнецовского фарфора, с ароматным темно-красным напитком. Я отхлебнула и зажмурилась.

– Ого! Как вам это удается?!

Лидочка слегка порозовела от удовольствия.

– Ну, я же все-таки химик. Но к чаю у меня действительно талант! Мне все говорят. Недавно даже предлагали уволиться из университета и пойти работать в одно кафе на Набережной – проводить у них чайную церемонию. Я отказалась, разумеется! – гордо, но скромно произнесла Лида.

Я покосилась на ее вытянутую на локтях водолазку и поинтересовалась:

– Но почему?

– Ну как же! – Каракозова захлопала глазами за стеклами очков. – Здесь я занимаюсь наукой! Я же для этого пять лет училась!

Я не стала спорить. У каждого человека есть талант, даже если он сам об этом не подозревает. Когда говоришь об этом, человек начинает махать руками: «Да что вы! Никаких особенных способностей у меня нет! Вот мой брат – тот замечательно играет на скрипке!» Но это не так. Талант есть у каждого, просто не каждый готов с этой мыслью согласиться.

Причина этого проста – зачастую талант человека лежит вовсе не в той области, в которой ему хотелось бы. Например, знаменитый Мольер считал себя великим трагическим актером. И очень удивлялся, когда публика начинала бросать в него яйцами. А свои гениальные комедии считал всего лишь способом зарабатывать на жизнь. А писатель Артур Конан Дойль, «папа» Шерлока Холмса, сочинял длинные исторические романы, которые сейчас никто не читает, зато к Шерлоку под конец жизни относился с тихой ненавистью и даже попытался убить своего героя. Предвидя реакцию публики, писатель обставил все, как мог, красиво – он уронил знаменитого сыщика в Рейхенбарский водопад в обнимку с отвратительным профессором Мориарти – гением преступного мира. И что же? Публика не давала писателю покоя до тех пор, пока он не воскресил сыщика с Бейкер-стрит!

Талант есть у каждого. Плохой учитель может оказаться хорошим риелтором. Злобная врач-педиатр, перед которой трепещут все молодые мамочки, приходя с работы, преображается в гениального заводчика кошек… Талантливый маляр, гениальный мойщик стекол – все эти люди прячутся под личинами скучных преподавателей и раздражительных чиновников. Люди проживают жизнь, так и не узнав о своем предназначении… Не плачь, Охотникова. Помимо судеб человечества, у тебя есть собственные проблемы, которые пора бы уже и решить.

– Так что вы хотели узнать? – Лидочка сложила руки на коленях и уселась чинно, как примерная школьница.

– Скажите, Лидия, вы на кафедре работаете с биоматериалом?

– Но ведь меня уже спрашивали! – девушка похлопала ресницами – ненакрашенными, но, кстати, замечательно длинными.

– А теперь расскажите еще раз! – я напустила на себя официальный вид. Призрак капитана Алехина возник передо мной и укоризненно погрозил пальцем. Ну и что?! Я же не противодействую следствию! Девушку уже допросили и ФСБ, и полиция. Если Каракозова еще разок расскажет все, что знает, мне – вреда никому от этого не будет.

– Разумеется, на кафедре есть биологический материал – иначе как она будет работать? Мы же не математики, одной теорией ограничиться нельзя. Но студенты не имеют доступа в нашу лабораторию! – поспешно уточнила Лидочка. – Только на старших курсах и только в сопровождении преподавателей! В основном в лаборатории работают наши аспиранты – Раечка, Верочка и Бу Магонг.

– Кто? – я поперхнулась чаем.

– Студент из Танзании, – привычно пояснила Лидочка. – Теперь уже аспирант. У нас учатся несколько иностранцев – в основном индусы и африканцы. А что?

– Нет, ничего, – ответила я и подумала, что тут мне явно ловить нечего. Если бы Верочка и Раечка, не говоря уже о Бу Магонге, хоть каким-то боком были причастны к пропаже биоматериала из университетской лаборатории, они бы давно уже давали показания по делу Гонзалеса. А раз они спокойно работают, значит, ребята ни при чем.

– Скажите, – медленно проговорила я, прикидывая, за что бы еще зацепиться, – вы случайно не знакомы с Вячеславом Васильевичем Комаровым?

– А кто это? – нахмурила бровки Лидочка.

– Да так, неважно.

Я уже хотела попрощаться, жалея, что потратила столько времени, как вдруг дверь лаборантской приоткрылась, и в комнатку заглянул старичок, точно вышедший из старого фильма. Такие типажи играли так называемых «вредителей» в советских фильмах пятидесятых – обычно это был инженер, который всячески старался сорвать стройку социализма – взрывал плотину или подмешивал что-то в раствор, отчего обрушивалась каменная кладка, переводил железнодорожную стрелку не туда, пуская под откос поезд… В общем, на вид очень неприятный тип.

– Лидочка! Нельзя ли мне отведать вашего замечательного чая? – приветливо кивая, осведомился старичок.

– Ах, конечно, Петр Фомич! – вскочила Каракозова и засуетилась, собирая чашки.

– Простите, у вас посетители, – застеснялся Петр Фомич. – Не хочу вас беспокоить…

– Ничего-ничего, профессор! – защебетала Лидочка и стрельнула в меня неожиданно острым взглядом. Весь ее вид намекал, что мне пора откланяться и свалить из лаборантской. Я так и собиралась сделать, но вдруг у меня мелькнула одна мысль…

– Никакого беспокойства! – твердо сказала я. – С удовольствием выпью еще одну чашечку волшебного чая, который готовит Лидия.

Каракозова взглянула на меня так, что я подумала, не сменить ли мнение о ней как о лабораторной мышке. Но Лидочке ничего не оставалось делать, как собрать чашки и чайники и отправиться в туалет. Пока она ополоснет посуду, пока наберет воды, а коридоры в университете замечательно длинные… Минут пять у меня есть, а то и больше.

– А вы, простите, Лидочкина знакомая? – решил вдруг проявить бдительность Петр Фомич. Все-таки постороннему человеку на кафедре находиться было явно не положено.

– Да, знакомая! – радостно покивала я. – Но я с Лидочкой встретилась впервые…

– Очень достойная девушка, очень! Сейчас таких и не найти! – вздохнул Петр Фомич.

– Да-да, очень! – подхватила я. – Но зато ее хорошо знает моя тетушка, Людмила Охотникова…

– Милочка! – встрепенулся Петр Фомич. – Как же, я прекрасно ее знаю!

Именно на это я и рассчитывала. В который раз тетино имя открывало мне сердца!

– А скажите, – вдохновенно продолжала я, – знаком ли вам такой Комаров?

– Вы что – шутите? – обиделся Петр Фомич. – Как-никак ученик мой. И притом из лучших!

– Да что вы говорите! – обрадовалась я. – А я только сегодня с ним беседовала! Он очень огорчен неприятностями в институте…

Разговор наш шел стремительно, как матч по пинг-понгу.

– Вы имеете в виду это следствие? Да, очень неприятно! Ходят, мешают работать, задают на редкость неприятные вопросы – дескать, как у вас с безопасностью… Самое главное – мы ни в чем не виноваты! Нас абсолютно не в чем упрекнуть! – Петр Фомич повысил голос – видно, эта история здорово выбила его из колеи. – Но неприятный осадок все равно остался. Пятьдесят лет я служу на кафедре! И ни разу ничего подобного не случалось!

Я испугалась, что старенький профессор сейчас пустится в рассуждения о том, что сделали бы с нарушителями порядка при Сталине, и поскорее перевела разговор в безопасное русло:

– Так значит, именно вы были учителем Комарова?

– Славочки? – просветлел лицом профессор. – Да, это один из многих, кем я имею полное право гордиться. Такой талантливый мальчик! Еще будучи студентом, он начал публиковаться в научных журналах. Он сильный теоретик, жаль, провел всю жизнь в этом институте. А я ведь звал его на кафедру… но он ответил мне отказом, – горько посетовал Петр Фомич. – Несмотря на то что его истинное место – в науке! Штамповать вакцины может любой, а вот теория дается далеко не каждому…

Профессор вздохнул, и, пока я лихорадочно соображала, каким должен быть мой следующий вопрос, Петр Фомич без всякого принуждения продолжил: