Юрий Ларин. Живопись предельных состояний - Дмитрий Смолев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На другой день этот милиционер сажает меня в поезд, я смотрю, поезд идет в сторону Москвы. «Вот как хорошо, повезут меня в Москву, окажусь я среди людей, которые знали моего папу», – думаю я, считая Гусмана своим отцом. Я многих родственников Гусманов знал, надеялся, что отвезут меня туда, я кого-нибудь из них разыщу. Шел-шел поезд, потом объявляют станцию Серебряково. Рядом – городок Михайловка. Меня ведут: колючая проволока, вышка стоит. Не помню своих ощущений, испугался ли, но когда привели меня, я увидел, что это такой дом, в котором живут первоначальные обитатели моего детдома, блатные. Они сразу забрали у меня кожаный ремень, который я украл у Володи Пронина. Потом милиция, проверка. Я не помню каких-то издевательств, но вот то, что ремень отняли и, может быть, что-то еще, что у меня было… Но ремень хороший, роскошный.
Обидно вышло, что и говорить, – тем более Юра успел уже отвыкнуть от подобных дурных манер у соседей. К тому же инерция побега наверняка давала о себе знать: не хотелось останавливаться на достигнутом. Так или иначе, увидев «симпатичное лицо» другого пойманного детдомовца, из астраханских, он тут же договорился с этим мальчиком о незамедлительном новом побеге – однако не вышло.
Разработанный наспех сценарий предусматривал таинственное исчезновение двух малолетних арестантов прямо на показе той самой киноленты «Молодая гвардия». Казалось, дело верное.
Нас построили и повели под охраной смотреть этот фильм, как зэков. Мы с этим пацаном договорились, что сбежим во время фильма – мы же не знали, как это у них устроено. А в зале в конце каждого ряда сели конвоиры. Пока мы шли, казалось, что их мало, а здесь как-то они так устроили, что нельзя было убежать. Так мы и посмотрели этот фильм. Не могу сказать, понравился он мне или нет, – мысли были совсем о другом. Они всегда были, эти мысли, поэтому меня ничто не интересовало, никакое рисование, кинофильмы.
История с незадавшимся побегом постепенно двигалась к финалу, причем двигалась уже сама собой, по заданному извне алгоритму.
Мне показали какую-то женщину, сказали, что это экспедитор, она повезет меня в Сталинград. Я должен буду у нее переночевать, а потом мне скажут, что дальше. Это была ужасная ночь, потому что у нее было огромное количество клопов. Это что-то чудовищное. Утром садимся в поезд – и меня везут в Сталинградский детприемник. Но Сталинградский детприемник – это примерно метра четыре ограда. Когда меня туда привели, был какой-то праздничный концерт. Концерт давали какие-то школьники из Сталинграда. Но там, в зале, все переговаривались на блатном языке о том, чего они хотели – курева, чего-то еще…
Проход в этот детприемник был по туннелю. Там все было предусмотрено. Когда концерт закончился, женщина-экспедитор зашла за мной и, сказав «ночевать ты будешь в другом месте», отвела меня не туда, где спали все эти пацаны. Конечно, к этому времени все, кому надо, обо мне уже знали, поэтому меня и поселили отдельно от других ребят в этом детприемнике. Когда меня уже вернули в детдом, директор Клавдия Михайловна мне сказала «кого нужно, мы всегда найдем». Они все равно были связаны, хоть и хорошие люди, но все равно были связаны.
В общей сложности Юра тогда отсутствовал в детском доме две недели – правда, больше половины этого срока провел в затяжных перемещениях «по этапу». Одновременно с ним отловили и Толю Жесткова, их вернули в Среднюю Ахтубу вместе, все на том же пароходе «Совет», под праздник, около 7 ноября. А вот «Видрашка и Пеник так и не всплыли».
Потенциальное наказание за побег могло оказаться до крайности суровым – вспомним формулировку про «систематическое нарушение внутреннего распорядка и дезорганизацию нормальной постановки учебы и воспитания», чреватую отправкой на зону для малолетних. Однако в силу не известных нам причин дело спустили на тормозах, и никаких серьезных последствий Юра Гусман на себе не ощутил. Разве что лишился однажды похода в кино с одноклассниками:
Всех повели в кинотеатр, недалеко находившийся от детдома. «Молодая гвардия». Я встал, чтобы тоже идти в кино. И вдруг Людмила Марковна, может быть, даже за ухо меня выводит и говорит: «Юра, а тебе нельзя!» Сейчас мне странно, что именно она, но видимо, тоже боялась.
Нельзя исключать, впрочем, что как раз руководители и воспитатели детдома приложили усилия к тому, чтобы «отмазать» беглого воспитанника. В любом случае инцидент каким-то образом исчерпался. А «Молодую гвардию» Юра уже и так посмотрел незадолго до того, невелика была потеря.
С возвращением из побега сопряжен по времени случай, которому, несмотря на все сопутствующие неприятности, Юра тогда большого значения не придал. Аукнулся этот случай гораздо позднее, через десятилетия.
Видимо, сразу после эпизода с побегом мы легли спать, и кто-то из воспитателей говорит «вот сейчас привезли нового, Славу Шашурина» (а постелей уже нет, поздний вечер), «кто может к себе положить?» Я говорю «ну, давайте, я могу положить». О чем мы с ним говорили, я не помню, но как всегда, все что-нибудь рассказывают о себе, как попал в детдом, где раньше бывал. Самое интересное, я почти уверен, что на следующий день его отправили в другой детдом, потому что я не помню, чтобы он остался. А дальше разворачивалась цепь событий, в которой Слава Шашурин сыграл свою роль: он заразил меня стригущим лишаем.
Но не только меня. Этим лишаем человек пятьдесят заболело. Нас всех повезли в Сталинград во 2-ю, кажется, больницу, там облучали до такой степени, чтобы волосы все выпали, а потом мазали лысые головы какой-то мазью или йодом. В больнице, я помню, было много сифилитиков, которые на лестнице рассказывали о своих приключениях. Потом отправили нас в Заплавное, где была районная больница и где жили родственники моего последующего друга Володи Климова. Там продолжалось это лечение, мазали.
