Обвинение в убийстве - Грегг Гервиц

После смерти сына Рейнер добился признания, опубликовав свой первый бестселлер – исследование по социальной психологии, по структуре напоминающее книгу из серии «Помоги себе сам». В журнале «Психология сегодня» Тим нашел обзор этой книги.

Потом Тим зашел на сайт Бостона и проверил Франклина Дюмона. Он не удивился, узнав, что за тридцать один год работы Дюмон был очень способным детективом, затем сержантом. Дюмон стал чем-то вроде местной легенды: благодаря ему статистика арестов отдела по расследованию особо тяжких преступлений была идеальной. Он ушел в отставку после того, как однажды вечером вернулся домой и нашел свою жену избитой и задушенной. Оказалось, что ее убийца только что вышел из тюрьмы после пятнадцатилетней отсидки. Когда Дюмон его арестовывал, у того в багажнике была еще живая пятилетняя девочка. Пребывание в тюрьме, как это часто бывает с преступниками, дало ему время для вынашивания планов мести.

В архивах одной из детройтских газет оказалось несколько статей, в которых упоминались братья Мастерсон. Братья были первоклассными специалистами и хорошими оперативниками, но пресса особо ими не интересовалась до того момента, как тело их сестры было найдено на пирсе Санта-Моники. Она переехала в Лос-Анджелес всего за несколько недель до гибели. В своих интервью Роберт и Митчелл прямо говорили, что полиция Санта-Моники некомпетентно провела расследование. После того как ее убийцу отпустили, а дело закрыли из-за того, что улики были дискредитированы небрежной процедурой ареста, ответы братьев на вопросы прессы стали еще более едкими, а их нетерпимость по отношению к Лос-Анджелесу возросла.

Новый всплеск газетной шумихи последовал через несколько месяцев, когда они отсудили 2 миллиона долларов у таблоида, опубликовавшего полученные незаконным путем фотографии с места преступления.

Тим позвонил своим знакомым в шести разных государственных агентствах и каждого из них попросил проверить одного из членов Комитета. Биографии оказались кристально чистыми: не были в розыске, не подвергались аресту, не обвинялись в уголовных преступлениях, никто не проходил ни по какому делу. Тим развеселился, когда узнал, что Аненберг арестовывали в старших классах за хранение марихуаны. Зато Аиста за его техническое мастерство приняли в ФБР несмотря на то, что он не сдал спортивные нормативы. Пошатнувшееся здоровье вынудило его в возрасте тридцати шести лет уйти в отставку. Приятель из разведки сказал Тиму, что на протяжении последних десяти лет в налоговых декларациях Рейнера стояли семизначные цифры.

Никто, кроме Тима, в настоящее время не состоял в браке – это значительно облегчало дело. Дюмон, Аист и близнецы на сегодняшний день не были зарегистрированы ни по какому адресу. Тима это не удивило. Как и он сам, они наверняка окопались в каком-нибудь надежном, безопасном месте.

В мебельном магазине в конце улицы, где вещи продавались со скидкой, Тим купил матрас, маленький шкаф и письменный стол. Сын владельца магазина помог ему выгрузить мебель из грузовика и затащить ее наверх. Парень двигался осторожно, было видно, что он недавно повредил плечо, и Тим щедро дал ему на чай. Потом он купил еще несколько необходимых вещей – простыни, кастрюли, девятнадцатидюймовый телевизор – и распаковал то немногое, что привез с собой.

Просматривая колонку некрологов в «Лос-Анджелес таймс», Тим нашел сообщение о смерти белого мужчины тридцати шести лет, умершего от рака поджелудочной железы. Том Альтман. Вот имя, с которым Тим мог жить. Он проверил фамилию по телефонной книге, которую занял у Джошуа, и нашел адрес в западной части Лос-Анджелеса. По пути остановился у хозяйственного магазина и купил прочные перчатки и дождевик с длинными рукавами.

Однако все это ему не понадобилось. Дом был пуст, а мусорные ящики, укрывшиеся во дворике за воротами, – не особо грязными. Под использованным кофейным фильтром он нашел стопку медицинских счетов. Номер медицинской страховки Альтмана был крупным шрифтом напечатан на каждом бланке. Под двухнедельным запасом медицинских счетов обнаружились счета за свет, газ, воду, телефон и несколько отмененных чеков. По пути в Банк Лос-Анджелеса Тим остановился у почты и взял бланк смены адреса.

Женщина в банке была очень любезной. Когда он сказал, что забыл водительские права, она заверила его, что номера социальной страховки и текущих счетов вполне достаточно. Чувствуя благодарность к Альтману за то, что он был так внимателен и оставил солидный кредит на счету, Тим ушел с бумагами, подтверждающими его новые чековые и сберегательные вклады, и оформленной в срочном порядке электронной картой, которая заменила карту «VISA».

Утром он все это отвез в Паркер, штат Аризона, что недалеко от границы с Калифорнией. Там он представил свои документы сварливому клерку Управления автомобильным транспортом, объяснив, что потерял калифорнийские водительские права, но собирается получать аризонские, потому что проводит лето в Фениксе.

На закате Тим сидел на полу своей новой квартиры, глядя, как мигают за окном неоновые огни, отбрасывая блики на потолок. Он настроился на какофонию новых ощущений – звуков, проникающих сквозь тонкие стены, разговоров на иностранных языках, ползущей из кухни вони от накопившихся за день отходов. Он скучал по своему простому, удобному дому в Мурпарке, он скучал по жене и дочери. Его первая ночь в этом месте лишь подтвердила, что ничего уже не будет, как прежде. Он сидел в этой маленькой темной комнате, ничем не связанный с внешним миром, лишенный необходимости оставить в нем хоть какой-нибудь след.

Он смотрел на вещи, которые купил – матрас, письменный стол, шкаф. В них не было комфорта; они были просто вещами. Он подумал о мягкости, которую женщина могла привнести в эту комнату, подтверждая идею о том, что с пространством нужно сосуществовать, а не просто пребывать в нем.

Он вспомнил истерики, которые Джинни могла закатить на просмотре мультиков, и чувство радостного предвкушения, какое бывает перед свиданием, когда он мог улизнуть с работы пораньше, чтобы забрать ее из школы. Он вдруг понял, каким серым и безжизненным стал его мир без ее улыбок во весь рот, скандалов, от которых дрожал пол, конфет и одежды кричащих цветов. Теперь в жизни остались лишь умеренность, сдержанность и приглушенные тона.

Тим не знал, сможет ли он жить в мире, который так легко переносил ее отсутствие.

Он моргнул, и на его ресницах нависли слезы.

Вдруг он осознал, что держит в руках трубку и набирает домашний номер.

Дрей ответила на середине первого же гудка:

– Алло! Алло!

– Это я.

– Я думала, ты позвонишь вчера вечером.

– Прости. Я только что разобрался с делами.

– Где ты?

– В центре.

Он услышал, как она вздохнула:

– Господи. – На линии что-то прогудело, потом еще раз.

Они помолчали. Тим два раза открывал рот, но не мог решить, что сказать. Наконец он спросил:

– Ты в порядке?

– Не совсем. А ты?

– Не совсем.

– Где я могу тебя найти, если ты мне понадобишься?

– Вот мой новый номер сотового. Запомни его и никому не давай: 3234711213. Я буду на связи двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, Дрей. Я в десяти галактиках от тебя.

Ему показалось, что она прижала трубку к щеке. Интересно, какое у нее сейчас выражение лица.

– Я уже поговорила кое с кем из друзей. Но Медведю мы должны сказать вместе. Я подумала, мы можем пригласить его завтра. Домой. В час нормально?

– Хорошо.

– Тимоти? Я, э-э… я…

– Знаю. Я тоже.

Она повесила трубку. Тим прижал телефон к губам. Он сидел в вялом оцепенении, не меняя позы, почти двадцать минут.

Затем встал и включил телевизор, чтобы прогнать одиночество. Знакомый голос Мелиссы Йюэ наполнил комнату:

«Сегодня освободили Джедедайю Лейна, так называемого газового террориста. Он предстал перед судом по обвинению в распылении нервно-паралитического газа в Бюро переписи населения, унесшем восемьдесят шесть жизней. Нападение на Бюро переписи населения было самым крупным террористическим актом на территории США с 11 сентября и самым крупным террористическим актом, совершенным американским гражданином со времен нападения Тимоти Маквея на правительственное здание в Оклахоме. Несмотря на выходки Лейна в зале суда, присяжные его оправдали. Прокурор заявил, что Лейну повезло потому, что многие из собранных улик были признаны недействительными. Заявление Лейна после процесса вызвало бурю гнева в обществе.»

На экране возник кадр, где Лейна вели через толпу репортеров, протягивающих к нему камеры и микрофоны:

«Я не говорю, что я это сделал, но если бы я это сделал, то только ради того, чтобы утвердить права нации».

На экране снова появилось лицо Йюэ, на котором читалось нескрываемое отвращение: