Власть и наука - Валерий Сойфер

Очень сильная по тону и по приводимым фактам статья появилась в этой газете 17 ноября 1964 года (72). В ней было совершенно правильно отмечено, что августовская сессия ВАСХНИЛ 1948 года,

"... созванная специально для установления в биологии и сельскохозяйственной науке монополии только одного научного направления, объявила идеализмом и реакционной метафизикой все другие направления в биологии" (75).

Было честно упомянуто, правда, опять без упоминания имени Лысенко, заботливо вычеркнутого редакционными служаками, что

"яровизация, внутрисортовое скрещивание самоопыляющихся сортов, свободное меж-сортовое скрещивание перекрестников, летние посадки картофеля... не совершили ни-какой революции и были забыты как экономически нерентабельные или просто убыточные" (76).

Перечислив более поздние новинки (вроде ветвистой пшеницы, органо-минеральных смесей и др.), авторы делали общий вывод:

"Плачевные результаты этого псевдоноваторства крайне отрицательно влияли на сельскохозяйственное производство, и рано или поздно об этом надо сказать" (77).

Наряду с этими правильными положениями в статье было несколько грубых ошибок. Утверждалось, что метод полиплоидии был создан в 30-е годы профессором Карпеченко. Кроме того, было высказано предположение, что живи Мичурин во времена, когда Карпеченко получил свой гибрид рафанобрассику и узнай он об этом, как он "без сомнения горячо бы приветствовал эти работы как открывающие новый этап во многовековой истории селекции" (78). Это было неправдой. Мичурин умер в 1935 году, знал о работе Карпеченко и недвусмысленно плохо отзывался о ней (неоднократно!), характеризовал её как пустячную, считал, что рокфеллеровскую премию нужно было присудить ему, а вовсе не Карпеченко (79).

Под статьей стояли две подписи: В.П.Эфроимсона и Роя Медведева -- брата-близнеца Жореса Медведева, кандидата педагогических наук. То, что публицист, историк Рой Александрович Медведев мог допустить эти ошибки, было вполне понятно: он вторгся в далекую от него область. Но странно было видеть под этой публикацией фамилию грамотного биолога Эфроимсона.

Но, как объяснил мне позже Эфроимсон, он имел к этой статье мимолетное касательство. В публикацию вторглись иные силы, что и привело к появлению в печати этих ляпсусов. В редакцию в эти дни поступила резкая статья Эфроимсона и помягче Ж.А.Медведева, и редакторы решили напечатать более умеренную по тону статью. Но когда она была вставлена в номер, выяснилось, что само имя Ж.Медведева было КГБ поставлено под запрет. Тогда в редакции решили не особенно церемониться и придумали "ловкий" ход: под статью подверстали фамилию Эфроимсона и вызвали его в редакцию на улицу "Правды" подписать верстку, надеясь, что он не заметит подмены. Конечно, произошло обратное. Тогда его стали уламывать подписать чужую статью, ссылаясь на то, что выход в свет такой статьи -- самой пока острой из всего, что было напечатано до сих пор -- большое дело. Как вспоминал Эфроимсон:

"Отдел науки "Комсомолки" стал разыскивать Ж.Медведева в Обнинске (может быть, только для виду, кажется, был запрет печатать Ж.Медведева)... Эфроимсон, который не захотел подписывать чужую и слишком мягкую статью, торговался и отказывался, и настоял, чтобы поставили имя хотя бы Р.Медведева, ...который на другой день был потрясен тем, что его фамилия стоит под статьей, которой он в глаза не видал. Второпях, в процессе ругани было пропущено несколько ошибок, которые допустил Ж.Медведев..." (80).

Преждевременная смерть О.Н.Писаржевского

В эти дни еще раз продемонстрировал свои высокие моральные качества писатель Олег Николаевич Писаржевский, опубликовавший статью "Пусть ученые спорят..." (81). На большом материале он в яркой, острой форме высветил убожество лысенкоистов и реальные достижения генетиков. Перед тем как публиковать статью, главный редактор собрал у себя совещание, пытаясь смягчить наиболее острые места. Олег Николаевич смело боролся за её основные положения. Вечером этого же дня мы долго говорили с Олегом Николаевичем, и он весело рассказывал об одержанной победе. Он был полон жажды довести разгром Лысенко до конца, преодолеть тормоза, мягко стопорившие основную критику в адрес лидера "мичуринского направления". Писаржевский был главной пружиной в разворачивавшемся давлении на лысенкоизм. С утра до ночи он переезжал из одной редакции в другую, с одного совещания на другое.

Кончилось это трагически. Статья Олега Николаевича вышла в свет 17 ноября, а через день утром, когда он подошел к машине, чтобы ехать в редакцию на очередное боевое совещание, где решалась судьба следующих статей, его сердце не выдержало. Олег Николаевич взялся за ручку дверцы машины, нажал на кнопку замка, дверь легко открылась, но обмякшее тело сползло на асфальт, и было уже поздно звать врачей...

А 27 января 1965 года в "Литературной газете" была напечатана статья, продолжившая тему, начатую Олегом Николаевичем Писаржевским. Как и следовало ожидать, его предсмертная статья, равно как и опубликованный десятью годами раньше очерк "Дружба наук и ее нарушения" (82), больше других публикаций пришлись не по вкусу лысенкоистам. Они бросились опровергать и отвергать факты, приведенные писателем. Среди присланных ими писем в редакцию было письмо главного зоотехника "Горок Ленинских" Д.М.Москаленко. Это был молодой еще человек, недавно успешно закончивший зоотехнический факультет Тимирязевки. В студенческие годы он проявил себя активным и устремленным к практической деятельности. Поэтому, хотя ему и предлагали остаться в Тимирязевке в аспирантуре, он пошел на ферму к Лысенко. Последний высоко ценил молодого шустрого паренька, выдвинул его в главные зоотехники и, чтобы поддержать еще больше, незадолго до описываемого времени решил помочь Москаленко "остепениться" -- получить диплом кандидата сельскохозяйственных наук. Митя Москаленко, впрочем, теперь уже не Митя, а Дмитрий Михайлович, ждал со дня на день утверждения в ученой степени кандидата наук. И тут вдруг земля закачалась, статейки пошли, и самая неприятная -- Писаржевского.

Не стерпел Дмитрий Михайлович, задело за живое, он сел и разом накатал -- прямо на бланке Экспериментальной Базы Академии наук СССР "Горки Ленинские" письмо этому Писаржевскому, пожалуй, даже не от себя только, а от всех тех, кто могучими колоннами шел за своим вождем Лысенко, и кого сейчас так оскорбляли эти люди, ничего в их деле не понимавшие. Получилось письмо, согласно его воззрениям -- искреннее и честное, а если слегка отрешенно на него посмотреть -- хлесткое, даже, в общем, хулиганское, да еще отражало оно невысокую грамотность автора. Москаленко писал:

"Тов. Олег Писаржевский!

Я прочитал внимательно вашу статью. Прямо надо сказать: Ваша статья произвела на меня потрясающее впечатление. Ну, думаю, договорился тов. Писаржевский до веселой жизни! Пора бы такому писаке поработать там, где его знаменитые "хромосомы" превращаются в мясо, молоко, и масло. Т. е. на колхозных совхозных фермах...

Хватит отвлеченно спорить, тов. Писаржевский. Надо работать, засучив рукава, работать день и ночь. В своей статье Вы подвергли не справедливой критике учение И.В.Мичурина и защищаете отвергнутое с/х практикой реакционное учение Вейсмана и Моргана, которое было разгромлено как ненужное учение в 1948 году. Кто дал право Вам, писаке, называть августовскую сессию ВАСХНИЛ (1948 г.) началом административного разгрома генетики?! ...

Тов. Писаржевский Олег!

... Призывать ученых спорить много ума не нужно, а вот разобраться в этих спорах надо очень много знать и много работать на полях и фермах.

Приезжайте, тов. Писаржевский, к нам в любое время дня и ночи. Будем спорить с Вами на ферме, а не страницах "Литературной газеты".

С приветом к Вам

Москаленко Д.М.

главный зоотехник э/б Горки Ленинские

АН СССР" (83).

Когда письмо пришло в редакцию, адресата на этом свете уже не было. Письмо показали другу Писаржевского, жившему в одном с ним дворе, также публицисту -- Анатолию Абрамовичу Аграновскому. Он решил заменить умершего друга и ответить на письмо рассерженного зоотехника. Дважды побывал Аграновский в "Горках Ленинских", внимательно ознакомился с хозяйством, долго беседовал с Москаленко. Результатом стал большой очерк "Наука на веру ничего не принимает" (84).

Автору очерка удалось вполне зримо нарисовать портрет молодого специалиста -- хваткого, энергичного, самоуверенного и описать дела на процветающей ферме Лысенко.

"Что я там увидел? -- писал А.А.Аграновский. -- Я увидел скотный двор, образцовый во всех отношениях. Было очень просторно и очень чисто, было много света и много воздуха. И коровы были сытые, красивые, надменные. Дмитрий Михайлович Москаленко вел меня вдоль белокафельных стен, зачитывал таблички удоев, сыпал процентами жира, и по всему было видно, что он горд своим хозяйством и уверен в неотразимости его...