Журналист - Павел Солнышкин

Да-да, поселок Дунай был не чужд нашему герою. Ведь именно там начал свой путь по жизни известный барон владивостокских гопников Митя Тухтаренко по кличке Тухтар, подмявший под себя район Школьной. Там же появился на свет фидошник Витька Шишкин, рассекающий пространство под никнэймом Тип с девизом «Я дрочистый изумруд!» Тот самый Тип, который через год повергнет друзей в шок тем, что на целых два месяца вспомнит о гигиене, чтобы вернуть любовь Ули Банкиной (кстати, встреча Типа и Тухтара во время визита Вити Шишкина в гости к Ульяне на Школьную ознаменуется жесточашей совместной попойкой тамошних гопников и приезжих фидошников, после которой гопником Тухтара отправятся на мыс Чуркин бить тамошних местных), а потом, когда номер не пройдет, вернется к старым привычкам. Дружба с Тухтаром не даст Типу ровно никаких преимуществ в деле разгадки тайн души возлюбленной Б. У. И тот самый Тип, что… впрочем, обо всем по порядку.

— Здорово, Пабло! — обрадованно крикнул Витька Шишкин, встретив Павлика на Океанском проспекте, спускавшегося по посыпанной песком брусчатке к центральной площади и памятнику «Борцам за Власть». — Знакомься, это мой братик Гриша, он недавно уволился с завода у нас в Дунае, потому что там начальник ох*ел вконец, зарплату не платит уже год, гоняет деньги работяг по депозитам, откаты с процентов пилит. Не хочешь об этом написать?

— Конечно хочу! — кивнул Павлик. — Завтра попрошу командировку и к вам рвану. Давайте явки-пароли.

Гриша Шишкин пять лет проработал на том самом секретном военном заводе по ремонту подлодок стратегического назначения сварщиком-корпусником. Но полученный им шестой разряд позволял ему лишь гордиться своей высочайшей квалификацией: устроившись на завод в середине 1990-х, зарплату он за эти пять лет получил лишь 10 раз.

— Командир на заводе меняется каждый год, и весь год, что он там работает, он изо всех сил тырит бабки, — объяснил Павлику Гриша, когда они ехали в электричке от Владика до Находки, откуда шел автобус до Дуная. — Пилит все, что можно и что нельзя. Потом его переводят по службе дальше, ставят нового — и тот начинает тырить по новой. Но раньше получка хотя бы раз в полгода нам выдавалась: дадут сразу за шесть месяцев, так и растягиваешь их на следующие полгода. А тут последний командор вообще с катушек слетел, как пришел год назад на завод, так ни рубля народу и не заплатил!

Дунай встретил Павлика почти лунным пейзажем. Пятиэтажки вокруг автобусной остановки стояли сплошь с зияющими окнами без стекол. Лишь пара-тройка окон в длинном панельном доме-брежневке были заложены картоном, из которого торчала труба печки-буржуйки и вился дымок.

— У вас тут прям как будто в Грозном после штурма, — присвистнул Павлик.

— А ты почти угадал, — кивнул Гриша. — Вон там за сопкой склад артиллерийский, так там каждые два года пожар случается. Потому что завсклада снаряды тырит и китайцам продает. А когда проверкой пахнет — сразу пожар, и вся недостача списывается. Тогда у нас тут настоящие артобстрелы. Особенно весело, когда реактивные снаряды от систем залпового огня рвутся. Они до сюда спокойно долетают своим ходом. Тут раньше больше домов стояло, эти просто не задело пока. Вот и не живет в этом районе никто, самоубийц у нас как-то нет, повывелись.

— А в тех квартирах кто живет? — спросил Павлик, указав на закартоненные окна пятиэтажек.

— Так бомжи. Или панки ещё. Витька, брат мой, пока в универ не поступил, часто в этих домах ночевал. Да и я по пацанству бывало туда сваливал из дома. Там многие квартиры брошены прям с мебелью, она поломанная, но и на дрова, и жопу прислонить куда — найти можно. Бывает сядем там, самогоночки откроем и сидим, костёр ок палим прямо в комнате, романтика!

Сговорились назавтра пойти на завод. Гриша пошел домой, а Павлик — в центр поселка. Зашел в администрацию, поставил в канцелярии печать в командировочное и отправился в гостиницу. Заселившись, пошел поужинать в кафе «Чажма», съел там тарелку шурпы и напился чаю. Потом пошел спать.

Отопление в гостинице работало очень скромно: в комнате держалась температура около 12 градусов. Павлик поверх одеяла кинул свой тулуп, так и переночевал. Зато не опасался насчёт клопов: им такой холод был не в радость.

Рано утром встретился с Гришей на берегу моря.

— Через проходную не пойдем, я тебя тут вдоль кромки прибоя проведу, мы тут постоянно ходили, если на смену опаздывали, чтобы на вахте опоздание нам не записали.

У заводского забора, не достававшего до кромки прибоя 5–6 метров, стоял полненький низенький мужичок в заводской робе.

— Мы на завод, опаздываем, — крикнул ему Гриша, и тот кивнул, пропуская бывшего корпусника, которого видел не раз, и совершенно постороннего человека.

Дальше парни пошли вдоль трубы теплотрассы, которая тянулась вдоль берега от забора до заводских цехов. Тянулась — но не дотянулась.

— Ее начали тянуть еще в восьмидесятых, но потом, как совок развалился, остановили. Старую котельную заводскую снесли, под новый цех, а теплотрассу так и не дотянули до цехов. А потом, как появилась тема с металлоломом, китайцы стали его принимать, так народ принялся с трубы целыми участками сначала обшивку драть, а потом и саму трубу отпиливать и возить.

Проходя под ржавой аркой недостроенной теплотрассы, Павлик увидел огромный плакат, растянутый во всю стену длинного цеха. На нем буквами в два человеческих роста красовалась надпись: «РАБОЧИЙ — ЭТО ЗВУЧИТ ГОРДО!» Плакат был явно новенький, отнюдь не с советских времен.

— Вон, новый командор на чем бабосы отмывает! — хмыкнул Гриша. — Пацаны из моей бригады эту х*ету варили забесплатно, чтобы только зарплату на месяц раньше выдали, а по бумагам это какое-то там товарищество с ограниченной ответственностью изготовило, и бабок этому товариществу отоварили как надо. Наших, кстати, бабок, которых мы уже год не видели. Зато в цехах ноль градусов. Потому что отопление планировали пустить по этой самой трубе, которую теперь пилят.

В цехах и правда оказался ноль: работяги, корпевшие там над гребным винтом дизельной подлодки, продемонстрировали Павлику цеховой градусник, где ртутный столбец ровненько подпирал дырку от бублика со значком Цельсия. Потом сходили в столовую, где, как выразился Гриша, мышь повесилась. Там Павлик купил суп с фрикадельками, и это была единственная