Врангель - Борис Соколов

Так или иначе, Врангель и на этот раз избежал смерти. Наверняка потом его противники очень жалели, что тогда, в январе 1918-го, не прикончили в Крыму будущего «черного барона». Ведь впоследствии Врангель доставил красным массу хлопот и, быть может, на целых полгода затянул Гражданскую войну в Европейской России. Впрочем, если бы судьба распорядилась иначе и Петр Николаевич погиб в Крыму еще в 1918 году, в 1920-м во главе остатков белой армии на полуострове вместо Деникина, скорее всего, встал бы соперник Врангеля Я. А. Слащев. В мемуарах Яков Александрович утверждал, что он вообще на год отсрочил падение белого Крыма. Наверное, об «острове Крыме» во главе со Слащевым можно было бы написать роман в жанре «альтернативной истории», не менее увлекательный, чем тот, что принадлежит перу Василия Аксенова.

Пребывание в красном Крыму должно было навести барона на мысль, что в начинавшейся Гражданской войне для него, генерала и представителя древнего аристократического рода, одинаково опасно как оставаться вне борьбы, так и служить в рядах слабых антибольшевистских армий. В первом случае красные могли репрессировать его за одно только баронство и офицерство, во втором — он имел все шансы попасть в руки большевиков после разгрома подобной армии и погибнуть как человек, открыто боровшийся против новой власти, как и произошло с подавляющим большинством офицеров, перешедших на сторону татарского Курултая.

В долгосрочной перспективе относительную безопасность могло обеспечить вступление в ряды какой-либо сильной антибольшевистской армии, которая даже в случае поражения не утратила бы полностью свою организацию и боеспособность.

В апреле 1918 года такой силой были немцы, только что занявшие Крым. Но в германскую армию барон вступать не собирался. Несмотря на остзейское происхождение, российские Врангели давно уже обрусели. Петр Николаевич был патриотом и православным человеком. И к немецким военным в Крыму у него было двойственное отношение. В мемуарах Врангель писал: «Я испытывал странное, какое-то смешанное чувство. Радость освобождения от унизительной власти хама и больное чувство обиды национальной гордости».

С одной стороны, барон вынужден был признать:

«Надо отдать справедливость немцам, они вели себя чрезвычайно корректно, стараясь, видимо, сделать присутствие свое для обывателей наименее ощутимым. С их приходом были отменены все стеснительные ограничения, введенные большевиками, — карточная система, закрытие текущих счетов и проч., но обязательное получение пропусков для выезда и въезда в Крым осталось в силе.

Немецкая комендатура оказывала всяческое содействие к восстановлению в правах тех владельцев имуществ или квартир, кои были захвачены большевиками. Некоторые из местных большевиков, не успевшие эвакуироваться, были по жалобам потерпевших арестованы и заключены в тюрьму немецкими властями. С другой стороны, замешкавшимся в Крыму более видным большевистским деятелям немцы, несомненно, сами дали возможность беспрепятственно убраться восвояси.

На следующий день по занятии Кореиза представители немецкого командования посетили Великого Князя Николая Николаевича в имении „Дюльбер“, где находились все Члены Императорской Семьи. Великий Князь Николай Николаевич через состоящего при Нем генерала барона Сталя передал прибывшим, что, если они желают видеть Его как военнопленного, то Он, конечно, готов этому подчиниться; если же их приезд есть простой визит, то Он не находит возможным их принять. Приехавшие держали себя чрезвычайно вежливо, заявили, что вполне понимают то чувство, которое руководит Великим Князем, и просили указать им, не могут ли быть чем-нибудь полезны. Они заявили, что Великий Князь будет в полной безопасности и что немецкое командование примет меры к надежной Его охране. Барон Сталь, по поручению Великого Князя, передал, что Великий Князь ни в чем не нуждается и просит немецкую охрану не ставить, предпочитая охрану русскую, которую немцы и разрешили сформировать».

Несомненно, для русских аристократов, собравшихся в Крыму, немцы были освободителями от большевистского гнета.

Но, с другой стороны, приход на русские земли вчерашних врагов угнетал русских офицеров и генералов, которые чувствовали себя едва ли не военнопленными.

Как раз в апреле 1918 года немцы произвели переворот на Украине, сместив правительство Центральной рады и поставив у руля власти гетмана Павла Петровича Скоропадского, генерал-лейтенанта царской свиты и бывшего командира лейб-гвардии Конного полка. Он также командовал в 1914 году Сводной конной дивизией, когда Врангель в течение месяца исполнял там должность начальника штаба. Петр Николаевич описывал его в мемуарах:

«Среднего роста, пропорционально сложенный, блондин, с правильными чертами лица, всегда тщательно, точно соблюдая форму, одетый, Скоропадский внешним видом своим совершенно не выделялся из общей среды гвардейского кавалерийского офицерства. Он прекрасно служил, отличался большой исполнительностью, редкой добросовестностью и большим трудолюбием. Чрезвычайно осторожный, умевший молчать, отлично воспитанный, он молодым офицером был назначен полковым адъютантом и долгое время занимал эту должность.

Начальники были им очень довольны и охотно выдвигали его по службе, но многие из товарищей не любили. Ему ставились в вину сухость и замкнутость. Впоследствии в роли начальника он проявил те же основные черты своего характера: большую добросовестность, работоспособность и настойчивость в достижении намеченной цели.

Порыв, размах и быстрота решений были ему чужды».

В воспоминаниях Петр Николаевич объяснял побудительные мотивы своей поездки в Киев: «Трудно верилось, что, стоя во главе края в это, исключительное по трудности время, Скоропадский мог бы справиться с выпавшей на его долю непомерно трудной задачей. Вместе с тем, среди моря анархии на всем огромном пространстве России как будто образовался первый крепкий островок. Он мог бы, может быть, явиться первой точкой приложения созидательных сил страны, и в этом мне хотелось убедиться. Я решил проехать в Киев. Одновременно я хотел побывать в нашем минском имении, оккупированном польскими войсками, управляющий которого писал нам, прося прибыть для решения целого ряда дел».

Думается, Врангель действительно рассматривал гетманскую Украину как некий островок стабильности среди бушующего моря российской анархии. Здесь он надеялся обрести безопасность для себя и своей семьи, а заодно и попытаться сделать карьеру в украинской армии. Но реальность его разочаровала.

Барон сразу же почувствовал опереточный характер «гетманской державы», опиравшейся исключительно на германские и австро-венгерские штыки. Претила ему и «украинизация» армии, когда русских офицеров пытались заставить говорить на чужом для них языке. Но, что еще важнее, Врангелю, да и подавляющему большинству русских офицеров, были чужды идеи независимости Украины и раздельного существования украинского и русского народов. Поэтому если они и шли в гетманскую армию, то либо из-за пайка и жалованья, либо в надежде, что гетман только играет в «украинизацию», а на самом деле мечтает о восстановлении Российской империи и в подходящий момент двинет свою армию на Москву, чтобы восстановить монархию. Именно над этими надеждами иронизировал Михаил Булгаков в «Белой гвардии» и «Днях Турбиных».