Менахем-Мендл - Шолом Алейхем

— Значит, — говорит он, — выходит, что и у вас девица? Позвольте, но ведь мы же говорили о женихе!

— Конечно, о женихе! Но я иначе и не думал, что женихова сторона — это вы!

— Из чего следует, — говорит он, — что женихова сторона — это я?

— А из чего следует, — отвечаю я, — что женихова сторона — это я?

— Почему вы не предупредили меня, что у вас девица?

— Ну, а вы предупредили меня, что у вас девица?

Тут он рассердился и говорит:

— Знаете, что я вам скажу, Менахем-Мендл? Вы такой же сват, как я раввин!

— А из вас, — отвечаю, — такой же сват, как из меня раввинша!

Слово за слово… Он мне: «Растяпа!» Я ему: «Лгун!» Он мне: «Рохля!» А я ему: «Обжора!» Он мне: «Менахем-Мендл!» Я ему: «Пьянчуга!» Это его, конечно, задело, он мне — пощечину, а я его — за бороду… Скандал, упаси бог!

Понимаешь? Столько расходов, и времени, и трудов… А позор-то какой! Все местечко сбежалось полюбоваться на сватов-ловкачей, которые сосватали двух девиц! Но Ошер этот самый — черт бы его побрал! — сразу же исчез, меня оставил одного рассчитываться с хозяйкой за ужин, который я заказал на восемь персон. Счастье, что мне удалось улизнуть вовремя, до того как родители обеих невест приехали в Жмеринку. Что там творилось с ними, я не знаю. Но представляю себе. Так вот, поди будь пророком, знай, что этот сват, — провались он сквозь землю! — такая пустельга, черт бы его побрал! Такая ветряная мельница! Говорит, разъезжает, носится, дает депеши, а в конце концов? Обе девицы! Раз навсегда, дорогая моя, не везет, хоть живым в воду! И потому что я очень пришиблен, я пишу на сей раз кратко. Даст бог, в следующем письме напишу обо всем подробно. Пока дай бог здоровья и удачи. Кланяйся сердечно деткам, по которым я сильно стосковался, тестю, и теще, и каждому в отдельности

Твой супруг Менахем-Мендл.

Главное забыл! Господь поражает, господь и исцеляет. Едучи из Жмеринки, я думал, что небо уже свалилось на меня. Было бы у меня на дорогу, я бы уже кое-как добрался до дому, в Касриловку. Но как я ни считал, выходило, что я обязательно застряну тде-нибудь в пути, хоть ложись поперек рельсов. Но на то и бог! В вагоне знакомлюсь с каким-то чудаком, который штрафует[50] людей от смерти. Он уговаривает меня, обещает золотые горы, лишь бы я стал агентом. Что такое агент и как штрафуют людей от смерти, — писать долго, а я уж и так хватил через край. Оставляю это до другого раза.

Тот же.

1900 — 1909

ГОРЕ-ЗЛОСЧАСТЬЕ[51]

(Менахем-Мендл — агент)

Моей дорогой, благочестивой и благоразумной супруге Шейне-Шейндл, да здравствует она со всеми домочадцами!

Во-первых, уведомляю тебя, что я, благодарение богу, пребываю в полном здравии и благополучии. Дай бог и в дальнейшем иметь друг о друге только радостные и утешительные вести. Аминь!

Во-вторых, да будет тебе известно, дорогая моя жена, что мне пришлось исчезнуть, то есть удрать. Я только что выпутался из большой беды! Надо бога благодарить! Чуть-чуть в кутузку не угодил и, бог знает, чем бы все это кончилось. Об арестантских ротах и говорить не приходится, — пахло каторжной Сибирью, хотя виноват я столько же, сколько и ты. Как твоя мама говорит: «Придет беда — отворяй ворота!» Сейчас, когда господь бог помог, и я вовремя вырвался, как из огня, я хочу написать тебе обо всем подробно. От начала до конца.

Из предыдущего моего письма, ты, наверное, поняла, в каком я очутился положении после того, как сосватал двух девиц… Я тогда думал, что все кончено! Нет больше Менахем-Мендла! Но встретился я с одним типом, с агентом-инспектором из «Эквитебеля»,[52] который штрафует людей от смерти и зарабатывает на этом крупные деньги. Он достал книжку и показал мне, скольких людей он уже заштрафовал от смерти, и сколько человек у него уже умерло. А это такое дело, что чем больше умирают, тем лучше — и для покойников и для живых. Ты, пожалуй, спросишь, в чем тут смысл? А смысл простой! Например, взял «Эквитебель» и заштрафовал меня от смерти на десять тысяч рублей. Я должен платить за это всего каких-нибудь двести — триста рублей в год — до самой смерти. Так что одно из двух: если я умер, упаси бог, в первый же год, — твое счастье: десять тысяч на улице не валяются! А если я живу, то — счастье «Эквитебеля». Служит там бесконечное количество людей, все больше евреев, у которых тоже имеются жены и дети и которые тоже хотят жить. Но меня это не касается. Беда, однако, в том, что не каждый может быть агентом. Агент должен быть первым долгом хорошо одет, но по-настоящему — хорошо! Приличный костюм, воротник и манжеты — хотя бы бумажные, но обязательно белые, красивый галстук, ну, а о шляпе говорить не приходится. А главное — это разговор. Агент обязан уметь говорить. Это значит, он должен уметь разговаривать, уговаривать, переговаривать, заговаривать, говорить до тех пор, пока человек не почувствует, что ему необходимо заштрафоваться от смерти. А больше ничего не нужно. Словом, мой агент-инспектор нашел, что из меня должен выйти хороший агент, замечательный «инквизитор»[53]…

Теперь, дорогая моя, я должен тебе объяснить разницу между агентом-инспектором и агентом-инквизитором. Агент-инквизитор — это просто агент, который штрафует людей от смерти, а агент-инспектор — это уже старший, который сам агентов делает. Затем имеется еще «кружной»[54] агент-инспектор, который делает агентов-инспекторов, а надо всеми этими инквизиторами, инспекторами и «кружными» существует начальник, которого называют «генерал-инспектором». Старше его нет никого на свете. Понятно, для того, чтобы стать «генералом», нужно сначала быть «инквизитором», потом инспектором, затем «кружным» и так далее. А уж когда бог поможет и дослужишься до генерала, тогда ты обеспечен заработком на всю жизнь. Есть, говорят, генералы, которые не меньше тридцати тысяч в год проживают. Словом, он стал меня уговаривать сделаться агентом. И я подумал: а чем я рискую? Одно из двух: пойдет так пойдет, а нет так нет. «Масла, — говорит он, — я в это дело не кладу. Наоборот, я еще получаю, — говорит он, — „аванс“, то есть мне дают задаток в счет моей работы, чтобы я имел на расходы, на новый костюм и на покупку портфеля». В таком случае это и вовсе не плохая комбинация! И я дал себя уговорить и сделался, в добрый час, агентом.

Однако это не так скоро делается, как говорится. Чтобы стать агентом, надо прежде всего повидаться с генералом, потому что покуда генерал не подпишет, все это гроша ломаного не стоит. И вот он, инспектор то есть, взял и на свой счет привез меня в Одессу к генералу «Эквитебеля», который распоряжается двадцатью с лишним губерниями и имеет в своем подчинении, говорят, восемнадцать сотен агентов.

Описать тебе величие этого генерала просто невозможно. То есть сам по себе он не так уж велик, но шум вокруг него велик. Глаза у него большие и острые, а личико светлое, щечки розовые и звать его Евзером. Контора генерала занимает целый дом: комнаты, комнаты, комнаты. Множество столов и стульев, книг и бумаг, агенты толкутся, шум, гам, депеши летят во все стороны столпотворение! Пока добьешься к самому генералу, надо пройти через все семь кругов ада.

Я весь помертвел, когда меня ввели к этому Евзеру, хотя он пригласил меня сесть, угостил папиросой и расспросил обо всем: кто я такой, и что я такое, и чем занимаюсь… Я рассказал ему все, от начала до конца: как я ехал в Кишинев и очутился в Одессе, как торговал «Лондоном», а потом попал в Егупец, вертелся там на бирже, покупал и продавал «Путивль», «лилипутов» и другие «бумажки», до миллионов добирался, а потом как я, не теперь будь сказано, сделался маклером по сахару и по деньгам, по домам и имениям, по лесам и заводам, и как я потом стал сватом и даже писателем, словом, ворочал делами, горел, пылал, трещал на весь мир, и как все это кончилось плохо, дальше некуда…

Выслушал меня генерал, Евзер то есть, поднялся, положил руку мне на плечо и сказал:

— Знаете, что я вам скажу, господин Менахем-Мендл? Вы мне нравитесь. Имя у вас славное, а говорить вы, слава богу, мастер! Предсказываю, что со временем вы будете крупным агентом, очень крупным! Пока получите аванс, выезжайте в свет: по еврейским городам и местечкам, — вас там все знают, — и дай бог счастья!..

И действительно. Получив у них деньги, я тут же облачился в царские одежды. Ты бы меня, наверное, не узнала. Портфель я купил себе большой. Насовали мне в него книжек и бумаг — целый транспорт, и я пустился в свет!

Прежде всего отправился в Бессарабию — счастливый уголок! Там, говорят, можно дела делать — штрафовать и штрафовать! И должно же так случиться, что как раз на эти дни пришлась годовщина смерти отца. Я остановился от поезда до поезда в каком-то захолустном местечке, черт бы его взял! Я и не знал, что местечко это славится своими озорниками, нахалами, доносчиками и ябедниками. Сгореть бы ему до того, как я его узнал! Но уж если суждено несчастье, — так именно в этом местечке надо было мне остановиться и попасть в такое болото, господи, спаси и помилуй! Чуяло мое сердце, что добром это не кончится. Но когда нужно прочесть поминальную молитву, так ведь от этого не откажешься!