Стихотворения - Лев Кобылинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Комната
Я в комнате один, но я не одинок,меня не видит мир, но мне не видны стены,везде раздвинули пространство гобелены,на север и на юг, на запад и восток.
Вокруг меня простор, вокруг меня отрада,поля недвижные и мертвые леса,везде безмолвие и жизни голоса:алеет горизонт, овец теснится стадо.
Как странно слиты здесь и колокольный реви бронзовых часов чуть внятные удары,с капризным облаком недвижный дым сигары,и шелка шорохи с шуршанием дерев.
Но так пленительна моей тюрьмы свобода,и дружно слитые закат и блеск свечей,камином тлеющим согретая природаи ты. без ропота струящийся ручей,
что сердце к каждому бесчувственно уколу,давно наскучивши и ранить и страдать;мне просто хочется послушать баркаролуиз «Сказок Гофмана» — и после зарыдать.
Красная комната
картина МатиссаЗдесь будто тайно скрытым ситомпросеян тонко красный цвет,однообразным колоритомвзор утомительно согрет.
То солнца красный диск оделигирлянды туч, как абажур,то в час заката загуделилитавры из звериных шкур.
Лишь нега, золото и пламяздесь сплавлены в один узор,грядущего виденья взорпровидит здесь в волшебной раме.
Заслышав хор безумно-ярый,труба меж зелени в окне,как эхо красочной фанфары,взывает внятно в тишине.
Как бык безумный, красным светомты ослеплен, но, чуть дыша,к тебе старинным силуэтомсклонилась бархата душас капризно-женственным приветом.
Даме-Луне
Чей-то вздох и шорох шагау заснувшего окна.Знаю: это Вы, луна!Вы — принцесса и бродяга!
Вновь влечет сквозь смрад и мрак,сквозь туманы городскиескладки шлейфа золотыеВаш капризно-смелый шаг.
До всего есть дело Вам,до веселья, до печали.сна роняете вуали,внемля уличным словам.
Что ж потупились Вы ниже,видя между грязных стен,как один во всем Парижеплачет сирота Верлен?
Больные лилии
Больные лилии в серебряной росе!Я буду верить в вас и в вас молиться чуду.Я как воскресный день в дни будней не забудубольные лилии, такие же, как все!Весь день, как в огненном и мертвом колесе,душа давно пуста, душа давно увяла;чья первая рука сорвала и измялабольные лилии в серебряной росе?
Как эти лилии в серебряной росе,прильнувшие к листу исписанной бумаги,душа увядшая болит и просит влаги.Ах, эти лилии, такие же, как все!Весь день, как в огненном и мертвом колесе,но в тихом сумраке с задумчивой любовью,как духи белые, приникнут к изголовьюбольные лилии в серебряной росе!
Tourbillon
Если бедное сердце незримо рыдаети исходит в слезах, и не хочет простить,кто заветное горе твое разгадает,кто на грудь припадет, над тобой зарыдает?А, грустя, не простить — это вечно грустить,уронив, как дитя, золотистую нить!
Если сердце и бьется и рвется из плена,как под меткою сеткой больной мотылек,если злою иглою вонзится измена,рвутся усики сердца, и сердцу из пленане дано, как вчера, ускользнуть, упорхнуть.Ах, устало оно, и пора отдохнуть!
Паутинкою снова закутана зыбкойдремлет куколка сердца больного, покане проснется и гибкой и радостной рыбкой,не утонет в потоках мелодии зыбкой,не заблещет звездою мелькнувшей на дне,не заплещет с волною, прильнувши к волне.
Вверь же бедное сердце кружению звуков,погрузи в забытье и прохладную лень,в их волненье сомненье свое убаюкав,бесконечность раздумий в безумии звуков,закружись полусонно, как легкая тень,оброненная тучкой на меркнущий день.
Рококо
I. Rococo TristeВечерний луч, озолотибольные розы небосклона!Уж там с небесного балконазвучит последнее «Прости!»
И золотые кастаньетывдруг дрогнули в последний раз,и вот ночные силуэтык нам крадутся, объяли нас;
И тем, чьи взоры ужасаетмир солнца, стройно и легкоиз полумрака воскресаетгрусть вычурная Рококо.
Вот тихо простирает крыльяна парк, на замок, на мостыниспав небрежно, как мантилья,испанский вечер с высоты.
И весь преобразился сад,пилястры, мраморы, карнизы,везде бегут, на всем дрожатЛуны причуды и капризы.
Фонтан подъемлет клюв и вотуж сыплет, зыблет диаманты,волшебный шлейф Луны Инфантывлачится по ступеням вод.
И верится, здесь на дорожкепод фантастической листвойее капризно-детской ножкипроглянет кончик голубой.
Обман спешит стереть обман…Мосты, беседки… Мы в Версале,и мы от запахов устали,нам утомителен фонтан.
Кругом ни шороха, ни звука,как хрупки арабески сна,но всюду неземная скукаи неземная тишина!
В листве желанно и фигурнозастыл орнамент кружевной;здесь все так мертво, так скульптурнои все напудрено Луной!
Но этот странный мир постиженлишь тем, кто сам иной всегда,и трепетен и неподвижени мертво-зыбок, как вода;
кто, стили все капризно слив,постиг бесцельность созерцанья,усталость самолюбованья,и к невозможному порыв.
II. Rococo GaiКогда душе изнеможеннойродное небо далеко,и дух мятется осужденный,лишь ты прекрасен изощренный,капризно-недоговоренный,безумно-странный Rococo.
Ты вдруг кидаешь на колоннугирлянд массивных цепь… и вотона, бежавшая к балкону,свою надменную коронусклоняет ниц, к земному лону,потешной карлицей встает.
Ты затаил в себе обидыот повседневности тупой,твой взор пресыщенно-слепойживят чудовищные виды,и вот твои кариатидырастут, как башни, над толпой.
Твои кокетливые змеи,твои скульптурные цветы,твои орнаменты, трофеи,скачки, гримасы и затеи,отверженным всего милее.как бред изломанной мечты.
Лишь ты небрежный и свободныйв своих обманах мудро-прав,загадочен, как мир подводныйс его переплетеньем трав;мятеж с условностью холоднойневозмутимо сочетав,
лишь ты всевидящий провидишьв затейливости — забытье,ты цель лишь в сочетаньи видишь,равно увенчиваешь все,и все, венчая, ненавидишь,влача проклятие свое.
Лишь ты коварный, вечно разныйвсе очертанья извратил;неутомимый, неотвязный,изысканный и безобразныйв один узор винтообразныйты все узоры закрутил.
Лишь ты, своим бессильем сильный,ты, с прихотливостью герба,в бесстильности капризно-стильный,с твоей гримасою умильной,мне дорог, как цветок могильный,приосенивший все гроба.
Лишь ты цветешь, не умирая,не знаешь слез, всегда грустя,скелет в гирлянды убирая,ты души, что лишились Рая,научишь изменять, шутя,научишь умирать, играя!
Забытые обеты
Забытые обеты
В день изгнаний, в час уныний,изнемогший, осужденный,славословь три вечных розы,три забытые обета.
Роза первая — смиренье,Бедняка Христова сердце,роза скорби, обрученьесо святою Нищетою!
Славословь другую розу —целомудрие святое,сердце кроткое Марии,предстоящей у Креста.
Роза третья — сердце Агнца,роза страшных послушаний,роза белая Грааля,отверзающая Paul
1913.