Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков - Юрий Безсонов

{124} Жила она в привилегированном квартале на Жуковской и, за свою доброту и размах была кумиром всей Лиговки…

Часто мне приходилось ночевать в этих "хазах". Подойдешь к двери дома, где сегодня ночевка… Управдом сидит у подъезда… Войти нельзя… Ходишь около… Следишь… А в 12 часов ночи он встанет, внесет стул, закроет перед твоим носом дверь и ты на улице. Пешком через весь город на Лиговку… А там столярный верстак соседа рабочего или комната "Соньки-Воробья", из которой нужно выйти, если придет "гость". — Вот какова теперь, настоящая, без прикрас жизнь "нелегального"…

В ПОИСКАХ КЛАДА

Надо было достать "клад". Теперь я был уже спец… По ходу "щупа", я уже мог определить, рыта здесь земля или нет, и, если рыта, то мог даже приблизительно сказать, когда она рыта. Но для работы условия осложнились. Теперь я был не только нелегален, но меня искали, у меня не было квартиры и, выходя к ночи из своего очередного убежища "на работу", я до утра должен был оставаться на улице. Но чем труднее мне давалось какое-нибудь дело, чем больше было препятствий, тем упрямее я шел на него… Деньги были не маленькие, они мне были нужны, и надо было рисковать.

Прежде всего, когда я приехал, я повидал хозяина "клада" и проверил его местонахождение. — Он подтвердил свои прежние показания. Если я нашел один ящик, думал я, значит много вероятий, что второй ящик не миф. И я принялся за "работу".

Сначала опять проследил снаружи. Оказалось, что в доме все те же порядки. Тогда я начал действовать старыми приемами. Опять забор … Прогулки по саду… — "Щупанье", копанье… Но ничего нет… Наконец знакомый металлический звук "щупа"… Лопата… И в 10-ти шагах от указанного места, я выкопал солдатский котелок. Снова я ожил… Снова на {125} несколько часов я удовлетворен… и снова разочарование…

На этот раз кроме документов я не нашел там ничего.

Время шло, убежищ становилось все меньше… Нужно было есть и пить. Последние деньги я ставил ребром. Петля затягивалась. Я кинулся к уголовникам…

Из рассказов я знал, что среди них существовала выгодная в прежнее время, профессия — "крестовиков" (Могильных воров.). Это была целая организация. Действовали они чрез своих агентов в похоронных бюро. Эти узнавали, когда хоронят кого-нибудь, оставляя на покойнике драгоценности, доносили об этом организации, а те вырывали гроб и снимали с покойника вещи. Дело было рискованное, так как кладбища охранялись и пойманные, как за кощунство, крепко наказывались, но оно было и прибыльное, так как в прежнее время зачастую хоронили с ценными вещами. Уж очень противна мне была эта категория, но несмотря на то, что мне было гораздо приятнее иметь дело с налетчиками, мне все таки пришлось обратиться к ним.

Через "Сашку-Водяного" и "Соньку-Воробья", я познакомился с матерым, старым, кладбищенским вором. Свою прежнюю профессию он бросил с начала революции — "Теперь не людей, а шантрапу хоронят", говорил он. "Вот было время…" и он начинал рассказывать о каком-нибудь удачном "деле", когда на его долю пришлось несколько карат бриллиантов.

Среди "шпаны" он пользовался большим авторитетом и уважением, а к ней, и теперешним преступникам относился с пренебрежением.

У профессиональных воров есть своя этика — они редко "заначивают" т. е. обделяют друг друга при дележе наживы. Но я все таки не мог положиться на это потому что, несмотря на весь мой стаж я не совсем мог и хотел себя причислить к этой профессии. Не желая быть у него всецело в руках, я рассказал ему все дело, не указав только адреса. Предложил ему составить план и когда все будет готово, сообщить мне. Его план превзошел мои ожидания, и я его принял… Не знаю уж какими способами, вероятно сговорившись с {126} уголовным розыском, он достал аппарат, изобретенный во время войны для отыскивания зарывшихся в землю снарядов… При приближении особой, кажется электромагнитной доски к металлу, аппарат издавал звук, который передавался "слухачу", через специальные наушники.

Под видом обыска, предъявив вместо ордера какое то глупейшее удостоверение, ввалились мы в дом, приказали никому не выходить и всю ночь шарили по саду. Клада мы не нашли. Почему? — Я не знаю.

Может о быть его не было совсем, может быть хозяин передумал, не захотел делиться и указал неправильное место, а может быть его вырыли и раньше. Но дело было стоящее, были основания им заняться и, если бы мне второй раз предложили такое же дело, я бы все таки пошел на него.

Это была моя последняя ставка. В саду мне больше делать было нечего. Я играл во банк, проиграл. И петля затянулась. Шестой месяц я жил в Петрограде. Денег не было. Квартиры все были использованы. Даваться некуда и выхода не видно.

СЕДЬМОЙ АРЕСТ

Помню последнюю ночь. — Рискуя арестом, я бродил по улицам… Вспоминалась прежняя жизнь…

Думалось, что и сейчас люди живут, а у тебя нет ни семьи, ни крова, ни пищи… и ничего впереди. Полное одиночество… Никаких перспектив… Физическая и моральная усталость… Наступила реакция. Оставалась надежда только на Бога… Он поможет — убеждал я себя. Ведь я часто доходил до состояния отчаяния, и Он всегда выводил меня из него. Я встречу кого-нибудь… Что-нибудь изменится… Найдется выход… Мне помогут уйти за границу… Начнется новая жизнь.

Надежда была… Но какая то смутная и заглушаемая разумом. Я колебался… Разум говорил. — Нет… Не видно, не может быть и этого выхода… Но тогда где же он?

Утром я зашел к уголовникам. В изнеможении сел на стул и поползли мысли… Все пропало, я проиграл… Но я должен, обязан отыграться… Но как?

{127} Поставить еще более крупную ставку. Начать еще более крупную игру. Излить свою злобу на врага… Кинуться на большевиков!.. Месть… Террор!..

Я заснул. Внезапно проснулся… Голову сразу заняли прежние мысли. Начал создаваться план… Кровавый, но самый реальный… Разработал детали, возможность проведения его в жизнь… Все подходит. Но погибнуть тысячи!.. Ничего. Невинные! Все равно. Я мщу.

Было часа 4 дня. Я вышел на улицу. Шел мелкий дождичек…

Направился по Лиговке к Бассейной… В таком состоянии всегда чудится… И я нарочно прошел какую то пустынную улицу. Оглянулся никого…

Дальше… Опять показалось. Рассыпал спички и начал их поднимать. Посмотрел… Слежки нет.

Пересек Невский… И не увидел, а скоре почувствовал сзади каких то людей… Ну вот опять… "Какая там слежка… Просто мнительность… Трусость". — оборвал я себя.

Направо был садик… Пройти или нет? "Ну ладно… Последний раз"… подумал я.

Вдруг мысль переплелась…

"Последний раз"… повторил я в уме, Сзади шепот… Бегут… Поздно… "Последний раз". Я не оглядывался… "Последний раз…" Стучало в голове.

С боков два нагана… Повернулся. — Третий… Затравили.

Форменные, чиновничьи, какого-то сельскохозяйственного учреждения, фуражки… Штатские пальто… Бледные, испитые лица… Большие наркотические глаза… В руках дрожат револьверы …

"Оружие есть"?… И руки шарят по карманам…

"Что на мне"?.. Шла моя мысль за ними…

"В потайном кармане между ног трудовая книжка и деньги… Надо сохранить…"

"Извозчик!.."

"Дойдем пешком"… Остановил другой…

"Вот это ловко. Вот так взяли!.." услышал я фразу прохожего… Стало неприятно…

Я засунул руки в карманы, двое захватили их своими, третий встал сзади и мы двинулись.

{128}

Что впереди?..

Ничего…

Не может быть?.. Где выход?..

Его нет…

Он должен быть…

Нет…

Он явится…

Нет…

Бог оставил меня.

"На Шпалерную?"… Спросил я.

"Нет. В комиссариат".. Ответил мне старший.

"Врет как всегда"… Подумал я…

Привели на Шпалерную… — В Дом Предварительного Заключения… Обыск. — Отобрали часы… Фамилию не спросили… Вижу записали "Неизвестный № 11"…

"В Особый ярус!"… Приказал дежурный.

Повели… Снова обыск… Здесь не шутки… Сняли ремень, подтяжки… Я спустил штаны… Пощупали… не нашли…

"В камеру 132!".

ШЕСТЬ МЕСЯЦЕВ В ОДИНОЧКЕ "ОСОБОГО ЯРУСА"

Я вошел в камеру…

Толстая, массивная, совсем как у денежных шкапов дверь, быстро, но бесшумно подошла к своей раме и немедленно раздался тройной, следующий один за другим характерный хряст… Первый, совпадающий со стуком железной двери об раму — звук защелки. Тяжелый, ахающий… И вторые два. Боле хрустящие. Поворот ключа.

Впустить арестанта, быстро закрыть за ним тяжелую дверь на автоматическую защелку и немедленно, равномерным хрястом, два раза повернуть ключ и с грохотом выдернуть его, звеня всей связкой — своего рода, щегольство тюремных надзирателей.

{129} На арестанта эта резкая отсечка его от мира действует психологически. Легче, когда это разделение с миром совершается постепенно, мягче, не так подчеркнуто. Это мелочь, а в тюрьме все соткано из мелочей, и вся крупная игра идет на психологии…