Спецназовец. Сошествие в ад - Андрей Воронин

Утром Бобриков просыпался крайне уставшим и недовольным своей жизнью. Будильник он заводил на полчаса раньше, чем было нужно, чтобы иметь время подумать о своей неказистой жизни и незавидной доле служащего, точнее, винтика большой финансовой махины. Мысленно он подсчитывал, сколько лет ему придется отпахать на низкой должности, прежде чем его назначат начальником самого захудалого отдела, и каждый раз эти подсчеты ввергали его в апатичное состояние духа, когда хотелось послать все к чертям и абсолютно ничего не делать, следуя незамысловатому и апробированному веками принципу «будь что будет».

Когда он все же заставлял подняться себя с кровати, получалось так, что он уже опаздывал на работу, и тогда Бобриков снова нервничал. Нервозность только усиливалась, если, скажем, в самый неподходящий момент отключали горячую воду или электричество. В такие моменты Бобрикову казалось, что против него ополчился целый мир.

Сегодняшнее утро выдалось поганым, впрочем, Бобриков давно свыкся с мыслью, что он жертва несправедливости и, что бы ни делал, ничего этим не изменит.

«Чертова погода! – злился про себя Олег, пытаясь взмахом руки тормознуть маршрутку. Маршрутки, забитые людьми, даже не сбавляли скорость и деловито неслись, обдавая рассеянных типов вроде него жидкой грязью, которая летела от них во все стороны. – Задолбал этот лондонско-питерский климат. Сколько можно уже идти этому дождю? Каждый день все то же самое».

За продуктами Бобриков ходил нерегулярно, сразу после работы мчась домой, поэтому неудивительно, что сегодня на завтрак он готовил овсянку с молоком, которое, как назло, сбежало и испортило всю трапезу. Выбор был незамысловатым: либо переться на работу голодным как волк и кое-как терпеть до обеда, либо же, преодолевая отвращение и рискуя сидеть на корпоративном унитазе орлом, все-таки заставить себя съесть эту кислую гадость.

Времени на долгие раздумья не было, и Бобриков насильно запихал в себя испорченный завтрак, после чего, наспех одевшись, выскочил стремглав из квартиры и, конечно же, опоздал на маршрутку, которая, весело затарахтев двигателем, уехала прямо перед его носом.

От такой вопиющей несправедливости он как столб застыл на месте, за что и был наказан следующим хамоватым водителем маршрутки, который мало того что не остановился, так еще поддал газу.

Бобриков не сразу понял, что случилось, а когда открыл глаза, первым делом посмотрел по сторонам: мало ли кто увидел его позор. В своей жизни Бобриков больше всего боялся людской оценки. Ему становилось не по себе, когда он думал о том, что кто-нибудь выскажется о нем пренебрежительно или будет его высмеивать. Страдания Бобрикова на эту тему были излюбленными и бесконечными. Он раскручивал этот маховик без устали, начиная с агрессии к другим людям, которые, разумеется, были виноваты во всех его неудачах, и заканчивая безмерной, всепоглощающей жалостью к самому себе. Жалея себя, он приходил к неизменному и неутешительному выводу, что жизнь по отношению к нему несправедлива.

Другие люди в его возрасте уже возглавляли целые отделения, а он топтался на одном и том же месте, хотя, не щадя сил, старался проявить себя, то и дело придумывая разные проекты.

Он пропустил три маршрутки, пока наконец-то не подъехал его номер. Продрогший и насквозь промокший Бобриков, не веря своему счастью, кое-как залез внутрь транспортного средства и схватился за поручень. Как назло, все сидячие места были заняты.

Маршрутка резко тронулась, и Бобрикова унесло в сторону. Не удержав равновесия, он навалился на какую-то женщину и тут же пробубнил извинения.

С задних рядов люди потихоньку передавали вперед деньги, и Олегу, как всегда, досталась почетная и бесплатная должность «казначея» водителя. Чужие деньги он передал шоферу успешно, а вот со своими замешкался, начав на ходу пересчитывать монеты и на крутом повороте рассыпав всю мелочь по маршрутке.

Как только произошел сей малоприятный инцидент, Бобриков внутренне сжался и сильно встревожился, уткнувшись взглядом на носки своих туфель. В сознание услужливо полезли мысли о том, что сейчас думают о нем чужие люди, от взгляда которых этот конфуз не укрылся.

Бобриков растерялся, не зная, что ему делать: то ли собирать монеты, то ли последовать манерам англичан и, сделав вид, что ничего не произошло, невозмутимо расплатиться купюрой. И в том и в другом случае люди могли подумать о нем то, что крайне не нравилось Бобрикову.

Такие мелкие конфузы случались с ним частенько, и каждый раз Бобриков точно так же терялся, опускал вниз глаза и густо краснел. И обычно все его решения так и оставались нереализованными, а Бобриков погружался в пучины страха и отчаяния, сетуя на то, что ему постоянно не везет и что это невезение давно приобрело хронический характер.

Впрочем, женщины взялись ему помочь и подобрали все монеты, за что Бобриков невнятно их отблагодарил и на нужной ему остановке, около станции метро, выскочил из маршрутки как ошпаренный.

Жил он на съемной квартире, не в самом центре, а на севере Москвы, и дорога до работы занимала не меньше часа. Это обстоятельство не раз раздражало Бобрикова, однако он ничего для поиска более подходящего жилья не предпринимал, довольствуясь своими эмоциями.

Несмотря на то что Бобриков был, можно сказать, бочкой, полной страхов и тревог, была в этой бочке и ложка меда. Экономический факультет Бобриков окончил с отличием, регулярно принимал участие в разнообразнейших конференциях и олимпиадах, куда его отправляли декан и ректор. В каком-то смысле он был гордостью экономического факультета. Но стоило ему выйти за пределы этой области знаний, как тут же терялся, не знал, как правильно себя вести и как грамотно строить отношения с людьми. Это не раз играло с ним злую шутку.

Окончив экономический факультет, Бобриков несколько раз ходил на собеседования, которые были для него ужаснейшим стрессом и провоцировали нервный тик и практически беспрерывное урчание в животе.

Но всякий раз, когда дело доходило до решения практических задач, он справлялся даже с самыми сложными заданиями, в результате чего у него был неплохой выбор работодателей, и Бобриков, недолго думая, пошел работать в банк. Он мечтал стать в будущем банкиром. Работы оказалось очень много, и, как бы быстро Олег с ней ни справлялся, начальник тут же подкидывал ему новые задания. Частенько случалось, что Бобриков работал за себя и за того парня, зарплату, естественно, получая только за себя.

Он был безотказным работником, и начальник Бобрикова активно этим пользовался, сваливая на подчиненного и свои обязанности. Бобриков раздражался, злился, но молчал и работал. Иногда от злости он бурлил не хуже вулкана, и тогда его жертвами становились рекламные проспекты, которые регулярно забрасывали в почтовые ящики его подъезда.

Уставший Бобриков рвал их в клочья, представляя, как он рвет документы начальника, и испытывал от этой иллюзии слабое удовлетворение.

Стоило Бобрикову спуститься в метро, как он начинал нервничать по поводу того, что все происходит слишком медленно. Особенно сильно его раздражал тот факт, что некоторые невоспитанные граждане преспокойно занимали левую сторону эскалатора, и Бобрикову приходилось ждать, нервно поглядывая на часы, когда же он наконец-таки спустится вниз.

Прибывающие поезда выплевывали толпы людей, которые растекались во все стороны ручейками. И сам Бобриков вливался в эти толпы и пытался как можно скорее попасть в вагон поезда, чтобы не остаться с носом на платформе.

Нынешним утром в метро для него все складывалось более-менее неплохо. Олегу удалось протиснуться в последний вагон и занять свой клочок пространства. Благо до банка было ехать всего пару станций, и он мог не бояться, что задохнется среди запахов кислого пота, пива, сигарет и обильно израсходованного парфюма.

Он уже подъезжал к нужной станции и собирался выходить, нерешительно протискиваясь к дверям, когда в кармане требовательно завибрировал мобильный.

Бобриков почувствовал, как его изнутри обдало холодом. Он сразу же подумал, что это звонит начальник, который, несмотря на все его заслуги и старательность, вполне мог лишить премии всего лишь за одно опоздание.

В левой руке Бобриков держал портфель с документами, а правой рукой держался за поручень, боясь его отпустить. Всякое бывает. Не очень, знаете ли, приятно экстренное торможение поезда, когда все люди летят кто куда, прямо как куклы с магазинных полок.

«Сволочь! – озлобленно подумал Бобриков про своего шефа. – Он любит звонить не вовремя. Хорошо, хорошо… Это он пока на коне, посмотрим, что будет через пять лет. К этому времени меня точно поставят начальником. Может, и в состав правления войду, если очень повезет. Тогда я ему покажу, где раки зимуют».

Довольствуясь эмоциональным бурлением, Бобриков продолжал держаться за поручень и не отвечал на вызов. Едва он вышел из вагона, как телефон снова завибрировал.