Содержательное единство 2001-2006 - Сергей Кургинян

Так значит, дело все-таки не в одном Соловье? Конечно, про каждого из теоретизирующих можно тоже сказать: "А он-то почему так важен?" Но тогда мы из капкана недоказательности попадаем в капкан избыточной доказательности. Да хоть миллион цитат приводи – тебя по поводу каждой из них будут спрашивать о социальной релевантности высказывания. А доказательность социальной релеватности чем будет измеряться? Бессмысленным бюрократическим (или интеллектуально-бюрократическим) статусом? Реальной связью с реальными элитами? Встанете на путь статусных корреляций – зайдете в тупик. Начнете обсуждать реальные связи? А на каком материале?

Так что настойчивость всех алчущих истины и ждущих "открытых доказательств закрытого" – никогда не может быть удовлетворена до конца. Тут всегда приходится останавливаться в точке некоторой неопределенности. Кого-то это разочарует. Но, увы, альтернатив тут только две: совсем другой формат профессиональной деятельности – или купание в нечистотах конспирологических "окончательных разоблачений".

И каждый выбирает по себе. Тот, кто не выбрал профессию, должен либо погрузиться в конспирологические нечистоты, либо дойти до некой точки относительной определенности. Или минимальной неопределенности – как хотите. В любом случае, снизить энтропию, но не до нуля. Вывести себя за рамки абсолютного лохотрона – но при этом остаться на территории недовыясненного и недосказанного.

Мы дошли в рассмотрении теоретизирований до точки, в которой надо остановиться. Другие теоретизирования дают нам возможность ретроспективного взгляда на, так сказать, "соловьиные интеллектуальные трели".

И нам придется признать, что эти трели являются по своей сути не бредом частного лица, а вполне репрезентативным политическим документом определенных, причем вовсе не маргинальных, сил.

В чем содержание репрезентации? Не заказа, не инспирации, а репрезентации? Что Соловей уловил и отразил в своих "трансгрессивных имплицитных ментальных репрезентациях"? Он уловил и отразил нечто, исходящее от этих сил. Для меня это смрад. Для кого-то – упоительное амбре.

В любом случае, пора готовиться к встрече с этими силами. Готовы ли мы к ней? Ведь речь идет о встрече с иными героями деструкции, нежели привычно ненавидимые господа либералы.

Если нет такой готовности, лучше перестать заниматься политикой. И благоразумно войти в число тех, кому Горбачев-фонд будет выдавать кокошники и компьютеры для "этнической трансгрессивной идентификации в шоу-резервации "а ля Русь".

Остаетесь в политическом поле и настаиваете на встрече? Пожалуйста!

Часть десятая. От Соловья и Ко к Байгушеву. От теоретиков – к операторам

Книга Александра Байгушева "Русский орден внутри КПСС" начинается словами: "Одна встреча во многом определила мои взгляды и мою борьбу". И тут же следует пояснение:

"В далекой моей молодости, в середине 60-х годов, когда меня молодым человеком профессионалы готовили на случай возможных нелегальных вояжей на Запад, со мной стала индивидуально заниматься дочка знаменитого Михаила Владимировича Родзянко. Старая, но еще поразительно красивая дама проживала в Швейцарии. Однако регулярно наведывалась в Москву, где в КГБ и АПН натаскивала будущих ряженых "немцев", не столько даже оттачивая на характерный беспроигрышный диалект во владении языком, сколько нажимая, чтобы не засыпаться, на манеру держаться в обществе, характерные бытовые детали, манеру есть и прочее, прочее.

Аристократическую даму расположило ко мне мое прохоровское происхождение (по матери). Дед мой, в молодости знакомец ее отца Родзянко, мне тоже кое-что успел порассказать. И, найдя кровно интересующую обоих нас проблему, мы с ней в наши "выходы в общество" – на концерты и выставки, в театры и рестораны по линии Интуриста, смешиваясь с немецкими туристами и практикуясь в немецком, – часами тайно беседовали на тему, исчезнет ли русская нация?"

Дальше – апелляция к Кожинову, которого его учитель Бахтин впервые индоктринировал в стратегический концептуальный антисемитизм. До того Кожинов был невинен и считал антисемитизм неприличным. Но Бахтин поведал ему о многом, показал непубликуемые отрывки из классиков. 50 купюр по еврейскому вопросу только в сочинениях Толстого. И Кожинов признался, что Бахтин перевернул его жизнь, открыл для него тему еврейского заговора. "Это открытие было для меня колоссальным переломом. В то время не было человека в мире, который мог вот так меня изменить. Мне до этого казалось, что сказать что-нибудь критическое об евреях значило проявить себя как человека неинтеллигентного."

Насчет Бахтина все интересно, но в другом смысле. В том смысле, что уже не раз говорилось (и не опровергалось), что Бахтина привез в Москву лично Юрий Владимирович Андропов.

Об этом говорит Евгений Киселев в своем юбилейном фильме об Андропове, показанном 15 июня 1999 года, а затем 15 июня 2004 года: "То ли из личных симпатий, а то ли из высших политических соображений, Андропов помог не только Юрию Любимову, но и, например, драматургу Михаилу Шатрову… Поддерживал "Литературку". Помог вернуться в Москву из ссылки выдающемуся литературоведу Михаилу Бахтину".

Но о том же говорит и Александр Хинштейн – день в день с показом юбилейного фильма об Андропове ("Московский комсомолец" от 15 июня 1999 года):

"…Именно Андропов …вернул в Москву из ссылки великого философа и литературоведа Бахтина".

Такое возвращение философа и литературоведа по личному решению шефа КГБ должно иметь мотивировку, соразмерную личности шефа КГБ. Я исхожу из рациональной целевой мотивировки. Кем бы ни был Андропов, у меня нет оснований сомневаться в масштабе его личности. И, соответственно, я полагаю, что не бытовые, не частные мотивировки (дети попросили, знакомые похлопотали…) руководили его поведением.

Находясь под плотным призором брежневской когорты – никак не мог этот постоянно подозреваемый шеф КГБ ориентироваться в своих действиях на чьи-то "фрондерские хлопоты", не соотносящиеся с его целями и интересами. А эти цели и интересы располагались в политике и только политике. Были связаны с властью и только властью. Так это происходит у любого масштабного, цельного человека. А Андропов был, безусловно, личностью и масштабной, и цельной.

ИНАЧЕ ГОВОРЯ, ЕСЛИ АНДРОПОВ ВЕРНУЛ БАХТИНА ИЗ ССЫЛКИ, ЗНАЧИТ, БАХТИН БЫЛ ЕМУ ЗАЧЕМ-ТО НУЖЕН. Этот философ и литературовед как-то размещался в пространстве властных целей Андропова. Занимал в этом пространстве какую-то, пусть даже очень периферийную, клеточку. Какую же именно?

С политической точки зрения (а здесь только она может иметь значение, филологически-философские хобби и чьи-то хлопоты, я повторяю, не в счет) Бахтин был важнейшим теоретиком такого непростого явления, как карнавал. Я не могу превращать свой анализ в философско-литературоведческое исследование, но твердо знаю, что перестройка совершалась по всем законам карнавального действа. Бахтин был основным нашим теоретиком так называемой смеховой культуры. И опять-таки, перестройка – это апофеоз культуры осмеяния, деструктивного смеха, разрушающего иерархии и обнажающего бездны.

Я не хочу сказать, что Бахтин сидел в секретных помещениях и разрабатывал перестройку по заказу Андропова. Но игнорировать данные линии пересечения, только и способные как-то соотнести шефа КГБ с опальным филологом, я не имею права.

Наконец, Бахтин был теоретиком (и апологетом – что ничуть не менее важно) раблезианского низа. А это очень сложное явление! Были любители трактовать Рабле как ренессансного критика церковного мракобесия. Это чушь собачья – и любой осведомленный человек не может не развести руками по поводу подобной наивной версии. Раблезианский низ, как и карнавал в целом, атаковали не церковь, а любую смысловую вертикаль. Именно любую! Тут опыт Рабле бесценен!

Почему бы, например, не атаковать с помощью неораблезианских формул такую смысловую вертикаль, как КПСС? Тут ведь что церковь, что КПСС – какая разница? Что деструкция средневекового смыслового универсума (прямая цель Рабле), что деструкция других смысловых универсумов (цель неораблезианцев)… Со структурно-функциональной точки зрения, которой блестяще владели все филологические западные школы, из которых черпал свои прозрения Бахтин, – это неважно. Принципы деструкции не зависят от смыслового наполнения.

Если же от структурно-системных абстракций переходить к социальной конкретике, то неораблезианство позволяло построить реальный мост между фрондирующей интеллигенцией и другими антисистемными группами – фарцовщиками, мясниками, парикмахерами, теневиками… Криминалом, в конце концов.

На самом деле, тут существовало почти непреодолимое препятствие. Интеллигенция строила свою фрондерскую линию на различных разновидностях духовного аскетизма. Ее социальные нормы определяли "Не хлебом единым" Дудинцева и "Иду на грозу" Гранина. Или "В поисках радости" Розова, где мещанской жене старшего брата и омещанившемуся старшему брату противостоят младший брат и младшая сестра. Младший брат рубит наследственной шашкой мещанскую мебель, которую жена старшего брата приволакивает в дом. А на ее слова: "Да, у нас есть трудности, нам многое надо купить. Но когда мы купим все…" – младшая сестра отвечает: "Все ты никогда не купишь, потому что ты прорва".