Восстание - Юрий Николаевич Бессонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Опять из города донесся винтовочный залп.
Сыробоярский пошевелил бровями и замолчал. Все обернулись к зашторенным окнам.
— Там снова бой? — едва не шепотом спросил Пепеляев.
— Нет, — сказал ближе всех сидящий к окну Самойлов. — Это залпы. Я слышал пение. Что-то похоже на похоронный марш. Там хоронят.
— Ночью?
— Может быть, ночью…
— Я не предвижу… — сказал Сыробоярский.
Колчак посмотрел на Сыробоярского, потом на Пепеляева, потом снова на Сыробоярского и упрямо сказал.
— Я передам власть Деникину. Я не изменю своего решения.
— Не сделать бы нам снова ошибки… Власть Семенова распространяется на громадную территорию… На территорию всего Дальнего Востока… — сказал Пепеляев и снова принялся грызть ногти, морща лоб и щуря глаза.
— Есть основание опасаться… — сказал Мартьянов.
Колчак покосился на него и задумался.
Сыробоярский молчал, угрюмо насупившись, и опять щеки его стали багровыми от прилившей крови. Он думал. И вдруг лицо Пепеляева просветлело.
— Александр Васильевич, — заговорил он, — всероссийская власть передается Деникину — это так. Я согласен, с позволения сказать, с вашей точкой зрения. Но власть в Сибири? Деникин слишком далеко. Кому же, как не атаману Семенову, должна принадлежать власть в Сибири?
Полковник Сыробоярский крякнул, кашлянул в руку и сказал:
— Верховную власть разделить: в России своя, а в Сибири — своя. Атаман Семенов…
Неумелость Сыробоярского в делах юридических заставила Пепеляева поморщиться, но он сейчас же овладел своим лицом и заговорил с пылом:
— Конечно, верховная власть одна — генерал-лейтенант Деникин, но в Сибири всю полноту власти будет осуществлять атаман Семенов. Это решение мне нравится… Это соответствует политическому моменту… Это соответствует…
Колчак молча смотрел на Пепеляева. Упрямство в нем боролось с желанием не портить отношений с Семеновым и с японцами, тем более что действительно предстояло ехать по семеновской территории и действительно только в Забайкалье могли сосредоточиться остатки белой отступающей армии. А кто мог знать, как снова обернется судьба?
Наконец Колчак сказал:
— Да, но только на началах неразрывного единства с Россией?
— Конечно, конечно, — поспешно согласился Пепеляев, — Только на началах неразрывного единства, только…
Мартьянов, угадав, что адмирал уже сдался, что-то торопливо строчил в блокноте. Потом он поднялся.
— Разрешите, ваше превосходительство, зачитать проект указа?
Он поправил пальцем воротник кителя, поворочал головой и стал читать:
«Указ Верховного правителя. 5 января 1920 г. Г. Нижнеудинск.Ввиду предрешения мною вопроса о передаче верховной всероссийской власти главнокомандующему вооруженными силами юга России, генерал-лейтенанту Деникину, — впредь до получения его указаний, в целях сохранения на нашей Российской Восточной окраине оплота государственности, на началах неразрывного единства со всей Россией:
1) Предоставляю главнокомандующему вооруженными силами Дальнего Востока и Иркутского военного округа, генерал-лейтенанту атаману Семенову всю полноту военной и гражданской власти на всей территории Российской восточной окраины, объединенной российской верховной властью.
2) Поручаю генерал-лейтенанту атаману Семенову образовать органы государственного управления в пределах распространения его полноты власти».
— Так? — спросил Мартьянов.
Колчак кивнул головой.
— Так.
— С вашего разрешения, ваше превосходительство, я пойду оформлю указ, — сказал Мартьянов и, гремя шпорами, деловой походкой пошел к дверям.
Пепеляев подхватил под руку Сыробоярского, отвел его в уголок и что-то стал шептать ему под самое ухо.
3
Теперь делалось все как бы само собой, независимо от воли адмирала. Утром к нему в салон-вагон явился начальник чешского эшелона № 52, маленький майор с острым носиком и коротким подбородком, майор, похожий на ребенка, надевшего тяжелый военный шлем. Он сказал, что по приказу генерала Жанена салон-вагон адмирала берется под международную охрану и для дальнейшего следования на восток включается в чешский эшелон № 52. Он еще сказал, что генерал Жанен гарантирует адмиралу свободный выезд за границу и что на дверях салон-вагона будут вывешены пять флагов держав-союзниц.
Потом заскрипели колеса по заснеженным рельсам, и салон-вагон, оторвавшись от поезда-ставки, ушел к чешским эшелонам.
Колчак стал частным человеком, кем-то вроде знатного иностранца, путешествующего по России в собственном салон-вагоне, но под международной охраной. Он мог смотреть на Россию из окна, и его успокаивали развевающиеся у дверей флаги: американский, французский, английский, японский и чешский. Он мог смотреть в окно, но на каждой станции, на каждом разъезде плотно задергивал штору. Ему не нравилось, что салон-вагон с пятью флагами привлекает слишком большое внимание людей.
Он не думал о прошлом и старался не думать о настоящем, он думал о будущем. И это будущее начиналось для него там, за Иркутском, в Забайкалье. Там были японские войска, туда не могли проникнуть красные и там должна была решиться его судьба.
Может быть, его снова призовут к власти, и он сформирует новую армию, собрав в кулак, пополнив и усилив свои войска, пробирающиеся сейчас проселочными и лесными дорогами на восток, под защиту японских штыков. Может быть, туда уже едут морем обещанные Моррисом дивизии, может быть, японцы решат двинуться к Уралу…
Но если его не призовут к власти? Если игра проиграна? О, тогда он уедет за границу — в Америку. У него есть достаточно сбережений, и он помнит приглашение Вильсона…
Он старался