Развод. Расплата за обман (СИ) - Элина Витина

В какой-то миг я прикрываю глаза, перестав бороться с этим желанием. Не сплю, нет - разве это возможно сейчас? — скорее, тело показывает, что тоже нуждается во внимании и уходе. Под закрытыми веками плывут разноцветные круги, и я всеми силами представляю радужную картинку.

Как возьму сына на руки. Как назову его по имени, разрешив, наконец, себе не бояться этого. Поцелую, шепнув на ухо, как сильно я его люблю. Еще с тех пор, как он был размером с маковое зернышко, и с каждым днем любовь к нему растет и становится такой большой и всеобъемлющей, что раньше я и представить не могла, на что способна.

Движение воздуха и яркий свет заставляют выпрямиться, я резко поднимаюсь, сцепив зубы и надеясь, что исчерпала лимит обмороков на годы вперед.

Анна Вячеславовна выходит первой, снимая усталым жестом с лица маску. Я не могу понять по ее выражению, хорошо все или плохо, голова кружится, меня несет на негнущихся ногах ей навстречу.

Я надеюсь, что смогу заглянуть за ее спину и тогда все станет сразу ясно, потому что она молчит или говорит, но кто-то отключил мне звук, и я вообще ничего не понимаю уже.

Только пульс ломит виски, вскрывая черепную коробку, и кто-то большой и невидимый сдавливает мою голову, закрывает глаза, но позволяет устоять на ногах, которые тащат упрямо вперед мое тело.

— … куда, куда, Соболевская? С ума сошла? — прорывается, наконец, знакомый врачебно-строгий голос, — увезли мальчика вашего, куда ты идешь?

— Увезли? — переспрашиваю потрясено, и яркий свет операционной слепит, лишая оставшихся ориентиров. — Куда?

Моргнув, пытаюсь сфокусироваться на Анне Вячеславовне.

— Отдыхать, куда еще. Все в порядке с ним. Сильный он у вас, еще в футбол гонять будет. А теперь все, в палату уводите мамочку, ей тоже отдых нужен, — и уже под нос себе тихо добавляет, — устроили тут зал ожидания, никакого режима.

Глава 24

Облегчение от слов врача повисает между нами словно плотный занавес. Отгораживает от остального мира и заставляет хотя бы ненадолго поверить, что мы одна семья. Что мы вместе будем не только в горе, но и в радости. И что эта самая радость, собственно, когда-нибудь точно настанет. Настоящая, а не тот субпродукт, к которому я привык за последние месяцы. Когда все, что у меня было — это воспоминания. Осколки былого счастья. Такие тонкие и хрупкие, что я всерьез начал задумываться, а было ли это на самом деле? Или может моя жена, как и весь наш брак в целом, мне просто почудились?

Но сейчас, ощущая как ее пальцы с силой сжимают мою ладонь, я доверху наполняюсь надеждой. Не только о будущем нашего сына. Но и о нашем. У нас еще есть шанс. Есть за что бороться.

Вытираю одинокую слезинку из ее глаза и мягко произношу:

— Тебе нужно отдохнуть.

— Я не могу, — жалобно выдыхает она. — Я просто не могу. Мне нужно его увидеть.

— Анна Вячеславовна сказала… — начинаю и тут же замолкаю, споткнувшись о ее беспомощный взгляд.

— Ты не понимаешь, Марк, мне нужно его увидеть. Как так получилось, что я постоянно опаздываю? Постоянно не успеваю! Он же мой сын. Я его выносила, родила, была с ним все это время… и не видела. Ни разу.

— Еще успеешь насмотреться, малышка. У тебя вся жизнь впереди. И у сына нашего. Ты же слышала доктора, операция прошла успешно. Он будет самым здоровым пацаном на свете!

— Я не верю словам, — мотает она головой. — Мне кажется, только когда лично увижу, начну дышать полной грудью, понимаешь?

— Понимаю, — шепчу тихо, поглаживая ее волосы. У меня, знаете ли, тоже есть повод не доверять врачам. Как никак, именно один из них сказал мне, что у моей жены был выкидыш… Но Анне Вячеславовне я верю. Всем сердцем. А может, не столько верю, сколько чувствую. Все будет хорошо. Иначе просто быть не может!

Мира продолжает до боли сжимать мою ладонь и твердит, словно заведенная одну и ту же фразу:

— Мне надо его увидеть. Я только посмотрю…

Она не плачет, моя сильная девочка. За исключением той небольшой истерики, она держится стойко. Будто за то время, что мы не виделись, прошла какую-то военную школу выживания, разом превратившись из абсолютно несамостоятельный барышни в сильную и независимую женщину.

Я любил свою жену и раньше. Срывался с работы, когда она в слезах просила приехать потому что пробила колесо на дороге. Или когда в ванной сорвало кран, а она даже не знала, где находится вентиль, чтобы перекрыть воду. Любил ее безумно. Но сейчас я ее обожаю. Сильную. Стойкую. Со стержнем. С каждой секундой я восхищаюсь ею все больше.

— Пойдем в палату. Тебе нужно отдохнуть, а я что-нибудь придумаю.

— Что ты придумаешь, Марк? — шелестит с сомнением. Будто и не было никогда времени, когда она считала, что я могу решить все ее проблемы. Будто я всю жизнь только и делал, что лажал.

И сейчас именно так мне и кажется. Пока практически несу на себе ослабевшее тело жены в палату, пока укладываю ее аккуратно на кровать, а затем брожу в поисках реанимации, вспоминаю все свои косяки и ошибки. И решаю, что надо, наконец, уже исправляться.

— Вы куда? — спрашивает женщина в зеленом костюме с мишками и пирамидками. Почему-то я был уверен, что в отделении реанимации персонал должен ходить как минимум в спец защитном скафандре и поэтому пялюсь на нее долгие несколько секунд.

— Вам туда нельзя, — повторяет она.

— Я в курсе, — выныриваю из ступора и пытаюсь разглядеть хоть что-то среди ровного ряда прозрачных контейнеров. — Но вам же можно? Пожалуйста. Мне нужно фото Соболевского. Его к вам только-только привезли и… его мама просто сходит с ума. А ей нужно отдыхать, сами понимаете, а она только и думает о сыне. Пожалуйста, — повторяю снова и протягивая ей телефон, поспешно добавляю: — Я вам заплачу.

Сам себя презираю в этот момент, но и просто просить об услуге, рассчитывая на жалость я не привык. В моем мире жалость ничего не значит. Как впрочем и мольбы. В моем мире все решается за деньги и я готов назвать любую сумму, лишь бы медсестра сжалилась и пошла навстречу.

— Вы хоть представляете сколько на нем микробов? — морщится она, глядя на мой смартфон последней модели. — Я на свой щелкну,