Хосров и Ширин - Низами Гянджеви

Чтоб знать, насколько царь повержен в хмель могучий

И сможет ли Луну он отличить от тучи.

Старуха полога раздвинула края,-

Как будто из норы к царю вползла змея.

Как сумрак хмурая — таких не встретишь часто,-

Была беззубая, но все ж была зубаста.

Царю, когда к нему вошла сия лиса,

Уже овчинкою казались небеса.

Но все ж он мог понять, — он на усладу падкий:

Не так весенние ступают куропатки.

Не феникс близится — ворону видит он.

Влез в паланкин Луны чудовищный дракон.

«В безумстве я иль сплю? — он прошептал со стоном.

Где ж поклоняются вот этаким драконам?

Вот кислолицая! Горбунья! Что за стать!

Да как же горькая сумела Сладкой стать?»

Хосрова голова пошла как будто кругом.

Решил он: сей карге он сделался супругом.

…Старуший слышен крик… Промолвила Луна:

«Спасти ее!» И вот к царю идет она.

К лицу прибавив семь искусных украшений,

Откинув семь завес, вошла; плавней движений

Не видел мир. Пред ней — ничто и табарзад.

Вся сладость перед ней свой потупляет взгляд.

Она — что кипарис, сладчайший из созданий.

Она — сама луна, закутанная в ткани.

Что солнце перед ней, хотя она луна!

Ста драгоценней стран подобная весна!

Подобной красоты мир не смущали чары.

Все розы в ней одной, в ней сладости — харвары.

Она — цветы весны. О них промолвишь ты:

Одним счастливцам, знать, подобные цветы!

Блестящий Муштари пред ней померкнет. Пава

Пред плавною Ширин совсем не величава.

Ее уста — любовь. О, как их пурпур густ!

Но все ж ее уста еще не знали уст.

Весь Туркестан попал в силок ее дурмана.

Лобзания Ширин ценнее Хузистана.

О розы свежих щек! Состав из роз, взгляни,

Заплакал от стыда; его печальны дни.

Ты, томный взор, нанес сердцам несчастным раны!

О поволока глаз! Ты грабишь караваны!

Ширин! Ведь ты вино: уносишь ты печаль.

Нет горя там, где ты. Оно уходит вдаль.

О сахар сахара, о роза роз! О боже!

Она явилась в мир сама с собою схожей.

И царь протер глаза: они ослеплены.

Так бесноватых жжет сияние луны.

И, как безумцы все, смущен он был Луною

И хмеля сонного затянут глубиною.

…И пробудился царь. Ночи свершился ход.

Царь видит пред собой наисладчайший плод.

Невесту светлую ему послало небо, —

Пылающий очаг, назначенный для хлеба.

Ушел небиза хмель за тридевять земель.

Сладчайший поцелуй согнал с Парвиза хмель,

Он словно вин испил необычайных, новых.

И сад расцветших роз был сжат в руках царевых.

Лишь покрывало с уст, как эта ночь, ушло, —

Терпение царя мгновенно прочь ушло.

Краса весь разум наш вмиг обратит в останки.

Мани своим вином отравят китаянки.

Ворвался в Хузистан в неистовстве ходжа,

Лобзаний табарзад похитил он, дрожа.

Таких рассветных вин, как эти, — не бывало.

Таких блаженных зорь на свете — не бывало!

И начал он сбирать охапки сладких роз.

И сам он розой стал в часы веселых гроз,

И молвил он любви, что миг пришел, что надо

Уже вкушать плоды раскрывшегося сада.

То яблок, то гранат он брал себе к вину,

То говорил, смеясь: «К жасмину я прильну».

И вот уже слились два розовых их стана.

И две души слились, как розы Гюлистана.

Сок розы в чашу пал, о радости моля

И сахар таять мог в плену у миндаля.

Так сутки протекали, и вот вторые сутки.

Нарцисс с фиалкой спят, и сладок сон их чуткий.

Так два павлина спят в тиши ночных долин…

Поистине красив склонившийся павлин!

Они, покинув сон, прогнав ночные тени,

Послали небесам немало восхвалений.

И, тело жаркое очистивши водой,

Молитвы должные свершили чередой.

Все близкие к тому, кто был на царском троне,

Окраской свадебной окрасили ладони:

В хне руки Сементурк, в хне руки Хумаюн,

В хне руки Хумейлы, и лик их счастья — юн.

Однажды царь сидел в своем покое, взглядом

Окидывая дев, с ним восседавших рядом.

Им драгоценности он роздал. Запылал

В их ожерелиях за лалом рдяный лал.

Он отдал Хумаюн Шапуру, — сладким садом

Его он наградил, сладчайшим табарзадом.

Затем дал Хумейлу царь Некисе, а вслед

Красотку Сементурк в дар получил Барбед.

Ну а Хотан-Хотун премудрую и видом

Прелестную Хосров связал с Бузург-Умидом.

С почетом отдал царь Шапуру всю страну,

В которой некогда цвела Михин-Бану.

Когда вступил Шапур в предел своих владений,

В них множество воздвиг прославленных строений.

Та крепость в Дизакне, чья слава немала,

Шапуром, говорят, построена была.

И одаряет вновь всей радостью Хосрова

Благожелательство небесного покрова.

Свершенья, молодость и царство — лучших уз

Вовек не видел мир, чем их тройной союз.

И дня без лютни нет, и ночи нет без кубка…

Все в мирных днях забыть — нет правильней поступка.

Лишь радости вкушай, их так приятен вкус,-

И огорчений злых забудешь ты укус.

Он пил, дарил миры, он радовал народы.

И в наслаждениях текли за годом годы.

Когда ж прошли года и духом он прозрел,

То устыдился он всех дерзновенных дел.

И белый волос стал у щек нежданным стражем.

«О молодость, прощай!» — его увидев, скажем.

Быть в мире иль не быть? Граница — волосок,

И волосок — седой. И час твой — недалек.

Для взора смертного все чернотой одето —

Лишь только до зари, до вспыхнувшего света.

Мы греемся в саду, пока снежинок рой

Не ляжет на листву сребристой камфорой.

Постигни молодость! Она — пыланье страсти.

Весь мир, вкушая страсть, в ее всесильной власти.

Но седовласый рок возьмет права, и он

Твою изгонит страсть. Таков его закон.

«Как быть? — у старика спросил красавчик с жаром.

Ведь милая сбежит, когда я буду старым».

И отвечал старик, уже вкушавший тишь:

«Друг, в старости ты сам от милой убежишь».

Коль ртуть на голове — она бежит от мира,

Бежит от серебра напрасного кумира.

От мрака локонов печаль умчится вдаль.

Черноволосых взор — пугает он печаль.

Войска тоски бегут перед тобой, нубиец.

Ведь только радуясь, живет любой нубиец.

Окраска черная глазам на пользу: рьян

И радостен, юнец стремится в Индостан.

Все понял царь и внял он белому жасмину.

Он в юных днях — как я — постиг свою кончину.

Хотя Хосров сдержал любой бы свой обет,

Но мир обманывал, и царь страшился бед.

То на златой доске он в нард играл, то бегом

Шебдиза тешился, былым отдавшись негам.

То он Барбеда звал, то слушал водомет,

То обнимал Ширин, как бы вкушая мед.

Ширин и царский трон, Барбед и бег Шебдиза —

Излюбленный предел всех радостей Парвиза.

И вспомнил он, — смутясь, все предвещавший сон,

И сад его души был мраком полонен.

Все то, что создали, он знал, земля и воды,

Хоть так прекрасно все, сотрут, разрушат годы,

До полнолуния растут лучи луны,

Потом — уменьшатся, потом — уж не видны.

Я дереву в саду, в саду плодовом внемлю:

«Созревшие плоды повергну я на землю».

Наставления Ширин Хосрову о справедливости и знании

Был светлый день; Ширин про мудрость, про дела

Правления с царем беседу повела:

«О царь, есть мудрецы по их направься следу!

О справедливости давай вести беседу.

Стремился долго ты мечты осуществлять,

Ты чаянья свои осуществишь опять.

Ты милостиво дал цвести твоим пределам,

Но их не погуби несправедливым делом.

Страшись! Отшельники молитвословный жар

Вздымают с просьбою о ниспосланье кар.

И старой женщины молитва на рассвете

Тебя за это все в тугие схватит сети.

Без пользы закричишь, горе глаза воздев,

Когда тебя сметет их справедливый гнев.

Был древле ряд зеркал в руках владык взнесенных