Трава на бетоне - Евгения Белякова

Арин запрокинул голову, забелел отчетливо во тьме широкий белый шрам на шее, выступили на гладкой коже прозрачные капельки пота. Он весь напрягся, сжал пальцы, оставляя на груди Ская малиновые вспухшие дорожки, сказал коротко внезапно севшим голосом:

Хорошо…

Скай приподнялся, обнял его, тронул языком нежный сосок, прислонился щекой к влажной, прохладной коже:

Давай же…

Арин коснулся головки своего члена, поднял руку, провел мокрыми пальцами по пересохшим губам Ская:

Не хочу. Просто побудь во мне.

Ты придурок, — сказал Скай, — Не делай так.

Арин сжал коленями его бока, не давая двигаться, прижался всем телом, устало и безразлично опустил голову на его плечо.

Скай почувствовал боль и не сразу понял, что от неудовлетворенного желания, от возбуждения свело все мышцы мучительной волной напряжения.

Властный голос инстинкта, болезненное желание, необходимость, жестокая, настойчивая, заставили его повернуть голову, отвести ладонью яркие волосы с изуродованной шрамом шеи, проговорить:

Я тебя хочу. Я тебя очень хочу, понял? Я тебя хочу еще с тех пор, как увидел на аэродроме. И той ночью я тебя хотел, но таким, какой ты есть, а не таким, каким ты был раньше.

Арин расслабил колени, приподнялся немного, поднял голову, поцеловал ласково, проводя языком по его приоткрытым губам, помедлил и опустился вниз, сжав руками сильные, напряженные плечи Ская.

Скай закрыл глаза, обнял его, прижал к себе крепче, и, уже не боясь, повторил:

Я тебя очень хочу… Не занимайся херней, я и так все прекрасно понимаю.

Арин замер на мгновение, прикусил зубами кожу на его плече и настойчиво нажал обеими руками на его грудь, заставляя лечь. Скай откинулся назад и закрыл глаза…

Давно уже горячо и мягко засияли чувствительные к теплу, лампы, осветив напряженное, исчерченное влажными дорожками, красивое, гибкое тело Арина, светлыми искрами сияя на влажных, растрепавшихся волосах, скользя матовым светом по тонкой коже прикрытых век и дрожащим пушистым лиловым ресницам.

Скай крепко, до синяков, сжал его бедра и, сдерживая сбившееся дыхание, смотрел в изменившееся, красивое лицо, на зарозовевшие, припухшие губы, на льющийся по щеке, сложный узор татуировки, на белую полосу шрама на шее.

Смотрел и ощущал странное, глубокое чувство. Хотеть целиком, желать так, что не разберешься уже, что именно хочется — его движений, сладкой истомы, ошеломляющего удовольствия или просто его самого, всего, каждый сантиметр его кожи, каждый изгиб мышц, голос, взгляд. Хотеть его видеть, ощущать, знать, защищать.

Хотеть чего-то большего, чем то, ради чего все началось… хотеть… Волна, ширящаяся по телу волна терпкого, гибельного, сокрушающего наслаждения прервала его мысли и, содрогнувшись всем телом, он отпустил руки, перехватил упавшего ему на грудь, Арина, бездумно и нежно, задыхаясь, коснулся губами пересохших, обветренных желанием, мягких губ.

Седьмая сигарета за полчаса. Макс откинул опустевшую пачку, закурил снова.

Позвонить что ли, чтобы какого-нибудь пацана привезли… Секс, как говорят, от всего помогает. И с него все начинается. И вообще… И вообще, с удовольствием кого-нибудь сейчас трахнул, закрыл бы глаза и вспоминал бы искрящийся, снисходительный взгляд под яркой россыпью сиреневой, небрежно обрезанной челки.

Макс услышал сзади легкий шорох, резко обернулся и увидел смеющиеся, беззаботные карие глаза.

Я никогда не научусь подходить к тебе бесшумно, — сказал Арин, — Ключ, кстати, возвращаю, в джинсах был.

Ты сам-то где был? — прислушиваясь к частому, тяжелому биению внезапно словно взбесившегося сердца, спросил Макс.

Арин поднял руки, стягивая с плеч рваную футболку:

Где я только не был. Сначала меня подстрелили менты. Посмотри, кстати… еще один шрам.

Макс скользнул взглядом по розовой, тонкой коже заживленного биопластиком, плеча, увидел рядом со звездчатым шрамом припухшие, яркие синяки:

Давай дальше.

Дальше меня подлечил один… Один… В общем, его зовут Скай, и я про него рассказывал. Макс, мне нужна моя одежда.

Хрен с ней, одеждой, — злясь на его беспечность, ответил Макс, — Какого хрена?

Какого хрена ты позволил себя ранить? Какого хрена связался с этим мудаком? Я тебе сразу скажу — мне пришлось помочь ему починить тачку и мне пришлось помочь ему разблокировать твой чип, и я многое могу тебе о нем сказать. Он, если ему нужно будет, по трупам пойдет, и увязался он за тобой не просто так, и твою жопу спасал тоже не из врожденной благородности. Он тебя искал по другим причинам, он тебя нашел, и он от тебя не отвяжется.

Ему не надо от меня отвязываться или привязываться, — глухо сказал Арин, расстегивая ремень джинсов, — Я остаюсь с ним.

Макс посмотрел, как ловким движением Арин выскользнул из одежды, шагнул вперед, положил ладони на его обнаженные бедра, коснувшись кончиками пальцев припухших, свежих синяков на его коже, спросил тихо:

Ты в своем уме?

Да. Я сам так решил. Мне осталось жить немного, поэтому почему бы и не остаться с ним? Трахаться он умеет, а больше мне ничего не нужно. Ну, еще спиртное и сигареты. Кстати, о спиртном…

Макс наклонил голову, пытаясь поймать взгляд посерьезневших карих глаз:

Арин, он смахивает на поисковика, а тебя ищут. Я не вижу других причин, по которым ты бы мог ему понадобиться. Такие, как он в игрушки не играют.

Пошел на хер, — злобно, отрывисто сказал Арин, освобождаясь из его рук, — Я, по-твоему, похож на игрушку?

Сейчас похож! — не выдержал Макс, — Охренеть, как похож. Тобой поигрались?

Поставили раком? Хрен ты теперь куда денешься. Значит так, или ты говоришь, чем он тебя шантажирует, и мы решаем это дело в течение трех дней или мне придется разбираться самому и это займет больше времени.

Меня не шантажируют, — сказал Арин, — Нет ничего, чем можно было бы меня взять под контроль. Я сам решил остаться с ним. Понял? Сам. И если ты еще раз, сука, выскажешь мне что-то в этом роде, я легко забуду о твоем существовании. Уж поверь. Я не за тем четыре года жил среди людей, чтобы меня смог опять кто-то подчинить. Так что думай, прежде чем говорить.

Макс удивленно поднял глаза, увидел лихорадочный блеск в дрожащих от бешенства, темных зрачках, увидел, как побелела его кожа, и сжались жестко припухшие губы.

Тихо, — быстро произнес Макс, — Тихо, все нормально, не психуй. Ладно, давай по-другому. Ты ничего странного в нем не видишь?

Вижу. И я тоже понимаю, что все это неспроста. Хотя бы потому, что, отпуская меня сегодня, он поставил в куртку маячок.

Куда ты его дел?

Я просто выбросил куртку… Не обеднеет. Хорошо, что я умею находить такие штуки и сам прекрасно понимаю, что ему что-то от меня надо. И это одна из причин, почему я с ним остался. Прожить последние три месяца весело — разве это не лучший вариант? А со Скаем веселее некуда… За это время он все равно ничего от меня не добьется, я внимателен к мелочам и защищать себя умею. Так что, это подарок судьбы — вместо того, чтобы считать день за днем, я буду ломать голову над тем, кому и зачем я сдался. Если бы он искал меня для того, чтобы вернуть в резиденцию "КетоМира", он бы со мной не таскался по отелям, а давно сдал бы тем уродам. В общем, Макс… Я пришел забрать одежду. Мне некогда все объяснять, тем более, даже остатки моей жизни принадлежат только мне. Часа через четыре я должен… собирался вернуться, а до Братства Воды переть часа полтора, вот и считай.

Макс испытал то самое чувство беспомощности, которое приходилось испытывать довольно часто. То самое чувство, которое появлялось после попыток убедить Арина взять деньги на кеторазамин, то чувство, которое охватывало его всегда, когда Арин уходил ночевать обратно на кладбище машин или просто ставил в тупик своими резкими словами, старательно ограждая себя от какого-либо влияния.

И он по доброй воле согласился остаться с кем-то? Подчинился или все-таки, выбрал этого Ская сам? Заворожила ли его игра или… Или привязало к этому человеку что-то иное?

Макс неосознанно, легким движением вновь коснулся лилово-розовых кровоподтеков на гладкой коже, наклонил голову, провел губами по губам Арина. Незнакомый вкус, чужой вкус, растянутая, припухшая от поцелуев, кожа. От того, что знаешь, как и с кем он провел ночь, желание становится еще сильнее, тревожит, мучает, желание смыть с его тела следы чужих прикосновений, стереть память о произошедшем, заменив памятью о себе.

Арин мягко отстранил Макса:

У меня нет времени — это раз, а два — он меня вымотал, ни черта не хочется.

Вымотал? Тебя?

Да, и такое тоже бывает, — нетерпеливо ответил Арин, — Хотя да, ты прав, это странно. Скорее всего, потому, что я не физически вымотался. Там что-то другое было…

Макс убрал руки с его плеч, вернулся к окну, взял запечатанную пачку сигарет, медленно потянул пальцами тонкую целлофановую оболочку: