Кристальный пик - Анастасия Гор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Помня напутствие Гвидиона, а также помня о том, что я уже упустила из-за недоверия к Ллеу, я сказала:
— Да будет так, — И, обернувшись, увидела, что Ллеу в кои-то веке снова улыбается. — Три дня. Затем погреби воина как положено. Не смей просто бросать его в туннель, как тех бедняг, которых сожгла драконья кровь!
— Слушаюсь, госпожа.
— И обязательно вернись к поискам Сенджу.
Я указала взглядом на перламутровую чешуйку размером с ноготок, переливающуюся разными цветами под стеклянным куполом на одном из столов. Та самая чешуйка, которую Сенджу собственноручно сорвал со своей спины и вручил Солярису, дабы мы смогли узнать больше о Молочном Море от жителей Сердца. Его приманка и его ключ, который теперь был единственной нитью, что могла привести к сбежавшему Старшему.
— А хирды мятежников? — поинтересовался Ллеу осторожно. — Мне заняться ими?
«Заняться ими» из уст сейдмана означало осквернить, проклясть или как минимум навести недуг, покрыв тело врага такими струпьями, чтобы ему только об исцелении думалось, а не о войнах. В конце концов, туат Дейрдре славился не только драконьими сокровищами, которые по сей день позволяли ему процветать даже без помощи соседей, но и самыми искусными в Круге вёльвами. Во многом именно благодаря им никто поныне и не осмеливался нападать на Дейрдре напрямую, а уж тем более пытаться захватить его. Дабы пустить против врага сейд, требовалось не так уж много: прялка, зычная песнь и личная вражеская вещь, будь то клок волос, зуб или хотя бы почерк. Именно поэтому ярлы никогда не писали письма от руки, а диктовали послание писарям.
Однако сражаться тем, от чего нельзя было закрыться щитом, считалось унизительным, потому всегда использовалось в последний черед — либо от отчаяния, либо от беспринципности.
— Пока нет, — ответила я нехотя, снова вспоминая наставления советников. — Мидир желает разобраться с мятежниками собственноручно. Крепость Брикта уже возвращена, королевские хирды движутся к главному городу Фергуса — Нессе. Уже через две недели они будут стоять у ярла на пороге. Посмотрим, что он тогда мне скажет о своих золотоносных шахтах: я велела Мидиру обрушить их все по пути. Сам ведь жаловался в письме на обвалы…
— А что насчет Немайна?
— Не стоит лезть в ульи на востоке, пока не разобрался с осами на западе, — процитировала я слова Мидира, сцепив пальцы замком на животе. — Ярл Дайре и ярлскона Ясу отбыли домой и, как ближайшие соседи Немайна, обещали позаботиться о том, чтоб сдержать их и перекрыть им путь до Дейрдре и союзников. Так что сейчас мы с тобой можем заняться более… насущными заботами.
И хотя мне казалось кощунством говорить подобное, преуменьшая значимость восстаний после всего, чем пожертвовал ради объединения Круга мой отец — я знала, что такова правда. Если мир может расколоться пополам, какая разница, на каком именно его осколке ты окажешься? Стоило мне подумать о войне, и я почувствовала дрожь на кончиках пальцев. Но при воспоминании о кровавом поле эта дрожь охватывало все тело целиком.
То, что уничтожило Свадебную рощу, святыню Кроличьей Невесты, было гораздо — гораздо — страшнее фергусовцев и их мечей. Что будет, если это нечто решит посетить безвинные деревни и города? Что, если оно однажды придет в Столицу?
«Я не заслуживаю твоего доверия, знаю. Но не в моих интересах предавать тебя во второй раз. Мы с пустынной львицей займемся войной людской, а ты пока разберись с войною божественной, или кто тебя там на Кристальном пике ждет», — ручался Дайре перед отъездом, когда я вышла проводить их с Ясу, уже седлающих лошадей. Они оказались единственными ярлами, которые отважились помочь мне не только на словах, но и на деле, потому я и отпустила их, чтобы они продолжили свои деяния на местах, хоть мне и было спокойнее держать их обоих под присмотром.
Надеясь, что хотя бы с ними все сложится благополучно, я положила на край жертвенника цветок — жухлую веточку вербены, которая зацепилась за мою одежду перед отлетом и которую я обнаружила случайно лишь этим утром, когда заглянула в шкаф. Почти все лепестки на ней осыпались, стебель посерел, но сам цветок был твердым, будто окаменел или замерз. Быть может, он как-то прольет свет на произошедшее, если этого не сделают останки фергусовского воина.
Ллеу кивнул, заложил руки за спину, отчего полы его накидки из пурпурной замши смялись и пошли складками. Браслет с пятью колокольчиками на запястье всколыхнулся, но не зазвенел.
— Госпожа! — окликнул меня Ллеу, когда я уже направилась в сторону выхода. Тянущийся оттуда свежий воздух манил на поверхность, а дорожка из факелов мерцала, освещая низкие своды туннелей, в которых у меня более не было причин задерживаться. — Пока вы не ушли… Могу я просить вас еще об одном одолжении?
В былые времена Ллеу считал просьбы ничем не лучше раболепства, потому если и нуждался в чем-либо, то всегда добывал это собственным трудом. Или трудом Маттиолы, красотой которой злоупотреблял в корыстных целях так же часто, как и сейдом. Потому, услышав слово «попросить» из его уст, я мигом обратилась в слух.
— Боги мне свидетели, я всегда хорошо заботился о своей семье, — начал Ллеу издалека, и мое любопытство угасло: за оправданиями такого рода могло последовать лишь одно прошение. — Нашей матери не стало слишком рано, но отца не стало и того раньше, поэтому познавал я, каким должен быть глава семейства, на примере отца вашего, короля Оникса. Я расстался с игрушками и взялся за изучение сейда сразу же, как мне исполнилось девять, а в шестнадцать уже присягнул истинному господину на верность. Я не покладая рук работал над сывороткой, которая излечила бы немощь моего младшего брата и уберегла его от сопора[14]. Я покупал сестре все, что она хотела; все, что в детстве мы видели лишь на прилавках приезжих купцов — дабы высокородные господа не смотрели на нее, как на чернь, хотя мы
