Адам и Эвелин - Инго Шульце
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Может, дело в одевании-раздевании?
— Нет-нет, все не так просто. Я их застала, я их видела, хотя мне совсем не хотелось этого знать.
— Ах ты черт! Как больно.
— Я ничего о себе не воображаю, правда, но если б ты ее видела. — Эвелин снова случайно задела крышу рукой. — Извини. Ты не поверишь, правда не поверишь. В голом виде она такая бабища.
— А Адам?
— Он так и стоял, за шкафом, без ничего…
— Адам в костюме Адама. Ему, что ли, нравятся такие женщины?
— Да нет, они ж не все такие. Но теоретически на ее месте могла бы быть любая, любая клиентка, любая женщина.
— Не знаю, насколько тебе это интересно, но со мной он вел себя прилично, правда — прямо как ангел.
— Я верю, я очень тебе верю.
— Я сказала какую-то глупость, что я готова исполнить любое его желание или что-то вроде того, я даже думала об этом. Я просто хотела, чтобы он меня провез, на все остальное мне было плевать. Но он ни одного словечка не отпустил, ничего такого. Я уж думала, он голубой…
— Адам?
— Ну, он же портной. У меня есть один знакомый парикмахер, голубой, а парикмахер и портной — не такая уж и разница.
— Портной — это все-таки другое!
— Не важно, я просто хотела сказать, я думала, он либо голубой, либо правда любит свою жену.
— Может, и любил когда-то.
— Если б мужчина поехал вслед за мной на такой старой тачке, хоть я уже и с другим… Это все-таки что-то значит.
— Только вот что?
Катя легла на спину, подложив руку под голову.
— Ты правда хочешь вернуться?
— Самое ужасное, что раз в несколько часов мое решение меняется, — сказала Эвелин.
— У тебя там есть кто-нибудь из родных?
— Нет, никого. У Адама есть тетя, не по прямой линии, она к ним раньше иногда приезжала. Ее муж в какой-то момент бежал, он то ли не хотел больше приезжать в ГДР, то ли его не пускали, занимает какой-то высокий пост.
— У нас все там. Мы всегда были единственными, кто еще не перебрался на Запад.
— Когда начинаешь об этом думать, когда это вдруг начинает казаться таким осуществимым…
— Тогда уже не можешь больше спокойно ни о чем думать. Я даже считаю, что уехать — это наш долг, мы ведь даже не знаем, что такое настоящая жизнь.
— Адаму так мало надо. Пить пиво по вечерам, сидеть в саду, курить сигару, потом сосед к забору подходит… Он даже с соседями в хороших отношениях. Меня это привлекало, он был такой независимый, знаешь, в этом что-то было. Университетские мальчики, они были такие осторожные и правильные, по сравнению с ними Адам был глотком свободы. За словом в карман не лез. Но если все это ради того, чтобы посидеть в саду…
— Вы никогда никуда не ездили?
— Были один раз в Болгарии. Деньги-то у него есть. Денег у него куры не клюют, по крайней мере, по моим меркам. Адам даже детей хотел. Но… я…
Эвелин повернулась лицом к стенке палатки.
— Что такое? Эй, Эви?
Катя осторожно погладила ее по волосам и по плечам.
— Что такое? Ты плачешь?
— Я избавилась от ребенка.
— Я тоже через это прошла. Но это был такой подлец, настоящий уголовник.
— Адам об этом не знает. И тебе я запрещаю ему об этом рассказывать — никогда, обещаешь?
— Да, конечно.
— У тебя, по крайней мере, была причина. Но я, я просто подумала, я лучше подожду. А теперь я думаю: хорошо, что у меня нет ребенка. Что мне с малышом на Западе делать?
— Я не хотела быть всю жизнь привязанной к тому типу, я и так слишком часто об этом думаю.
— Они вообще еще здесь?
Эвелин подняла голову.
— Твои мужчины?
— Мои мужчины?!
— А что, это ведь так, у тебя двое, а у меня ни одного.
Эвелин высморкалась.
— Можешь забрать себе одного, это бы все немного упростило.
— Тогда я завтра спрошу, не хочет ли меня кто-нибудь из них.
— И кого ты спросишь первым?
— Конечно, Адама.
— Но он же не хочет уезжать!
— Все равно, если ты не возражаешь?
— Послушай — это еще что?!
— Прямо целое стадо.
— Ты слышишь, что они поют?
— «Германия превыше всего»?
— Да нет, это же наш, это наш национальный гимн!
34
СКАЗКА
Эвелин, Катя и Адам сидели в маленьком угловом кафе на улице Непштадион, одинаково удаленном от посольств ГДР и ФРГ.
Катя отодвинула от себя пустую чашку.
— От такого количества кофе мне еще сильней спать захочется.
— Все-таки как-то странно, что мы здесь их деньги просаживаем, — сказала Эвелин.
— Почему, я же верну их посольству, — сказал Адам.
— О Боже, а я-то думала, что наконец-то живу не за твой счет, — сказала Катя.
— Деньги для того и нужны, чтобы их тратить.
— Да ладно, Адам, не задавайся. Мы не можем даже снять здесь номер в гостинице или сходить поужинать по-человечески.
— Вам чего-то не хватает? У меня нет ощущения, что я себе в чем-то отказываю. Намного лучше и быть не может.
— Ты уже даже не замечаешь, как это унизительно.
— Если «Хилтон» сделает тебя счастливее — пожалуйста. Такой ночи, как эта, у тебя там точно не будет.
— Я вполне могу обойтись без наших пьяных соотечественников.
— Это все кандидаты на выезд, ты же сама слышала.
Подошел официант, поменял пепельницы и забрал пустые тарелки.
— Мне стыдно, — сказала Катя, — но с паспортом я чувствую себя лучше.
— Это нормально. — Адам достал новую сигару. — Я вам не помешаю?
— Мне нет.
— Подожди хотя бы, пока мы выйдем. Может, попросим счет?
— Я бы еще чего-нибудь выпил, сока или чего-нибудь такого.
— Но что действительно ужасно…
Катя оперлась локтями на стол и закрыла лицо ладонями.
— Что? — опросил Адам, уже с сигарой во рту, потряхивая спичечным коробком.
— Вы будете считать меня совсем ненормальной, но, когда я оттуда вышла, я чуть не разревелась…
— Я тобой и так восхищалась, — сказала Эвелин, — тем, что ты на это решилась.
— Я до смерти перепугалась.
— В штаны наложила… — сказал Адам и закурил сигару.
— Ну-ну, хоть у тебя все хорошо, — сказала Эвелин.
— Я чуть не заревела, там пахло чем-то таким родным. — Катя покачала головой. — Простите, пожалуйста.
— Правда, мне это тоже что-то напомнило. Школу или типа того.
— Коробку для бутербродов, — сказала Катя. — Как будто они все вдруг открыли свои коробки для бутербродов. Они нас еще и утешали.
— Они вели себя, как вполне приятные люди, — сказал Адам.
— Неудивительно, теперь-то, когда от них все бегут. Они от радости до потолка готовы прыгать, когда кто-нибудь говорит, что хочет вернуться. Подожди, вот приедешь домой, посмотришь, как они с тобой заговорят. Они уже двадцать лет как запрещают текст собственного национального гимна!
— Я не собираюсь возвращаться, только не это, — сказала Катя.
— Я не тебя имею в виду.
— Вдруг опять этот запах. Мне вдруг показалось, что я уже давным-давно уехала.
Адам засмеялся и закашлялся:
— А я бы мог продать свой «временный заграничный паспорт», устроил бы аукцион.
— Твои шуточки неуместны, Адам.
— Подожди еще. Наверняка есть много людей, которым это было бы интересно. Те типы, которые подсчитывали доллары. Если я их спрошу…
— Михаэль идет!
Катя вскочила и выбежала на улицу.
— Эви, сделаешь для меня доброе дело? Сядешь вперед на обратном пути?
— Тогда тебе придется потушить вот это.
Адам положил сигару в пепельницу и начал высматривать официанта.
В дверях появилась Катя:
— Нам надо выйти на улицу, он хочет нам что-то сказать, что-то случилось!
— Что-то плохое?
— Не думаю.
Эвелин пошла вслед за Катей. Адам взял сигару из пепельницы, затянулся и подошел к стойке. Он наблюдал за движениями шариковой ручки официанта по бланку чека, а потом внимательно посмотрел на подчеркнутую двойной чертой сумму. Отсчитал банкноты и, тихо произнеся «Viszontlátásra», положил их рядом с чеком. Официант слегка поклонился в знак благодарности.
На пороге Адам вновь затянулся сигарой и выпустил дым в голубоватое сентябрьское небо.
— Он договорился для тебя о месте в посольстве? — спросил Адам, когда Катя и Эвелин перестали обниматься.
— Шути-шути, через пару дней границу откроют, — сказал Михаэль. — Это абсолютно точно.
— Так же точно, как и бессмертие.
— Они откроют границу! — сказал Михаэль.
— Ерунда, — сказал Адам. — Откуда ты взял эти сказки?
— Как бы тебе это ни не нравилось, еще несколько дней…
— Почему мне это должно не нравиться? Тогда я, может, действительно что-нибудь выручу за свой паспорт.
— С этого момента — все за мой счет, — сказал Михаэль. — А сегодня вечером шикуем в ресторане!
Адам выпустил в воздух несколько облачков дыма и двинулся к машине. Отпер свою дверь и открыл изнутри все остальные. Михаэль придержал дверь сначала для Кати, а потом для Эвелин.