Журналист - Павел Солнышкин

Летом 2001 года Павлик сдал сессию, взял отпуск в «ДВВ» и повез группу «Провода» на дачу своего дедушки Ефима Ивановича Попандопуло в село Воздвиженское. В дачном доме, некогда целиком принадлежавшем семейству Попандопуло, дедушка владел половиной, вторая принадлежала владивостокской семье Сыромяцких, получившей ее в 1935 году в результате успешного раскулачивания. Поэтому репетировать «Провода» могли только до 23:00, а затем должны были «прекращать безобразие» и ложиться спать.

Готовясь к этому дачному репетиционному сезону, Павлик строго-настрого объявил панкующим «Проводам», что не допустит трат общего бюджета на табачные изделия: им впятером жить на даче месяц, и все имевшиеся у них в наличии 2000 рублей должны быть потрачены на еду. После длительных дебатов был достигнут компромисс: они берут три блока самых дешевых папирос «Прима», выкуривают их, и если им их не хватает на весь период, то потом они бросают курить.

Три блока «Примы» у них ушли за неделю. Потом они три дня крепились и не курили. Потом стали собирать окурки, скручивать из трех окурков одну самокрутку и курить их. Этого при самом экономном подходе хватило еще на неделю.

А в конце второй недели к парням в калитку постучалась соседка Анна Филипповна Шлемова, проживавшая через два дома от дачи Ефима Ивановича Попандопуло.

— Ребятки, вы такие молодые, сильные, помогите мне, старушке, огород вскопать, — обратилась к ним Анна Филипповна. — А я уж вас отблагодарю!

«Провода» как раз отдыхали от репетиций (и давали отдохнуть от них нервничавшим за стеной супругам Сыромяцким), так что с удовольствием помогли старушке с огородом. В пять пар рук они пропололи редис, клубнику, лук, зелень и морковку, после чего благодарная Анна Филипповна, порывшись минут с пять в сарае, вынесли им запыленную бутылку водки «Столичная». Изучив акцизную марку, парни присвистнули: бутылка была 1971 года выпуска. Вечером, после 23:00, когда за окном разыгралась жуткая гроза с ливнем, парни, выключив аппаратуру, накрыли вечерний стол и откупорили приз. На удивление, 45 градусов текли по глоткам мягко и приятно, зато в ее конце привыкшие к трезвости организмы почувствовали необычайную веселость. Сначала ребята стали под звуки грома, доносившиеся с улицы, петь а-капелла: «Черный ворон», «В поле с конем», «Ой при Лунке при Луне», «Ой мороз-мороз»… Потом как-то само собой получилось, что Слава включил усилок и колонки, а Энерджайзер достал барабанные палочки.

Тут в дверь заколотил сосед — дядя Боря Сыромяцкий, которого его зловредная супруга Валентина Сергеевна поедом ела все эти две недели, а после такого шумного афронта и вовсе послала поставить охреневшую молодежь на место. Дядя Боря, морщась от хлеставших его струй дождя, колотил кулаками в дверь, музыка смолкла, и пьяные «Провода» всей толпой ломанулись открывать. К счастью, им сначала пришлось долго возиться с засовом двери в сени, во время какового открывания они успели переругаться и не на шутку разозлиться. С матами распахнув дверь на улицу, панкующие юноши вывалились из сеней и только успели увидеть перепрыгнувшего через забор дядю Борю. Уже с собственного крыльца он махнул им кулаком и, крикнув «Я в милицию пожалуюсь!» скрылся за своей дверью. Возникла неожиданная пауза.

— Курить охота, — задумчиво произнес Энерджайзер, вытирая со лба дождевую воду.

— А нечего, сегодня днем последнюю самокрутку скурили, — поддержал его Баян.

— Как нечего? — заулыбался Вава. — У нас есть еще три коробки чая «Голд Бонд». А в пакетиках этого чая есть все, кроме самого чая, научный факт! Так что самокрутки можно и из него наделать.

Последнее, что слышал, засыпая, Павлик Морошков, это раскаты грома, шум ливня и дебильный хохот четверых «Проводов», стоявших на крыльце, куривших самокрутки с чаем «Голд Бонд» и ржавших с самого факта, что они курят чай.

А первое, что он услышал утром — это свист самовара, вскипятившего воду для нормального использования чайных пакетиков, и шипение сковородки, на которой Слава напек блинов на всю компанию. Павлик и «Провода» сели за стол и принялись завтракать, когда в сенях послышались шаги, и в кухню вошел милиционер.

Это был Воздвиженский участковый оперуполномоченный Кирилл Станиславович Уткин, которому рано утром в участок нажаловалась зловредная баба Валя Сыромяцкая. Судя по выражению лица, с которым он вошел в распахнутые двери дачи Ефима Ивановича Попандопуло, он был готов брать наркопритон и мысленно заранее сожалел об отсутствии бронежилета и каски. Первое, что увидел он, войдя в кухню, была печка, над которой дед Ефим сушил укроп со своего огорода. Секунд через пять, оперуполномоченный, насмотревшись на сушеный укроп, повернул взор правее и в дверном проеме в комнату увидел перевернутую бас-бочку, использованную накануне в качестве столика. На ней гордо стояла пепельница, в которой лежали окурки газетных самокруток. Глаза милиционера повернулись еще правее и наконец-то увидели мило улыбавшихся ему молодых людей в черных балахонах с надписями «Punks Not Dead», «Sex Pistols», «Nirvana» и «Pink Floyd» (это Павлик), которые… пили чай из самовара, закусывая блинчиками с медом и сметаной.

Последний штрих осмотра явно диссонировал с заявлением гражданки Сыромяцкой и с первыми впечатлениями от жилого помещения. Убедившись в том, что укроп пахнет укропом, что пепельница пахнет жженым чаем «Голд Бонд», а парни пьют этот самый чай, милиционер вынес им устное замечание в связи с несоблюдением ночного режима тишины и отбыл в свой участок.

Похожую историю Павлику потом рассказал Витька Булавинцев. По его словам, он в 1990-м году умудрился продать гопникам из своего двора три брикета сушеного горохового супа из армейских сухпайков, убедив дегенеративных сверстников, что это элитный кубинский каннабис, привезенный его дядей из загранкомандировки. Гопники, купив первый брикет за 50 рублей (еще советских, до гиперинфляции), выкурили его в своих подворотнях, а затем еще дважды требовали от Витьки продать им такие же, пока их всех не призвали в Советскую армию.

И вот теперь Павлик с другом Пашкой Окуневым ехал в Покровку, чтобы столкнуться с настоящими наркоманами и настоящим наркобизнесом. В Покровке оба Пашки завалились в поселковую администрацию, где в канцелярии секретарша шлепнула им печати в командировочных, а затем расстались: Павлик пошел заселяться в гостиницу, а Окунь поехал на маршрутке дальше — в деревню Синельниково. Потом Павлик поставил на уши покровские милицию и госнаркоконтроль, и выделенные ему три оперативника на уазике два дня бороздили улицы и шерстили поставленных на учет домохозяев. У одного они давно