Закон - Роже Вайян

Он отбивался как мог:

- Я дал им минимальные сроки. Об этом все слишком хорошо знают...

- Вы во всем придерживаетесь минимума. Я тоже знаю это слишком хорошо.

Когда она потребовала себе отдельную спальню, муж начал грубить: "холодная женщина", "ледышка", "деревяшка". Заговорил он даже о своих "супружеских правах". Она смерила его презрительным взглядом:

- Вы еще хуже, чем мой отец. Он тоже говорил гадости, но не навязывал их никому именем закона.

После целого года споров они пришли к некоему компромиссному решению. У нее будет отдельная спальня, но она обязуется время от времени пускать мужа к себе. Однако всякий раз ему приходилось прибегать то к просьбам, то к угрозам.

Судья высадил жену в глубине бухты, у опушки сосновой рощи, перед роскошным портиком летней колонии для детей служащих почтового ведомства.

А сейчас он пытался развернуть машину, чтобы отправиться обратно в Порто-Манакоре. Только с третьей попытки ему удалось выбраться на песчаную дорогу. Еще несколько лет назад она была бы ему признательна за его шоферские неудачи, выгодно отличавшие его от всех ее знакомых мужчин, помешанных на лихой езде, словно их умение с шиком водить машину служило доказательством их постельных подвигов, какими они неустанно кичились. Но теперь, когда муж оказался никчемным и вялым человеком, его неумелость только раздражала.

Она стояла рядом с "тополино". А муж откинулся на спинку сиденья, готовясь снова дать задний ход.

- Ну а теперь правильно? - спросил он.

- Поезжайте... Стоп, стоп... Руль, руль поверните.

Машина наконец-то выбралась на песчаную дорогу. Судья поставил ее, повернутую носом к Порто-Манакоре, рядом с женой.

- Вы действительно не хотите, чтобы я за вами заехал?

- Я же вам говорю, меня подвезут.

- Ну, тогда до свидания, carissima.

И портик летней колонии, и мраморные колонны, и кованые чугунные решетки - все было возведено в эпоху Муссолини на средства министерства почт и телеграфа. После чего духовенство торжественно освятило эти архитектурные излишества, на том работы прекратились - больше ничего так и не построили. Сосновая роща начиналась сразу же за мраморной колоннадой. Дети жили на берегу моря, в армейских палатках. А в нескольких домиках барачного типа, стоявших между морем и портиком, размещалась администрация.

Донна Лукреция заглянула к директору:

- Я лишь на минуточку, дорогой друг, проездом. Мне необходимо уладить кое-какие вопросы с врачом.

В домике, где помещался медицинский пункт, она обнаружила только медицинскую сестру:

- Ну ясно, душенька, вечно за работой... Скажите, пожалуйста, доктору, что я заходила... Меня ждет старшая воспитательница.

А старшей воспитательнице:

- Не буду вас отрывать от дела, меня директор ждет.

Она прошла за домиками к песчаной дороге. Оглянулась. "Я-то никого не вижу, но уверена, что за мной следят по меньшей мере два десятка любопытных глаз, проклятый край!" Донна Лукреция старалась шагать с самым непринужденным видом. Медленно обогнула холм, за которым начиналась тропинка, ведущая к мысу. Заросли колючего кустарника скрывали ее от посторонних взглядов. Чувствуя биение собственного сердца, она быстро свернула на тропку. Ведь впервые в жизни шла она на любовное свидание.

На "веспе" дона Руджеро Франческо объездил все Скьявоне. Остановился у "Почтового бара", выпил чашечку кофе, поболтал со знакомыми юношами. А теперь он катит к сосновой роще.

Весной, когда он уже почти совсем оправился после долгой болезни, он впервые очутился наедине с донной Лукрецией. Пошел к ним вернуть пластинки и книги, в том числе этот французский роман "Пармская обитель".

Она спросила, понравилась ли ему книга.

- Я-то сама, - добавила она, - раз десять ее перечитывала.

Разговорить его было трудно. Даже со своими товарищами по университету в Неаполе он был скуп на слова, так как с детства привык молчать в присутствии отца, которого до сих пор побаивался. Он слушал, он смотрел на донну Лукрецию, которая все время двигалась по гостиной, и он никак не мог угадать, подойдет ли она сейчас к книжному шкафу, или к проигрывателю, или к бару: "Рюмочку французского коньяка?", или к торшеру и зажжет его, или к выключателю на стене и потушит люстру, или к кожаному креслу и пододвинет его к лампе, не переставая говорить об этом французском романе, - и все это получалось так естественно, так само собой - красивая женщина, крупная, но не отяжелевшая, как обычно грузнеют красавицы на Юге, величавая и простая, величавая в своей простоте.

Вдруг он задним числом сообразил, что с первой до последней страницы только что прочитанного французского романа представлял себе Сансеверину именно такой, как донна Лукреция.

- А я надеялась, - сказала она, - что вам куда больше понравится Стендаль, что это будет для вас как бы ударом, откровением...

- Я не совсем понимаю Фабрицио, - ответил он.

- Что вы хотите этим сказать? - с живостью спросила она.

- По-моему... - промямлил он.

Он еще не сформулировал даже для себя свое впечатление от героя романа. И поэтому замолчал.

- Что по-вашему? - настаивала она.

- По-моему, - проговорил он, - на месте Фабрицио я полюбил бы не Клелию.

Она с любопытством подняла на него глаза.

- Вы что, молоденьких девушек не любите?

- Не знаю, - признался он.

- Понятно, - протянула она, - вы предпочли бы малютку Мариетту?

- Какую Мариетту?

- Ну актрисочку, помните, Фабрицио еще ранит ее покровителя шпагой.

- Я и забыл, - протянул Франческо.

Их глаза встретились.

- Нет, - буркнул он, - я полюбил бы Сансеверину.

И тут же почувствовал, что краснеет.

Добравшись до сосновой рощи со стороны Скьявоне, он перешел на вторую скорость, свернул на тропинку и метров триста трясся по колдобинам. Потом спрятал мотороллер в заросли кустарника, чтобы его не было видно, и пошел пешком.

Сосны сплошь покрывали мыс, загораживающий с востока бухту Порто-Манакоре. Внизу начиналась дорога. На самой оконечности мыса рыбаки построили трабукко. По сосновой роще бродят одни лишь смолокуры, а дорогой пользуются одни лишь рыбаки, пробирающиеся к трабукко. Курортники обычно торчат на пляжах поблизости от Скьявоне и Порто-Манакоре. Рыбаки ходят всегда одним и тем же путем, а в августе не видно и смолокуров, горшочки для сбора смолы в это время года пусты. Перешеек и сосновая роща единственные пустынные места во всей округе: добраться до перешейка можно, только пройдя через мост, переброшенный над водосливом озера, у подножия виллы дона Чеэаре - другими словами, на виду у его людей, так что об этом немедленно становилось известно всему городу. Вот почему Франческо Бриганте и донна Лукреция выбрали для первого своего любовного свидания сосновую рощу.

Сначала Франческо шел по опушке рощи со стороны Скьявоне, по краю жнива. Ему попалось стадо ослов, пасшихся на свободе, потом стадо коз. Слепни, кружившиеся над ослами, бросили свои жертвы и накинулись на Франческо. Срезав ветку мирты, он усердно отгонял наседавших на него слепней. Солнце быстро приближалось к зениту.

Первая их встреча с донной Лукрецией без посторонних свидетелей, тогда, когда он сказал ей, что на месте Фабрицио предпочел бы Сансеверину, длилась от силы полчаса. И в эту самую минуту он вдруг подумал: "Я люблю донну Лукрецию". Тремя месяцами раньше ему и в голову бы не пришло, что малый вроде него может полюбить женщину, подобную донне Лукреции. Таковы были последствия чтения французских романов.

И понятно, он окончательно был не в состоянии отвечать на непринужденные вопросы жены судьи Алессандро. Она смотрела на него с нескрываемым любопытством, "неприкрытым любопытством", подумалось ему; взгляд донны Лукреции всегда слишком неприкрыто выражал все ее мысли и все ее чувства.

Он поднялся с кресла и на миг задержал в своей руке протянутую ему руку.

- Уходите, - приказала она.

Целых три недели, последовавших за этим свиданием, он любил ее так, как любили своих избранниц герои романов минувшего века. Он видел ее в гостиных Порто-Манакоре - никогда еще они не встречались так часто; говорил он еще меньше, чем раньше, да и она тоже, подобно ему, замыкалась в кольце молчания, так они и сидели рядом у проигрывателя, только время от времени предлагали друг другу послушать ту или иную пластинку; остальные гости тем временем танцевали или играли в бридж. Но думал он о ней беспрестанно, рисовал себе в воображении их одинокие прогулки по улицам Милана, их любовные клятвы на берегу Арно во Флоренции, их поцелуи в Булонском лесу в Париже, только ни разу ничего не случалось с ними ни в Порто-Манакоре, ни даже в Неаполе: их любовь была представима лишь совсем в ином мире, чем тот, который он знал, в иные времена, в ином пространстве, в предыдущем веке или же на Севере, где-нибудь за Тибром.

К концу третьей недели настал срок возвращаться в Неаполь, он пришел к ней попрощаться, застал ее дома одну. Они стояли молча лицом к лицу. Он даже не предвидел, что все будет так.