Все имена птиц. Хроники неизвестных времен - Мария Семеновна Галина

Ленку грызет непонятное чувство вины…

С утра прошел нежный осенний дождь, и аллеи еще не просохли. Над асфальтом клубится легкая сизая дымка, тонкие серебристые нити плывут в воздухе – перелетные пауки запускают свои монгольфьеры. Ленку ничего не радует.

– Опять все сначала, – вздыхает она. – Гершензон за Гершензоном… опять тащить эту тяжесть… корячиться…

– Ладно, – говорит Августа, – все-таки последняя могила в этом сезоне…

– По крайней мере, с погодой повезло. – Ленка одобрительно оглядывает по-летнему буйную зелень, кое-где сбрызнутую желтым. – Уж лучше тут, на свежем воздухе, чем в институте гнить. А я боялась, мы сегодня не выберемся. Ты же говорила, у тебя студенты…

– А они не пришли, – отвечает Августа.

– Это как? Никто не пришел?

– Никто. Непонятно… один позвонил вчера, что у него желудочное расстройство, у другого бабушка в больницу попала. С ветрянкой, представляешь? Третья вообще… Слушай, а почему у тебя на щеке синяк?

– Потому что я упала, – злобно говорит Ленка. – Чертов троллейбус – занесло на повороте, а я как раз в дверях висела. Вот я и выпала. Хорошо, куча листьев подвернулась. Я в нее и вмылилась.

– Повезло, – замечает Августа.

– Можно и так считать, – неуверенно отвечает Ленка.

Они движутся осторожно, поминутно сверяясь с планом. Наконец Августа решительно останавливается у покореженной ограды.

– Это точно наш Гершензон? – спрашивает Ленка.

– Уверена.

– А может, опять?

– Нет. Этот – наверняка наш. Смотри, как зарос. Этого тоже подстригать придется. Ну ничего…

Августа хозяйским глазом окинула запущенную могилу. Внезапно она напрягается и хватает Ленку за руку:

– Смотри… что это там, под кустом? Приличные ботинки…

– Августа, – тихо говорит Ленка, – это не ботинки. Вернее, ботинки. Но в них – ноги.

– Может, это пьяный?

– Даже если так… но это не пьяный. Августа, умоляю, пошли отсюда!

Они разворачиваются и несутся по дорожке. Кусты у них за спиной шевелятся сами по себе.

– Он нас преследует, – пыхтит Ленка.

– Кто?

– Тот Гершензон.

– Брось, это паранойя.

Наверняка паранойя, думает Ленка, но на обратном пути им не встретилось ни одного человека. Может, они с Августой каким-то образом ухитрились все перепутать и сегодня все-таки суббота? Нет, тогда бы главный вход был закрыт.

– Что, – жалобно говорит она, уже оказавшись за воротами, – ну что мы ему сделали? Мы же убрали его могилу. Между прочим, задаром…

– Лена, – устало говорит Августа, – мне это немножко тошно слушать. Ты, видите ли, паришь на крыльях воображения, а тошнит почему-то меня. Я все-таки математик, не то что некоторые… с литературным уклоном… Логика должна быть.

– Если следовать твоей прямолинейной логике, то у четвероногих должно быть по две жопы, – сердито говорит Ленка.

Но ей тут же делается стыдно – вид у Августы сегодня какой-то особенно измученный.

– Августа, что-нибудь не так?

– Нет, – говорит Августа. – Нет… Ничего…

Она явно мнется, потом все же решается:

– Послушай, а что ты вечером делаешь?

– Вроде ничего, – говорит Ленка.

– Может, зайдешь ко мне? А я тебя чаем напою…

Господи, да что стряслось-то? – думает Ленка. Она же замкнутая до ужаса просто.

На всякий случай она забрасывает пробный камень:

– А альбомы покажешь?

У Августы неодолимая тяга к прекрасному, и квартира у нее забита альбомами с репродукциями. Но показывать она их не очень-то любит, потому что все так и норовят ухватить нежнейшие типографские шедевры грязными руками.

– Покажу, – покорно говорит Августа, и Ленка пугается.

– Ладно, – говорит она, – договорились…

– Печенье возьми… – Августа пододвигает Ленке вазочку.

– Да я уже… – мнется Ленка.

– Ничего, – говорит Августа, – бери, бери еще…

Господи, думает Ленка, я же сейчас лопну. Она кидает тоскующий взгляд за окно. Море неслышно, но как-то ощутимо дышит за двумя рядами пятиэтажек, гостиницей «Ореанда» и санаторием «Жемчужина Молдавии», за перистой листвой акаций и лапчатой – каштанов, мерцающая осенняя тоска переливается в теплом сумраке…

– Так я пойду? – говорит она.

– Посиди еще немного, – просит Августа. – Я тебе еще Модильяни не показала…

– Да я его как-то…

– Ну, Матисса… кстати, ты не знаешь, говорят, с Лохвицкой какая-то странная история вышла?

– Ну вышла, – неохотно говорит Ленка, перелистывая глянцевые страницы.

– А что там случилось?

– Да так…

Вдруг Августа напряженно подняла голову и расширенными глазами уставилась во мрак за окном.

– Ты что?

– Ничего, – мертвым голосом произнесла Августа.

И тут только Ленка услышала мягкий стук в дверь – старую поцарапанную дверь, рядом с которой торчали проволочки от вырванного с мясом звонка.

– Вот, – тихо сказала Августа, – вот он. Опять.

Так, значит, думает Ленка, прошлой ночью…

Августа вцепилась в Ленкину руку так, что у той побелели пальцы.

– Кто это? – недоумевает Ленка.

– Никто… потому что… этого нет… не может быть… Не открывай!

– Да я и не собираюсь.

Они застыли, молча, не отводя глаз от двери.

Стук прекратился…

– Царапается, – шепчет Ленка.

– О господи! Нет…

Тихие удаляющиеся шаги, молчание.

– Августа, – наконец говорит Ленка, – а что, вчера тоже…

– Не было ничего вчера! – кричит Августа. – Говорю тебе, не было! Ты это… заночуй у меня, ладно?

– А, привет, – говорит доцент Нарбут. – Чем обязан?

– Я Августу ищу. – Ленка приоткрывает дверь и боком протискивается в щель.

– Августа на занятиях. А ты мне Лотмана обещала.

– Будет тебе Лотман. – Ленка садится на стул с рахитичными ножками. – Я тут подожду, ладно?

– Ладно. – Доцент Нарбут рассеянно складывает бумаги в стопку. – Что, опять могилки перекапывать? Говорят, на американскую клиентуру работаете…

Нарбуту всегда все известно, потому что у него хорошие источники информации. Но никто не знает, какие именно, потому что он своих информаторов не выдает.

– Бывает… – говорит Ленка.

– И как же вы так прислонились? Наверняка та, черненькая, которая с тобой на курсе училась, а потом в Штаты дернула… Небось с ее подачи…

– Если знаете, зачем спрашиваете?

– Так, проверяю одну гипотезу. До чего мы докатились, а? Доцент наук могилки за эмигрантами убирает. Раньше мы были за железным занавесом как за каменной стеной, а теперь – на` тебе, пожалуйста! Любой космополит может тебя на кладбище отправить! Сходи-ка, юноша, – это он уже заглянувшему в дверь унылому студенту, – позови Пшебышинскую.

– А она уже сама сюда идет, – мрачно говорит студент, – занятия отменили.

– Это еще почему?

– Бомбу подложили. Всеобщая эвакуация.

– Бомбу, наверное, второму курсу подложили, – говорит доцент Нарбут, – у них как раз пересдача. Эй, что с тобой?

Вдоль стены тянется ряд портретов – мрачные братья-близнецы в наглухо застегнутых сюртуках, последние в ряду – в пиджаках и при галстуках.

– Кто это, – тихо говорит Ленка, – вон там, пятый слева?

– Это… – приглядывается Нарбут, – да черт его знает, все они на одно лицо. Математики…

– А, это ты, – говорит, влетая в комнату, Августа. Она уже оправилась от вчерашнего потрясения. На ней потрясающий замшевый пиджак и очень элегантная юбка. – Ты слышала про бомбу? Занятия отменили. Пошли в «Пале-рояль», там сейчас музыкальный праздник какой-то. Заодно и кофе попьем. Да что это ты, в самом деле?

Ленка стоит с раскрытым ртом и тычет пальцем в табличку под портретом.

– Гершензон, – говорит она. – Гершензон Моисей Самуилович.

– Самойлович, – поправляет доцент Нарбут.

– Один черт. Августа, говорю тебе, это он…

– Брось! Мало ли в Одессе Гершензонов…

– Даты… даты смотри! Все сходится!

Строгий старик в ермолке укоризненно смотрит на нее.

– Ты что, –