Веселая поганка - Людмила Милевская

— Пока — нет, — признался американец.

— Вот и я не слышу. Может они в другом кафе бухают, а я всю ночь должна здесь торчать?

— У вас есть варианты?

— А вы что, больше ничем не можете мне помочь? Только для этого мы на край света и ехали?

Он неожиданно рассердился. Впервые с тех пор, как я с ним встретилась.

— Почему вы считаете всех людей глупее себя? — спросил он.

— Потому что они дают мне для этого серьезные основания.

— Дают или вам так кажется?

Я не зашла в тупик и мигом ответила:

— Дают, еще как дают.

— Не уверен. Неужели вы думаете, что я стал бы сидеть здесь, если бы имел более весомые зацепки. Зацепки? Правильно я сказал?

— Смотря что сказать хотели, — ехидно ответила я. — Лично я вас вообще не понимаю.

— Я хотел сказать, что не знаю где еще искать этих «братанов» — почему только вы их так называете, этих неприятных людей?

— Поверьте, не от большой любви к ним, но неужели вы действительно ничего не знаете о них?

Я поверить никак не могла.

— Нет. Кроме того, что они дважды меня хватали и один раз хотели утопить — ничего.

— Да зачем вы нужны им?

Американец вздохнул:

— Не знаю. Они не объяснили.

Я решила зайти с другой стороны.

— А вам они зачем?

Американец опешил:

— С чего вы взяли, что они мне нужны?

Мне стало смешно: не хочет же он меня убедить, что старается исключительно ради меня. Я тут же ознакомила его со своими впечатлениями.

— Не ради вас, — согласился он, не собираясь посвящать меня в свои чаяния.

— Знаете что, — разозлилась я, — не морочьте мне голову. У меня ребенок пропал! Говорите сейчас же, зачем вы приехали в нашу страну?

Я думала, он начнет выкручиваться или врать, но он сказал правду — я почувствовала это.

— Мне нужно разыскать здесь одного великого человека, — прошептал он. — Этот человек приехал в Россию и пропал. Больше года нет вестей от него.

— Это женщина? — насторожилась я.

— Нет, мужчина.

Я вздохнула с облегчением и тут же выразила ему сочувствие:

— Очень жаль, что он пропал, но разве это не тот мужчина из девятой квартиры, с которым я сегодня разговаривала?

— Нет, это мой друг, он сам ищет того великого человека. Я приехал ему помочь.

— А вместо этого сидите в подвале, — посетовала я.

Похоже, американец обиделся.

— Для того здесь и сижу, чтобы узнать, что «братаны» те скажут, — сердито пояснил он.

Однако, наверху ничего не происходило. Оттуда не доносилось ни звука, сколь старательно не прислушивалась я. Зато послышался громкий топот по коридору. Американец прижал меня к стене и прикрыл своим телом, и очень вовремя, потому что дверь внезапно распахнулась, впустив сноп тусклого света, показавшегося ослепительным после тьмы.

— Слышь, Колян, — раздалось над самым моим ухом, — и здесь, бля, не заперто. Зрю, балдеют они тут по-черному. Козлы, бля! Чисто конкретно, бля, козлы! Куда ни глянь — открытка чистая. Штрань и что надо байдань до полных голяков.

— Да что байданить там? — примирительно усмехнулся другой голос. — Сплошь мадаполам! Не кипеши, братан, пригони балек и того, типа прилуниться пора бы. Ты как?

— Конкретно — за, — ответил мой «братан», его голос я сразу узнала. — Пора прилуниться.

И дверь закрылась.

И непросто закрылась, а, судя по звукам, закрылась на замок. Шаги удалились, как и голоса. Я даже не сразу поняла, что произошло. В первые секунды облегчение даже испытала, что не заметили нас «братаны». А тут еще и американец меня отвлек.

— Вы поняли что-нибудь? — спросил он. — На каком языке эти люди разговаривают?

— На русском, конечно же, другого и не знают поди, уж не полиглоты. А вы еще собирались идти без меня. Через раз понимаете, а все туда же, — не упуская момента, принялась укорять его я.

— И все же, о чем они говорили? — невежливо перебил меня американец.

— Один пацан выразил недовольство по поводу слишком хорошего времяпрепровождения других — своих коллег.

— А при чем там открытка?

— Открытка, значит открытое помещение, — перевела я, — мол все нараспашку, заходи и что хочешь бери, а второй отвечает, мол брать-то там и нечего, сплошное барахло. Лучше, говорит, не ругайся, а дверь на замок закрой, потому что пора бы уже и в злачное место податься.

И тут до меня дошел наконец смысл их беседы. Я бросилась к двери и с силой дернула за ручку — без всякой пользы.

— Заперли нас! — закричала я. — Сволочи, заперли!

Американец ладонью зажал мой рот и торопливо зашептал:

— Тише, пожалуйста, тише — нас могут услышать.

Я же была не в себе от горя. Мой ребенок неведомо где, а мы попала в ловушку. Вместо того, чтобы ребенка выручать, я в подвале сижу.

— Это все вы виноваты, — прошипела я. — Из-за вас я вляпалась.

Американец тоже расстроился.

— Кто же знал, — оправдывался он. — В прошлый раз здесь все было открыто, но может мы услышим еще что-то полезное.

— Услышим, как же. Они же ясно сказали, что собираются в ресторане бухать, а не говорить вам здесь полезное. Вот-вот умру от разрыва сердца.

— Вы так боитесь? — удивился он.

— Не боюсь, а переживаю.

— Успокойтесь, пожалуйста.

— Успокоиться? Не смешите меня! Вы не знаете как переживает мать, когда теряет своего ребенка! Еще немного и наброшусь с кулаками на вас.

Он отодвинулся подальше и прошептал:

— Не надо, пожалуйста, это вам не поможет. Неприятное, конечно, положение, но давайте предадимся Богу — все в его руках.

Услышав это, я взвилась.

— Неприятное?! Вы втянули меня в полное дерьмо, а теперь советуете предаться Богу? — закричала я. — Думаете, это поможет?

— Уверен, что да.

Я заплакала, а что мне оставалось? Бездействие, в котором вынуждена была пребывать, пугало больше смерти. Мой Санька, мой сын в руках страшных людей, а я сижу в этом вонючем подвале и ничего не могу предпринять.

От этой мысли мне стало еще горше. Я плакала уже навзрыд, приговаривая:

— Санька! Мой Санька!

— Санька — это кто? — спросил американец.

Я готова была его убить, но ответила:

— Это мой сын.

Ответила и завыла в полный голос. Американец испугался.

— Пожалуйста, плачьте тише, — попросил он.

— Идите к черту! — посоветовала я и назло заорала во все горло.

Удивительно, что меня никто не услышал, кроме, естественно, американца. Зато он заерзал и запыхтел.

Чувствовалось, что впал растерянность.

— Ну хорошо, — наконец сказал он. — Не люблю этим заниматься и не должен, но раз ситуация требует — попробую.

Я перестала плакать и спросила:

— Что вы бормочете там? Чем вы не любите заниматься?

— Не люблю смотреть в будущее, — спокойно ответил он, этот странный человек.

В будущее он, оказывается, смотреть не любит! Жаль, что темно, и я не могу посмотреть на него — все ли у него дома?

— Вы что, шарлатан? — спросила я.

— Нет, что вы.

— А то немеряно их у нас развелось. Из-за границы приезжают, целые представления дают, бешеные деньги огребают, будто у нас своих мошенников мало. Не за этим ли и вы пожаловали к нам?

Американец, похоже, обиделся.

— Зря вы так, — прошептал он, — я не мошенник, и деньги меня не интересуют, и обманывать не собираюсь никого. Да мне и не нужно обманывать. Разве вас хоть раз обманул?

Я задумалась:

— Да нет вроде, но разве вас, мужиков, поймешь? Порой вы десять раз правду скажете, чтобы один раз вовремя соврать.

— Никогда так не делаю, — успокоил он меня. — Вы хотите узнать про своего ребенка?

— От вас?

— Не совсем от меня, но скажу вам я.

Как-то туманно он мне ответил.

— Я грамотная женщина и не верю в колдовство, — на всякий случай предупредила я, но лишь затем, чтобы скрыть любопытство.

— И правильно делаете, — одобрил он, — магия давно свои знания утратила. Человек сам ничего не хочет знать, потому знает лишь то, что хочет.

Я рассердилась. Проще простого напустить тумана — сразу все разглядят в этом тумане и ум, и необыкновенное знание и совершенство. Сама делала так не раз, так что пусть не старается — меня не надуришь.

— Если собираетесь обмануть, чтобы я не рыдала, так зря стараетесь. Уже взяла себя в руки и больше плакать не буду, — мужественно ответила я, но испугавшись, что он передумает, поспешила добавить: — А про ребенка, все же, скажите поскорей.

— Поскорей не получится, — ответил он. — Дайте мне свою руку и отвечайте на вопросы.

«Точно шарлатан,» — подумала я, но руку ему сунула. Надо же было хоть чем-то заняться.

Он сжимал мою руку и задавал вопросы. В основном они касались моего Саньки: когда и где родился, когда и где был зачат. Вопросов было много, всех и не упомнишь. Исчерпался американец не скоро, а, покончив с вопросами, надолго замолчал. Но окончательно не затих: до меня доносилось какое-то его бормотание. Однако и оно вскоре прекратилось — видимо, сложные у него там процессы шли.