Лес богов - Балис Сруога

Несмотря на некоторую зависимость от коменданта, Майер в действительности являлся неограниченным властителем арестантов. Ругался он виртуозно, причем сравнительную ограниченность его бранного лексикона с лихвой компенсировала необыкновенная сочность.

Майер всегда шлялся по жилым помещениям лагеря и любил вытянуть узника палкой, пнуть ногой угостить затрещиной, особенно во хмелю — будь то днем или ночью. Бывало, налакается бог весть где, забредет в потемках в лагерь и давай бесчинствовать в бараках. Одного выругает, другого брыкнет, третьего отдубасит… Порыщет, порыщет заберется в свою служебную комнату и в полном обмундировании дрыхнет на софе. Назавтра бывало, звонит его женушка в канцелярию:

— Не видели ли вы где-нибудь моего дорогого мужа? Трауготик пропал без вести…

Мы с Бублицем долго обдумывали форму ответа. Не скажешь же ей что наш всемогущий повелитель пьяный в доску, валяется за стеной, черт его побери.

Оценив серьезность момента Бублиц мрачнел и выдавливал:

— Нет, не видели… Он уехал по служебным делам в Гопегиль. Да, да в Данциг… За Данциг еще…

— О Иисусе, — слышались из телефонной трубки вздохи тоскующей супруги.

Встав со своего неудобного ложа, Майер опять начинает слоняться по лагерю в поисках развлечений. Пристанет к какому-нибудь заключенному, и начинаются гимнастические упражнения.

Бац арестанта по уху. Арестант — шлеп — и падает ничком на землю. Однако долго лежать несчастному не полагается. Он должен моментально вскочить и стать перед начальником навытяжку, само собой разумеется без шапки… Так и продолжается монотонная комбинация: бац — Шлеп, бац — шлеп, бац…

Я долго не мог понять, почему от затрещины нашего пьяного патрона люди валятся как подкошенные. Оказывается тут скрывалась глубокая мудрость.

Пьяный Майер страшно обижался, когда узник не падал от его удара. Арестант, устоявший на ногах, больно ранил самолюбие драчливого начальника. Взбешенный он обрушивался на свою жертву и избивал до полного торжества. Самым безболезненным способом угодить прихоти баварца было своевременное падение. Как только он тебя задел — падай. Рухнул — вставай. При вторичном падении несколько повремени с подъемом. В дальнейшем время подъема еще больше продли. После десятого удара ползай на, четвереньках, протягивай ноги то есть делай вид что готов что не можешь встать. Тогда удовлетворенный Майер объяснит тебе что ты падаль, сядет на мотоцикл и уедет к дражайшей супруге опохмелиться. Под стрекот удаляющегося мотоцикла спокойно поднимись и иди куда хочешь.

Майер посылал в Берлин, в Управление лагерями СС характеристики на заключенных, писал отзывы об их поведении: кто, по его мнению исправился, кто еще больше испортился, на кого следовало бы оказать давление… Оценки Майера при всей своей важности не имели решающего значения. Он мог скорее повредить, чем помочь. Многих баварец предлагал отпустить из лагеря, но в Берлине не очень прислушивались к его предложениям и обращали внимание только на отрицательные аттестации.

В лагере приводили в исполнение смертные приговоры. Иногда — публично. Иногда — в строжайшей тайне. Порой надо было повесить сразу нескольких человек. Однако повешение — скучная процедура. В лагере была только одна виселица. На ней можно было вздернуть не более двух заключенных. Пока их повесят, пока снимут пока другим петлю затянут… Страшно скучно осужденным ждать своей очереди и начальству бедному скучно. В таких случаях прибегали к другому средству: двух-трех вздернут, а других расстреляют в затылок. Для расстрела в закрытом помещении отвели будку похожую на кабину переговорного пункта. В задней стенке будки проделали продолговатое отверстие. Смертника обычно встречал эсэсовец, одетый в белый халат врача. Он щупал для вида пульс прослушивал сердце и провожал в будку, предназначенную якобы для взвешивания и снятия мерки. Прижимал спиной к продолговатому отверстию, и пуля впивалась осужденному прямо в затылок. Вот такой вид казни Майеру доставлял особенное удовольствие и он предпочитал его повешению. Расстрел был его привилегией и любимым видом спорта.

Немцы-эсэсовцы считали такие убийства своей почетной обязанностью: еще бы — они искореняют врагов Третьей империи! Когда Майер из-за болезни вызванной чрезмерными возлияниями, или по каким-нибудь другим, не менее важным причинам не мог принять участия в экзекуциях, младшие эсэсовцы слезно умоляли его, чтобы он дал им возможность разрядить обоймы. Не каждому выпадало такое счастье, не каждого допускали к продолговатому отверстию. Только евреек сам Майер не расстреливал: они были для него слишком ничтожной мишенью, он их с удовольствием уступал низшим чинам.

Душа Майера была широка как море, и вмещала она всевозможную дрянь. Например в 1944 году в лагере была устроена рождественская елка. Арестанты притащили и украсили разноцветными лампочками большую ель. В первые дни рождества Майеру приспичило повесить двух заключенных. По его приказу рядом со сверкающей, ярко иллюминированной елью поставили виселицу, торжественно созвали и живописно выстроили всех узников. По случаю рождества на их глазах повесили осужденных… рядом с украшенной елкой. Елка сверкала всеми огнями. И блики падали на лица повешенных. Виселица с трупами так и простояла весь первый день праздника до самого вечера. Тонкий вкус был у Майера, ничего не скажешь!

Осенью 1944 года случилась еще более тягостная история. В один из вечеров надо было повесить или расстрелять тридцать поляков. Собрали их выстроили отдельно, около забора. Руки связали за спиной. Никто, разумеется, не посвятил их в тайну происходившего но они прекрасно понимали, куда их ведут и что с ними произойдет. Легко представить как они себя чувствовали, стоя у забора…

Сбившись в кучу они развязали друг другу руки, ибо были связаны самыми обыкновенными веревками. Как только их вывели за ворота они пустились наутек — кто куда. Стража открыла огонь из автоматов и пулеметов. Уложила всех, да еще с таком: охранники в придачу укокошили трех узников, спокойно лежавших в бараке на койках. Стены барака сделаны из тоненьких досок, а пуля-дура летит в потемках и фамилии не спрашивает…

Правда, не все беглецы были убиты наповал. Многие получили тяжелые ранения. И тут Майер нанес раненым прощальный визит чтобы самолично их прикончить. Найти несчастных поляков помогли служащие лагерного самоуправления — староста, начальники блоков, надсмотрщики…

За проявленную бдительность и рвение Майер подарил им бочку пива. Они в свою очередь сперли из мастерской DAW шесть литров политуры, изготовили ликер «шамар-лак», обобрали посылки заключенных, сперли сыр, колбасу, сало и устроили бал. Первый бал бандитов был санкционирован лагерными властями.

Для непривычных или слабонервных людей пирующие разбойники представляют чудовищное зрелище. Что же говорить о пиршестве бандитов-мастеров, бандитов-классиков в условиях концентрационного лагеря!

Из-за одного такого бала стоило попасть в Штутгоф — нигде в мире ни за какие деньги не увидишь такой чертовщины!

После бала Майер созвал всех заключенных и прочитал им наставление:

— Поляки дураки. Они бежали и были расстреляны все до одного. Что их гнало? Вы только не вздумайте чего доброго, последовать их примеру. Все равно никуда не денетесь. Не удерете. Всех уложим. В лагере же с вами ничего плохого не случится. Понятно, если возникнет необходимость, то я кого-нибудь из вас с удовольствием повешу. Но скажите сами, что тут особенного? А вообще я вам ничего дурного не сделаю, только бежать никому не советую…

И повесит. Что ж тут такого? Разве мало было повешено до сих пор? И ничего плохого с ними не случилось. Только и было, что повесили…

В конце концов когда-нибудь все равно придется умереть. Какая разница раньше или позже.

Святую простоту Майера можно было понять. Он был глубоко убежден что заключенные — не люди.

НАЧАЛЬНИК РАПОРТА

Второй весьма важной персоной после начальника лагеря был руководитель рапортной части — Rapportfuhrer. Он являлся правой рукой начальника Штутгофа. В его обязанности входило поддержание порядка внутри лагеря, надзор за заключенными и наказание их. Начальник рапорта должен был каждый день проверять состав узников, следить за тем чтобы никто не дал стрекача, и кроме того, подробно докладывать начальнику лагеря или коменданту, если они соблаговолят прийти на проверку о состоянии на сегодняшний день и основных происшествиях.

Начальником рапортной части был Арно Хемниц, служивший до войны швейцаром в гостинице. Высокий сухопарый мужчина лет тридцати от роду, Хемниц выглядел значительно старше своего возраста. Ходил он немного сутулясь, как будто нарочно отращивал горб.

Хемниц состарился преждевременно. Многочисленные и многоликие грехи отягощали его совесть, если она вообще когда-нибудь у него была.