Брак (СИ) - Хабарова Леока

***

На него повесили всё: и Лессера, и Лопеса, и даже Карра, чьё дело давно закрыли. Обвинили в похищении Маги, злоупотреблении служебными полномочиями, коррупции и саботаже. Его превратили в продажную шкуру, предателя, наркомана и убийцу. И всё это – за одну неделю...

Агломерация гудела. Газеты пестрели заголовками: «Прославленный детектив Ларго оказался пешкой Рольфа Этингера», «Кибериум прибрал к рукам Особый отдел. Что дальше?», "Любимая игрушка Кукловода скрывает правду о киборгах!" и так далее, и тому подобное...

Слухи ползли и множились, как раковые метастазы.

Почему я не послушал Реважа? – думал Ким, когда сознание чуть прояснялось. – Почему? Сделай я, как требовал старый боров, ничего бы не случилось. Ничего! Ни с Магой, ни со мной.

***

Суд был скорым.

Никчёмная театральная постановка, итог которой заранее ясен всем. Когда огласили приговор, Ким даже не вздрогнул.

Смерть через повешение...

Кто бы сомневался!

– Вы имеете право на последнее слово, – прогудел судья. Носатый и круглолицый, в парике и мантии он напоминал филина. – Вам есть что сказать?

Ларго поднялся с большим трудом: ноги норовили подогнуться, голова шла кругом, а к горлу подкатывал ком.

– Я невиновен, – твёрдо заявил он и повалился на пол под возгласы заседателей.

Невиновен.

Невиновен...

Невиновен!

Никому нет до этого никакого дела! Никому! Никому!!!

– Меня подставили... Подставили! – кричал Ким и летел сквозь тьму, а за ним гналось двухголовое чудовище с окровавленной пастью на пузе...

В себя Ларго пришёл в камере, что представляла собой каменный мешок размером чуть больше гроба, с толчком сомнительной чистоты в одном углу и узкими нарами – в другом. Отсутствие окна компенсировалось жужжащей лампой, которая больше трещала, чем давала света.

Комок в горле сделался непереносимым, и сдерживать рвотные позывы Ким больше не мог: его стошнило, едва он добрался до грязно-жёлтого унитаза. Однако облегчения Ларго не испытал: потолок по-прежнему кружился, а серые стены ходили ходуном. Еле-еле, полуползком, он добрался до койки. Упал на пропахшие плесенью простыни и сжался в комок. Хотелось выть. Орать. Вопить и царапать стену, ломая ногти. Но он просто закусил костяшки пальцев и зажмурился. Его трясло, как в лихорадке. Перед мысленным взором возник Реваж. Седые космы комиссара топорщились, а поросячьи глазки блестели.

«Ну что, доигрался, идиотина? – ревел старый боров. – Герой хренов! Щенок!». Опухшая комиссарская рожа вздрогнула и расплылась. Вместо неё Ларго увидел молодое лицо. Пухлые губы, васильковые глаза... «Я рассчитывал на вас, детектив, – прошептал Альбер Ней. – Вы обещали помочь. Обещали!»... Следом появился Мага. Он ничего не сказал. Улыбнулся, сверкнув брекетами, и отсалютовал чумазой ладонью...

– Я невиновен, – прохрипел Ким, обливаясь холодным потом и комкая засаленную простыню. – Невиновен! Невиновен!!!

***

Сон – маленькая смерть. Отличная тренировка перед казнью. Ларго не заметил, как уснул. Не потерял сознание, а именно уснул: провалился в сладкое небытиё, как проваливаются в чёрную пустоту космоса падающие звёзды.

Ким не знал, сколько проспал, но предпочёл бы не просыпаться вовсе. Да где уж там...

Жуткий скрежет и оглушающий лязг разбудили бы даже покойника: тяжёлая дверь завизжала на ржавых петлях и распахнулась.

Ларго разлепил глаза, попытался сесть и собрать мысли в кучу. Получилось плохо.

– Ким Ларго? – Охранник, похожий на гориллу, заслонил дверной проём. – На выход.

– У-уже? – Ким нервно сглотнул и почувствовал, как захолодели руки.

Пора умереть...

– Уже, – кивнул гориллоподобный. – Помилование вступило в силу час назад.

– П-помилование? – Тошнота подкатила к горлу с новой силой.

Что, чёрт возьми, происходит?

– Да, – буркнул охранник, снял с пояса наручники и шагнул к нему. – Уж не знаю, кто за вас вступился, но казнь заменили каторгой. Пожизненной каторгой.

Глава двадцать четвёртая

Поезд мчался сквозь пустошь. Нырял в бесконечно длинные, тёмные тоннели, взлетал на исполинские мосты, взбирался в гору, падал вниз, гудел, пыхтел и чухал. За окном мелькали выжженные радиацией равнины, обугленные рощи, иссохшие реки, озёра, полные ядовитой воды, и города, от былого величия которых остался лишь пепел. Призраки прошлого. Эхо войны.

Война...

Великая война, прозванная Последней...

Она родилась из бесчисленных локальных конфликтов, как бушующее пламя рождается из мириада искр. Клубок противоречий превратился в лавину ненависти, и уже было не разобрать, кто прав, кто виноват. Версий хватало. В Образовательном Центре рассказывали про всесильных лидеров могучих сверхдержав, одержимых идеей мирового господства. В Библиотеке Ким читал о религиозных фанатиках, объявивших священную войну неверным. Это точка зрения, к слову, имела особый вес – именно из-за неё все известные человечеству конфессии находились теперь под строжайшим запретом. Мага же, понизив голос и округлив глаза, рассказывал о сетевом заговоре и загадочных призраках, обитающих в Интернете...

Как всё было на самом деле – неизвестно. Да и вряд ли теперь кто-то узнает правду: вся более-менее достоверная информация хранилась на электронных носителях (верх легкомыслия!), которые приказали долго жить после высокочастотных цунами.

Да разве и важно, с чего всё началось? Главное – чтобы не повторилось. Поэтому и назвали войну "Последней". Поэтому и нет сейчас государств, которые могли бы бороться за зоны влияния, нет религий, сбивающих с толку честный трудовой народ, нет Интернета, нет женщин...

Женщин...

Давным-давно, в юности, Ларго читал о войне, которая началась из-за женщины. Кажется, её звали Елена...

Ослеплённые страстью мужчины не поделили красавицу, и началась война...

Мы уничтожаем себя сами, - мрачно думал Ларго, любуясь красотами искалеченного мира. Мира, в котором нет больше весны, лета и зимы. Только осень. Вечный ноябрь...

Мы уничтожаем себя сами. Своими руками.

За окном мелькнули очередные развалины, и Ларго уткнулся лбом в стекло. Его мутило. Мутило немилосердно и жестоко. За сорок часов пути он блевал дюжину раз и дважды терял сознание. А ещё он тосковал по старому доброму другу – блокноту. Растрёпанному, обгоревшему, но такому родному, что без него ощущал себя сиротой.

Блокнот отобрали ещё в резиденции Лопеса, но Ким помнил каждое записанное на пожелтевших листах слово, каждую букву, закорючку, зарисовку, пометку...

Каждое имя и каждый вопрос.

Самое обидное, что именно блокнот стал главным свидетелем против своего хозяина: Рион Штерн перевернул с ног на голову фразу за фразой и использовал так, как ему требовалось.

Ларго закрыл глаза.

– Опять накрывает? – Скрипучий голос принадлежал долговязому патлатому типу по прозвищу Хома. Младший санитар Центральной больницы, Хома нашёл выгодный приработок: торговал веществами особого назначения, за что получил двенадцать лет с полной конфискацией. Мелкий наркодилер оказался на редкость заботливой нянькой. Если бы не он, Ким откинулся бы ещё до прибытия на Рудник. – Они вкатили тебе слоновую дозу подавителя агрессии. Откисать придётся месяц, а то и дольше. Дело говорю.

Ларго тяжело вздохнул и прислушался к стуку колёс.

Чух-чух чух-чух… Чух-чух чух-чух…

Откисать месяц… Месяц слабости и убогой беспомощности среди матёрых уркаганов.

Лучше не придумаешь...

Я уничтожил себя сам. Своими руками, – мрачно подумал он и снова прилип к окну.

– А может…того? Уравновесим? Кол колом, всё такое. Дело говорю! – Хома лукаво подмигнул. Он предлагал закинуться с завидной регулярность.

Ким мотнул головой. Хватит с него наркоты. Двухголовое чудовище с пастью на пузе до сих пор снилось в кошмарах.