Последнее лето - Лидия Милле

* * *

Саки все свободное время отдавала сестренке; купала ее, кормила, одевала потеплее.

– Вот, смотрите, – с ноткой гордости в голосе обратилась она к нам с Джен.

Малявка лежала на середине кровати в ворохе одеял, почти не шевелясь. Личико красное и сморщенное, на макушке черный хохолок.

– Ага, здорово, – сказала я. Не знаю, какой реакции ждала от нас Саки. Восхищения младенец у меня не вызывал, а я стараюсь всегда говорить правду. – Ты молодец, отлично справляешься, – выдавила я.

И внимательнее присмотрелась к самой Саки. Одежда замызганная, волосы свисают сальными патлами.

– Слушай, – сказала я, – давай мы с Джен побудем здесь и присмотрим за малышкой. А ты передохни, сходи в душ. О’кей?

Джен меня поддержала. Саки согласилась и отправилась в ванную. Послышался плеск воды.

Младенец на кровати дернулся во сне.

– Что, повсюду вооруженные люди? – услышав мой рассказ, переспросила Джен. – И по таким опасным дорогам мы должны ехать к ним на выручку?!

– Может, и должны, – сказала я.

* * *

Серьезно заболели родители Ди. И мать Дэвида. И мать (приемная) Лоу.

Впрочем, для Лоу родственные связи не имели особого значения, потому что он был универсальным донором: первая группа крови, резус фактор отрицательный.

Ехать к родителям он категорически не желал.

Но в конце концов согласился.

* * *

Бёрл на время отключил биометрический замок и вручил нам ключи от силосной башни. «Заберитесь наверх, – сказал он, садясь в фургон. – Установите наблюдение. Круглосуточное. Пишите в случае чего».

Когда они уехали (Ди, Дэвид и Лоу в фургоне, Бёрл с Лукой – на передних сиденьях), мы с Рейфом залезли наверх.

Лестница, от подъема по которой кружилась голова, вывела нас к площадке с дверью. Открыв ее, мы вышли на выступавшую из полукупола крыши металлическую платформу с хлипким ограждением, на которой стоял жалкого вида клетчатый складной стул.

Перед нами расстилались зеленые поля, расчерченные рядами деревьев и лентой грунтовой дороги. Коричневели крыши разбросанных то тут, то там домов. Ферма справа, ферма слева. Возле первой перед продолговатой поилкой сгрудились черно-белые коровы; на лужайке второй трое ребят в шортах перебрасывали ярко-желтый диск фрисби.

– Это с ними нам нельзя общаться? – спросил Рейф.

– Девятое правило, кажется.

Пока мы наблюдали, как они носятся, как летает по воздуху тарелка, ко мне на секунду вернулось ощущение нормальной жизни. У меня даже мелькнула мысль, что у нас разыгралось воображение. Нафантазировали себе невесть что. Шторм, поваленные деревья. Смерть матери Саки.

Мне вдруг стало легко. Но тут же пришло осознание: это и есть мои фантазии. Реальна лихорадка. И смерть.

Вдали синело в дымке небо.

* * *

В светлое время суток кто-нибудь из нас стоял на смотровой площадке силосной башни, вооруженный биноклем Вэл, который мы оставляли следующему дежурному под стулом.

Вэл нравилось дежурить, хотя бдительностью она не отличалась. Она привязывала веревку к стальному ограждению смотровой площадки и упражнялась, то поднимаясь, то спускаясь. Постепенно она училась карабкаться все быстрее, и, отталкиваясь от металлической стены, довольно улыбалась.

Рейфу нравилось дежурить, потому что, стоя наверху, он мог отбивать мячики для гольфа клюшкой, которую прихватил из особняка. Джен нравилось дежурить, потому что это освобождало от забот о младенце. Терри это нравилось потому, что там никто не мешал ему делать записи в дневнике.

Заняться наверху было особенно нечем. Я поглядывала то на дорогу, то на небо и слушала в наушниках музыку. В голове вертелись мысли о друзьях, уехавших отдавать свою кровь. Ди, с ее навязчивой привычкой обрабатывать антисептиком руки и тело, и Дэвид, с его замашками кибердиверсанта, сейчас казались мне святыми.

На расстоянии они превратились в абстракцию. В отвлеченную идею. А в идеях больше романтики, чем в живых людях.

От скуки я даже размечталась о Лоу и вздрогнула, поймав себя на этих фантазиях. Они меня смутили. Гадость какая, подумала я, это все от безделья.

А вот интересно, если бы он сменил стиль? Обычно кардинальную смену имиджа практикуют женщины и девочки, хотя чаще в ней нуждаются мужчины и мальчики. Если в этом вообще хоть кто-то нуждается. Я стала вспоминать фильмы, в которых главный герой проходил через такую трансформацию – всегда к лучшему. Гусеницы превращались в бабочек. Под воодушевляющую фоновую музыку.

В кино все это преподносится как торжество человеческого духа.

И означает, что в последнее время наша планка оценки того, что есть торжество духа, упала ниже плинтуса. Накрась губы помадой, сделай стрижку и уложи волосы гелем. Нарядись в новые шмотки.

Это и будет полное торжество человеческого духа. За подобными размышлениями я и коротала время на вершине силосной башни.

* * *

Дни тянулись медленно. Погода стояла тихая: никаких штормов и даже почти без дождей. По календарю осень еще не наступила, но и на лето это время года уже не походило. Лето осталось в прошлом, когда в нашем распоряжении были просторный особняк, сияющее озеро и голубой океан.

По утрам мы выпускали пастись ослов и коз и помогали Мэтти в огороде. По очереди готовили обед. Стирали вручную, в раковине в коттедже, развешивали одежду сушиться, а там, глядишь, уже и вечер. Мылись холодной водой, чистили зубы одной щеткой, покуда не выпадала щетина, и экономили пасту. Девочки во время месячных пользовались единственной губкой. Мы разрезали ее на кусочки и стерилизовали кипячением.

Еду готовили по очереди, под руководством Дарлы и ангела по имени Джон, который когда-то работал сушефом. Ангелы заправили генератор бензином из силосной башни. Они же регулярно обходили дозором окрестный лес. Саки после ужина ходила на могилу матери, взяв с собой сестренку; она же кормила ее смесью и укладывала спать. Кроме того, она начала сооружать на могиле курган, который каждый день подрастал на пару камней, принесенных с берега реки.

Свет в коттедже мы почти не включали – ради экономии и чтобы не привлекать внимание. Несколько раз Рейф разводил на улице костер, но из соображений безопасности мы решили делать это не часто. В эти редкие вечера мы садились поближе к огню, а ангелы учили нас своим хипповским песням.

Дарла утверждала, что петь полезно для здоровья.

– Это как улыбаться, – говорила она. – Чем больше улыбаешься, тем больше хочется.

Джуси сплюнул.

Они научили нас знаменитой грустной песне со словами «Hello darkness my old friend, I’ve come to talk with you again»[3], и другой, радостной, под названием «Spirit in the Sky»[4], которая полюбилась Джеку, потому что в ней пелось о его воображаемом друге Иисусе.