Грешная любовь - Тереза Медейрос

Неожиданно Уэскотт поднял глаза и перехватил изучающий взгляд Катрионы. Она моментально опустила голову, делая вид, что всецело занята поглаживанием бархатистой шерстки на ушах Роберта Брюса.

— Хочешь, я буду читать вслух? — предложил Саймон.

— Как хочешь, — откликнулась Катриона самым равнодушным голосом. На самом же деле предложение Уэскотта ее несказанно обрадовало.

Саймон открыл самую первую страницу романа и начал читать вслух. Он читал приятным выразительным баритоном. Несомненно, проведенные среди театральных актеров годы отразились на его голосе. Завороженная артистизмом Саймона и сочными красками его голоса, Катриона незаметно для себя очутилась во власти известного сюжета, мастерски выписанного Полом Баньяном. Увлекательная история захватила ее с такой силой, будто благодаря Саймону она впервые знакомилась с этой книгой.

Быстро надвигался вечер. Лучи солнца больше не освещали страницы, и слова становились неразличимыми. Прочитав сцену, в которой Кристиан и Хоупфул готовятся пересекать реку Смерти, Саймон поднял взгляд и обнаружил, что Катриона вовсе не слушает его чтение, а крепко спит. Целых два часа он увлеченно читал вслух, не прерываясь с того самого момента, как они отъехали из постоялого двора, где переменили лошадей и поужинали. Вид спящей Катрионы заставил Саймона удивленно улыбнуться. Он осторожно закрыл книгу и отложил ее в сторону, после чего снял очки.

Шляпка Катрионы сползла на левую сторону, а украшавшее головной убор перо упало ей почти на глаза. В таком состоянии она напоминала малышку, нарядившуюся в праздничные материнские вещи, чтобы покрасоваться перед домашними. Сияющая рыжая прядь выбилась из аккуратно уложенного шиньона и лежала изящным завитком на белой шее.

Вспоминая, как бесстыдно он вел себя в постели Катрионы прошлым утром, Уэскотт удивился, что она по-прежнему относится к нему с доверием. Вот и сейчас спокойно и безмятежно задремала с ним наедине. Хотя имела все основания бояться, что стоит ей сомкнуть глаза, как он набросится на беззащитную девушку подобно оленю во время гона, неспособному сдерживать свои инстинкты.

Восстанавливая в памяти обстоятельства своего поступка, Саймон старался найти ему оправдания, и он готов был бы дать клятву даже перед суровыми членами парламента, облаченными в мантии и парики, что в то утро он хотел одного — всего лишь коснуться приоткрытых губ спящей девушки самым невинным поцелуем. Однако губы Катрионы были такими мягкими… такими теплыми… такими зовущими…

А уж когда до него донесся ее едва различимый шепот, в котором послышалось его имя, шепот с такой восхитительной шотландской напевностью, то он совсем потерял контроль над собой.

Если бы Элис не ворвалась в спальню, разыскивая по всему дому свои дурацкие штучки для волос, ему бы пришлось замаливать более тяжкий грех, чем украденный поцелуй. Саймон так и не смог еще понять, какое чувство в тот момент сильнее владело им, облегчение или сожаление.

Да, лучше ему не забывать, что для Катрионы он всего лишь обычный наемник. А что, если бы по возвращении в Лондон вдруг оказалось, что она под сердцем носит его ребенка? При таком повороте событий для нее было бы совершенно невозможно добиться расторжения их брака. Она лишилась бы единственного основания подать церковным властям прошение о разводе, так как уже не могла бы обвинять мужа в неспособности соблюдать супружеские обязанности. Разумеется, Уэскотт был уверен в себе, поскольку еще в юности научился предотвращать нежелательные последствия любовных игр. Однако в то памятное утро, расслышав в стоне Катрионы собственное имя и чувствуя, как она трепещет от удовольствия, вызванного его ласками, Саймон все позабыл. Все познания о прерванном половом акте, навыки использования презервативов, а заодно с ними и обычные для него предусмотрительность и здравый смысл, словно ветром выдуло из головы. Единственным его желанием в ту минуту было побыстрее погрузиться в нее и полностью овладеть ее соблазнительным и зовущим телом.

Безуспешно пытаясь отогнать, прочь волнующие воспоминания их почти состоявшейся близости, Уэскотт перевел взгляд на дорожную сумку, которая стояла на сиденье рядом с Катрионой. Он сразу подумал, что представился отличный момент выяснить, какие тайны она так сильно хотела скрыть от его любопытных глаз. Однако остатки совести удержали Саймона от такого поступка. Или, возможно, ему просто очень не хотелось быть пойманным за руку. Если Катриона вдруг проснется в тот самый момент, когда он станет рыться в ее личных вещах, словно воришка на рынке Ковент-Гарден, она никогда не сможет вот так же спокойно задремать рядом с ним.

Карету тряхнуло в глубокой колее, и голова Катрионы ударилась о спинку сиденья. Она нахмурила брови, ее изящные веки беспокойно задрожали. Саймон отвернулся и принялся смотреть из окошка кареты на восходящую луну. Нужно было хорошенько обдумать свое дальнейшее поведение. Прежде всего, не следует забывать, что он всего лишь нанятый работник. Следовательно, его не должно заботить, комфортно ли его работо-дательнице.

От нового сильного толчка кареты Уэскотт лязгнул зубами, а Катриона недовольно простонала во сне. Саймон со вздохом пересел на противоположное сиденье. Затем он поднял с колен спящей невесты Роберта Брюса, надеясь, что кот не поранит ему пальцы. Но любимец Катрионы мягко повис у него в руках, словно в нем не было костей. Впрочем, весил он на удивление много.

Уэскотт осторожно положил животное на освободившее сиденье. Сначала кот подозрительно посмотрел на него, но затем свернулся клубочком и даже прикрыл золотистые глаза.

Саймон снял с головы Катрионы шляпку и прижал ее голову к себе. Теперь она опиралась ему на грудь, как на подушку, и новые толчки кареты не могли причинить ей беспокойства. Однако требовательная маленькая шотландка, оказывается, захотела во сне большего. Саймон еще не успел привыкнуть к своему новому положению, как безмятежно спящая Катриона, немного поерзав на сиденье, наклонилась и положила голову ему на колени.

Несколько секунд она скользила щекой по его бедру, стараясь выбрать для себя наиболее удобное положение. Уэскотт молча выругался. Если она и дальше будет так возбуждать его своими движениями, скоро ей станет так же удобно, как если бы ее голова лежала на камне.

Новым движением Катриона обвила рукой бедро Саймона и, наконец, замерла. Розовые лепестки губ сложились в довольную улыбку. Ей не дано было понять, что ее сонное блаженство оборачивалось для него телесными муками. Ласковое теплое дыхание Катрионы обжигало плоть Уэскотта через тонкую замшевую ткань брюк. Это нежданное ощущение восхищало и одновременно терзало его. Саймон поднял взгляд вверх и уставился в потолок кареты. Если таково наказание за его утреннее прегрешение, то у Всевышнего куда более острое чувство юмора, чем можно было предполагать.