Хосров и Ширин - Низами Гянджеви

Не знаю клятвы я такой же дорогой.

Ты должен выполнить большую просьбу эту.

Ты должен выполнить простую просьбу эту».

И многомощный муж дает ему ответ:

«Я гору уберу, к тому преграды нет.

Давай условимся! Трудом займусь я старым,

Но обязательство я выполню не даром,

И сердце шахское мне клятву дать должно:

Пусть Сахар Сладостной с себя стряхнет оно».

Разгневался Хосров; едва лишь не простерла

Его рука булат, чтоб вражье ранить горло.

Но мыслит: «Не страшусь, хоть все ему суля.

Не взрыть ему горы — там скалы, не земля.

А хоть бы и земля, — и с ней не будет сладу!

А хоть бы взрыл ее, — куда снесет громаду?»

И быстро говорит: «Согласен я; когда

Забуду договор — да будет мне беда!

Яви в своем труде, стан подтянув потуже,

Всю силу, что живет в таком могучем муже».

И вымолвил Ферхад, не ведающий лжи;

«О справедливый шах; мне гору укажи!»

И подведен к горе, что Бисутуном ныне

Зовут, каменотес, терзавшийся в пустыне,

И явно, что Ферхад свой блеск не сохранит,

Что вся гора тверда, что вся гора — гранит.

Но с радостной душой, подбодренный Хосровом,

Шел разрыватель гор, горя порывом новым.

Взлетел он на гору, как бурный ветер яр,

И подпоясался, и первый дал удар.

И вот он с первым же руки своей движеньем

Стал покрывать скалу одним изображеньем:

Киркою стан Ширин он высек; так Мани

Свой украшал Эрженг, творя в былые дни.

И, лишнего киркой не совершая взмаха,

На царственном коне изобразил он шаха.

Так юная творить ему велела кровь.

Он был возвышенным, вела его — любовь.

Но с юным — злая весть должна коснуться слуха

Что сделала судьба — горбатая старуха!

Рассекание горы Ферхадом и жалобы его

Недолго высекал те образы Ферхад,

Был изваянием покрыт гранитый скат.

И рассекать скалу с утра до темной ночи

Он начал. Сладостной пред ним сияли очи.

Чтоб гору побороть, свою он поднял длань.

За гранью грозная откалывалась грань.

Ударит он киркой в расщелину гранита —

И башня тяжкая от стен его отбита.

Ударит — гору с гор руки низвергнет взмах,

Свержением громад людей ввергая в страх.

И яхонты сверлил алмазами ресниц он,

И гору умолял пред ним склониться ниц он:

«Гора! Хоть встала ты гранитною стеной,

Ты дружелюбней будь — рассыпься предо мной.

Ну, в честь мою лицо ты раздери немного!

Дай, чтоб кирке моей везде была дорога!

А нет — клянусь Ширин! — кроша тебя, круша,

Покуда будет жить во мне моя душа,

Тебя терзать начнет, клянусь, мое упрямство,

Поставлю душу я с тобой на ратоборство».

Ширин направляется к горе Бисутун, и конь ее падает

В один счастливый день тех благостных годин

Сидела меж подруг прекрасная Ширин.

И в дружеских речах, рожденных для услады,

Невзгод и радостей раскидывались клады.

Одна припомнила отраду прошлых дней,

И сердцем радостным все радовались с ней.

Другая, новых дней предсказывая сказку,

Грядущей радости придумала завязку.

Немало плавных слов, ласкающих сердца,

Подруги заплели — не видно и конца.

Но речь звенящая сцепляется не втуне:

Услышала Ширин слова о Бисутуне.

И молвит весело подательница благ:

«Я водрузить хочу на Бисутуне стяг.

Шепнула мне душа, что мне увидеть надо,

Как рушится скала под натиском Ферхада.

Быть может, искорка, ничтожная на вид,

От камня отлетев, мне сердце оживит».

И оседлать коня велит она, — и гибкий

Оседлан ветерок разубранною зыбкой:

Гульгун был далеко, — и, полного огня,

Другого взять Ширин позволила коня,

И скачет, заблестев весною золотою,

Красавицам Ягмы равняясь красотою,

И скачет, заблестев нарциссами очей.

Как сто охапок роз под россыпью лучей.

Пусть большей нежности, чем в ней, и не приснится.

Но на коне Ширин стремительна, как птица.

Она, что гурия, взлетела на седло,

Ничто с ней быстротой равняться не могло.

Вбивают гвозди в синь ее коня подковы,

И над землей она — бег небосвода новый.

Когда, разбрасывая мускус и несрин,

К горе, вся в серебре, подъехала Ширин, —

От блеска щек кремни раскопанного стана

Зажглись рубинами из копей Бадахшана.

К горокопателю, подобному горе,

Мчит гору гурия, сверкая в серебре.

Ее рубины чтя, покорный приговору,

Ферхад, как рудокоп, рубил упорно гору.

Как смерить мощь его, когда он рыл гранит?

И мер таких наш мир безмерных не хранит!

С гранитным сердцем друг бросал в него каменья,

Но, чтобы гору срыть, он все напряг уменье.

Сам с гору, гору рыл и днесь, как и вчера,

А горе перед ним, как Демавенд-гора.

Но для того отбил края он от гранита,

Что радости он ждал и милой от гранита.

Он омывал гранит рубином жарких слез.

Но час пришел: гранит к нему рубины взнес.

Когда же уст Ширин увидел он два лала, —

Пред ним сокровище в граните запылало.

Булат в его руке стал сердца горячей,

И стала вся скала, что глинистый ручей.

Одной рукой вздымал он, словно глину, камень,

Другой бил камнем в грудь, скрывающую пламень.

Вонзилась в грудь любовь; он видел светлый мир.

Что идол каменный! Ведь перед ним — кумир.

И с молоком в руке у Сладкоустой чаша.

И молвила она: «Испей во здравье наше».

И чаша Сладостной к устам поднесена.

И чаша сладкая осушена до дна.

Коль кравчий — Сладкая, — о счастия избыток!

Не только молоко, яд — сладостный напиток.

Рассудка этот пир влюбленного лишил,

И кравчий пиршество оставить порешил.

Стан Сладкой отягчен: парчи не гибки струи.

Конь Сладкой утомлен под гнетом пышной сбруи.

Будь золотой скакун, под нею той порой,

Все ж под серебряной склонился бы горой.

Конь, равный ветерку, что мчится лугом росным,

Упал под ездоком; своим жемчугоносным.

Но лишь увидел тот, в ком трепетала страсть,

Что с вихря милая готова наземь пасть, —

Коня усталого, отдавшийся порыву,

Он поднял над землей, схватив его за гриву.

Он в замок снес Ширин; Ферхадова рука

Обидеть не могла на ней и волоска.

И положил ее он на ковер, и снова

Он к Бисутуну шел, к труду опять готовый.

И вновь с киркою он, вернувшись из палат.

И те же камни вновь дробит его булат.

На горный кряж взошел, хоть сердце мучил пламень.

На кряже головой вновь бился он о камень.

Как лань, узревшая на высях призрак трав,

Он бросил солончак, на кладбище взбежав.

Хосров узнает о поездке Ширин. Гибель Ферхада

Вседневно хитростно искал владыка мира

Каких-нибудь вестей о действиях кумира.

Он больше тысячи лазутчиков имел.

Был каждому из них дан круг особых дел.

Лишь пальчиком Луна дотронется до носа,

Они спешат к царю для нового доноса.

Когда на Бисутун взошла Ширин и там

Узрела кряж сродни булатным крепостям,—

Все соглядатаи промолвили владыке:

«Ферхад увидел рай в ее прекрасном лике,

И сила дивная в Ферхаде возросла:

Силач взмахнет киркой — и валится скала.

Восторгом блещет он, в его душе разлитым.

Он, меж гранитных глыб, сам сделался гранитом.

Железом, что дробит угрюмых скал табун,

Сутулой сделает он гору Бисутун.

Воинственен, как лев, твой недоброжелатель

И рвет недаром кряж, ведь он — кладоискатель.

Лисица победит, в уловках зная толк,

Хоть в состязание с ней вступит сильный волк.

Хоть груда ячменя увесистей динара,

Весы шепнут: «Динар, ты ячменю не пара».

Коль с месяц он свою еще промучит грудь, —

То из спины горы наружу выйдет путь».

И шах изнемогал от этой ярой схватки.

Как сохранить рубин? Не разрешить загадки!