Песни/Танцы - Алексей Ручий

– Куда пойдем? – спросил я.

– Куда-нибудь, – ответила Маша, – не стоять же здесь.

– Действительно. Тогда ведите.

Мы пошли по Садовой улице в направлении Невского. Геныч работал психиатром в психоневрологическом диспансере. Работа не из легких, учитывая контингент, с которым приходилось общаться, но Геныч справлялся. Сказывался его спокойный характер. В последнее время мы виделись не так часто, как раньше, но если встречались, время проводили с огоньком.

– Как вообще жизнь-то? – спросил Геныч. – Как работа?

– Ничего работа, пока не доконала. Терпим друг друга.

– Хорошо.

– Если серьезно, то все нормально. Работа даже нравится. Не всегда, но местами кажется, что это гораздо лучше того, что могло бы меня ждать.

– Вот, замечательно. Я рад, что ты понимаешь это.

– Я рад, что жизнь не подкидывает мне других подлянок, кроме этой осени, а это уже прекрасно. Пережить осень в Питере – это, сам знаешь, тоже не просто. Я бы на месте бога создал в раю санаторий для бывших петербуржцев – они заслужили.

– Да уж. Город психов на самом деле. Как осень началась, клиентов у нас в диспансере прибавилось.

– Кто бы сомневался.

Мы зашли в небольшое полуподвальное заведение на Апрашке под названием «СССР». Маленький бар был оформлен в стиле ностальгии по Советскому Союзу: на стенах, обклеенных старыми пожелтевшими газетами «Правда», висели агитационные плакаты, портреты Ленина и Сталина, пионерские галстуки и прочие атрибуты канувшей в лету эпохи. Вдоль стен стояли невысокие столики с пепельницами и играми, окруженные миниатюрными табуретками. Посетители почти целиком состояли из завсегдатаев и друзей бармена, они резались в нарды в углу. Мы сели за свободный столик и заказали пива.

– Ну, за встречу, – сказал Геныч, когда мы расселись и нам принесли заказанное пиво.

– Давайте, – вторил я, – за встречу. Хорошо, что встретились.

Мы пригубили пива и достали сигареты. В баре играла музыка: какая-то чудовищная смесь скрежета и свиста, дополняемая рваным ритмом барабанов, кажется, это был новый набирающий популярность стиль – дабстеп.

– Как люди могут такое слушать? – задал я вопрос самому себе, но получилось вслух.

– Ты ничего не понимаешь, – ответила Маша, – это дабстеп, модное сейчас направление электроники.

– Это примитивизм какой-то. Для меня самое модное направление электроники – это Депеш Мод или же Продиджи, если хочется чего-то экстремального.

– Продиджи – это уже прошлый век, про Депеш Мод вообще молчу.

– Пусть прошлый, хронологически против истины ты не грешишь. Но тогда я за прошлый век, чем за эту какофонию.

– Не ссорьтесь, девочки, – Геныч затянулся сигаретой и выпустил густое облако дыма.

– Сам ты девочка. Ты-то что думаешь по этому поводу?

– Ничего не думаю. Нирвана круче всех, Курт Кобейн живее всех живых.

– С этим никто и не спорит.

– Тогда давайте еще выпьем.

– Давай. За понимание тогда.

Выпили еще пива. Потом молча докурили. Дабстеп закончился, заиграла медленная рок-баллада. Елей на душу. Я откинулся на табуретке, прислонившись спиной к стене.

– В шахматы не хочешь сыграть? – предложил я Генычу, на соседнем пустующем столике лежала шахматная доска.

– Не хочу, если честно. Да и в шахматах не силен.

– Ну, как знаешь.

– А вы Боярский пробовали? – спросила внезапно Маша.

– Это усатого мушкетера что ли?

– Нет. Это коктейль такой. Называется Боярский.

– Портвейн с колой?

– Нет же. Давай, я возьму, и ты попробуешь? Хорошо?

– Валяй.

– Тогда я возьму всем нам по Боярскому.

Маша сорвалась в направлении бара. Боярский – так Боярский, я был не против. Я посмотрел на Геныча. Геныч расслабленно пил пиво.

– Жениться еще не надумал? – спросил я.

– Думаю над этим. Наверное, пора…

– Ага. Вы же давно вместе.

– Давно.

Вернулась Маша с тремя стопочками, в каждой плескалась взвесь из нескольких разноцветных ингредиентов.

– Пить надо залпом, – сказала она.

– Хорошо, тем лучше – мне трудно смаковать незнакомую мне жидкость. Вдруг этот красный слой – лягушачья кровь?

– Это соус табаско. А вообще – пей давай, не разговаривай.

Мы стукнулись стопочками и выпили. Боярский легко провалился внутрь моего пищевода. Осталось только уксусное послевкусие. Я поспешил сообщить об этом Маше:

– Я ошибаюсь или в состав входит уксус?

– Не уксус, а соус табаско, я ж говорила.

– По мне так уксус, самый обычный уксус.

– Еще гренадин – красный сироп из гранатового сока. И водка.

– Вот водки я совсем не ощутил.

– Тогда надо повторить.

– Думаешь?

– Сто процентно!

За второй порцией пошел уже я. Скрупулезно пронаблюдал процесс приготовления коктейля. Маша не обманула: сироп, водка, соус. Кажется, в таком порядке. Соус осел сквозь водку и лег поверх сиропа. Я расплатился и вернулся на наше место.

– Да, ты права: там водка, соус и этот сироп, как его… – сказал я Маше.

– Гренадин.

– Ага, он.

– Будем, – Геныч высказал то, что крутилось у нас в головах.

Мы чокнулись и выпили. Опять привкус уксуса. Я достал сигарету из пачки, чтобы его перебить. Чиркнул зажигалкой.

– Почему он называется Боярский? – спросил я Машу.

– Не знаю. Боярский и Боярский, какая разница?

– Да, в общем-то, никакой.

Действительно, зачем вникать в суть сложных и не самых логичных имен? Кто знает, что думал неведомый изобретатель этого коктейля, когда подбирал алхимический состав? Возможно, его действиями руководители какие-то масонские мотивы. Не зря же в составе коктейля два красных и один прозрачный компонент. Кровь и слезы. А еще фамилия известного актера и болельщика «Зенита» в названии. Да уж…

Заиграла зажигательная самба – какой-то техно-ремикс классической мелодии. Захотелось танцевать.

В «СССР» невозможно было сделать это по определению – не позволяло маленькое пространство бара, от стены до стены было каких-то пять метров, и это не беря в расчет, что на этих метрах уже стояли столы и табуретки. Это был бар для спокойных бесед, дающий возможность спокойно накачаться после трудного рабочего дня в компании старых знакомых, играя в шахматы или нарды. Для танцев надо было искать пространство побольше.

– Вы не хотите танцевать? – спросил я своих друзей.

– Ты хочешь танцевать? – раскусила меня Маша.

– Я хочу. Но вопрос был адресован вам.

– Я не против, – Маша повернулась к Генычу, – а ты?

– А я как все, – спокойно рассудил Геныч.

– И где здесь можно потанцевать?

– Пойдемте на Думскую – там можно, – кажется, Маша обрадовалась перспективе танцев.

– Давайте тогда допьем и двинемся.

– Хорошо.

Ночь разворачивала свое алкогольное действо, словно разноцветную волшебную спираль, завлекая нас в свои темные, чарующие и манящие чертоги; хотелось отдаться ей, забыть обо всем и пуститься вдаль по ее теплым волнам. Да ночь! Да здравствует молодость! Да здравствует пьянящее и бесконечное чувство свободы, свойственное молодости!

Только молодым можно пойти на верную смерть, не боясь. Потому что молодости неведом страх. Молодость дышит светлым и трогательным; тем, что лежит в основе этого заскорузлого и очерствевшего от времени мира и что потерялось под тусклым налетом повседневности.

Мы допили и покинули ностальгический бар «СССР». Прощайте, Ленин и Сталин! Мы идем дальше, на поиски завещанного вами светлого будущего, но уже без вас. И мы его обязательно найдем – не сомневайтесь в нас.

Думская была культовым местом. Меленькая улочка вдоль Перинных рядов почти целиком являла собой пространство клубов и баров. Бары были небольшие, но зато на любой вкус. От мажорного пивного ресторана, принадлежавшего известному питерскому шансонье, до темной панковской забегаловки, где в маленькой прокуренной комнатке постоянно ревел хардкор, выдаваемый одной из местных групп. Ты мог выбрать один и ходить только в него. Либо, наоборот, посещать их все, блуждая от одного к другому. Многие так и делали.

Для людей старшего возраста Думская улица в пятницу вечером и все выходные дни выглядела средоточием пьянства и разврата; для молодежи, потерявшей в эпоху стабильности все нравственные и идейные ориентиры, – олицетворением свободы. Здесь можно было пить, разговаривать, танцевать, снимать девчонок или парней – кому как нравилось. Здесь было легко отыскать кого угодно: хоть размалеванных в стиле глэм фриков, хоть хипстеров в клетчатых пальто.

Однажды здесь ко мне привязался молодой бомж, который рассказывал анекдоты за символическую плату. Он проделывал свою работу весьма просто: преграждал вам путь и после короткого вступления, посвященного его нелегкой доле, предлагал сформулировать тему, на которую вы хотите услышать анекдот. За небольшое от вас вознаграждение конечно же. Разогретые алкоголем кочевники от бара к бару редко посылали его. В конце концов, он просил деньги за работу, а не просто так. Поэтому его слушали и ему подыгрывали: всем было интересно – действительно ли он такой знаток анекдотов.