Восстание - Юрий Николаевич Бессонов

Рабочие и пришедшие в Иркутск партизаны требовали, чтобы и в Иркутске власть была передана Советам.

Политцентр понял, что править, не включив в состав своего правительства большевиков, он не может, и через штаб рабоче-крестьянских дружин предложил большевикам создать коалиционное правительство. Но большевики отказались послать своих представителей в Политцентр. Сибирский комитет, обсудив предложение эсеров, отверг его.

Комитет решил, «что партия, которая при существовании успешной партизанской борьбы населения Сибири за Советскую власть… попыталась бы призвать идущие за ней массы к поддержке мелкобуржуазных лозунгов, перестала бы существовать как партия пролетариата». Вместо согласия послать своих представителей в коалиционное правительство комитет большевиков настойчиво предложил Политцентру созвать Совет рабочих и солдатских депутатов.

Политцентру ничего не оставалось, как согласиться и сложить с себя власть — собственных войск, способных противостоять рабочим дружинам и красным партизанам, у него не было, а друзья чехи поспешно убегали из Сибири. Страх перед приближающейся Красной Армией подгонял их, и они были озабочены только тем, чтобы ничто не помешало им выбраться поскорее в Забайкалье. Идущая в авангарде советская 30-я дивизия была уже под Нижнеудинском. Разгромив арьергардные войска Антанты поляков и румын — она вошла в соприкосновение с чешскими частями и под Нижнеудинском, где чехи взорвали железнодорожный мост, дала им бой. Чешская арьергардная бригада была наголову разбита, потеряла всю свою артиллерию и больше тысячи солдат пленными.

22 января Политцентр прекратил существование. Властью стал созданный большевиками Революционный комитет. Он принял власть в самый трудный момент. Остатки бывшей каппелевской армии, теперь под командованием молодого генерала Войцеховского, неудачного защитника Омска, снова вышли на линию железной дороги неподалеку от Иркутска. Каппелевцы захватили Черемхово, расстреляли шахтерский Революционный комитет и двинулись на восток, угрожая городу.

Генерал Войцеховский прислал Иркутскому ревкому ультиматум.

Он требовал, чтобы красные войска без боя покинули Иркутск и ушли на север не ближе чем за сто километров, он требовал выдать ему всех колчаковских министров и самого адмирала, он требовал передать ему весь золотой государственный запас и обещал тогда пробыть в городе только три дня и увести армию дальше на восток.

Иркутск спешно готовился к обороне. Надвигающаяся тридцатипятитысячная армия головорезов генерала Войцеховского была серьезной угрозой.

7

Только вечером Андрей Силов вырвал час свободного времени, чтобы перевезти выздоравливающую Ксенью из госпиталя домой, и, когда снова возвращался в дружину, было уже темно.

Мороз к ночи усиливался и щипал щеки. Луна еще не всходила, и все черное небо было усеяно крупными яркими звездами.

— Звезды-то как разъярились, — проговорил Андрей, влезая в сани. — К утру крепко схватит, не вздохнешь…

— И сейчас ладно, — сказал возница, умащиваясь на козлах. — Ишь, кони-то как куржой пошли, в темноте и то белеются… — Он ударил вожжой коренного, и лошади с места взяли крупной рысью. Холодной пылью из-под копыт полетел хрупкий с мороза снег.

Андрей натянул на колени медвежью полость и, отворачиваясь от ветра, глядел на звезды, плывущие куда-то в непроглядное черное пространство.

Мысли у Андрея были тревожные. Фронт приблизился к Иркутску, каппелевцы напирали, и со дня на день можно было ожидать боев в самом городе, сейчас затихшем и притаившемся.

Андрея угнетало, что он сейчас был здесь, в городе, а не на фронте, где шел непрерывный ожесточенный бой с каппелевцами, рвущимися к городу, и где решалась судьба Иркутска. Он несколько раз просился вместе со своей дружиной туда, за Ангару, в бой — не пустили, оставили на охране. И тут, в городе, был свой фронт, только скрытый. Снова зашевелились белогвардейцы, кто-то разбрасывал по улицам портреты Колчака, чья-то рука работала для его освобождения — у самой тюрьмы дружинники обнаружили тайный склад оружия.

Сани повернули в переулок и остановились у высоких тесовых ворот. Скрип полозьев смолк, но разгоряченные быстрым бегом лошади все еще пофыркивали и просились бежать, беспокойно переступая ногами. Под их копытами снег хрустел, визжал и посвистывал так громко, будто где-то рядом по плотному снежному настилу шел наметом целый взвод всадников.

И вдруг откуда-то издалека из черной прорвы ночи донесся пушечный выстрел.

Часовой, маршировавший возле ворот, остановился и замер, глядя на небо, словно именно оттуда донесся этот встревоживший его выстрел.

Андрей, прислушиваясь, вылезал из саней.

— Орудие ударило? — спросил он.

— Похоже, что оно, — сказал часовой, все также глядя в небо.

— За Ангарой?

— Должно, там…

— Не ослышались мы? — сказал Андрей. — Где же это из пушек стрелять могут?

— Не иначе, на Иннокентьевской, — сказал часовой. — По морозу-то оно далеко несет — воздух, что железо, настыл, хоть лемехи куй…

— Может, так что… — проговорил возница, оборачиваясь на козлах. Он был плотно закутан в ямщицкий тулуп и в темноте казался круглым, как шар. — Очень просто — кто-нибудь ручную гранату метнул. Народ не обученный, а все с оружием. Намедни один товарищ гранатой-то беда переполоху наделал и себя малость не порешил вовсе… Снаряжал ее да из рук выпустил, она и зашумела…

Но возница оборвал свой рассказ, не закончив. Со стороны Ангары опять донесся глухой удар выстрела. Теперь он показался Андрею ближе и отчетливее — несомненно, это стреляла пушка.

— Вот тебе и «может, так что»… — сказал Андрей вознице и быстро пошел к калитке.

Часовой снова замаршировал у ворот. Возница стал заворачивать лошадей.

Казарма дружины была во дворе, и еще от калитки Андрей увидел яркие огоньки самокруток и услышал голоса дружинников.

Когда он подошел к крыльцу, голоса смолкли и кто-то, очевидно, узнав его в темноте, сказал:

— Орудия за Ангарой бьют, товарищ Силов…