Ожерелье императрицы - Владимир Кузьмин

27

Смит дождался, пока адвокат вновь скроется за газетными листами, и вполголоса сказал:

– Его зовут Огюст Лемье.

– Француз?

– Бельгиец. У него, наверное, есть и другие паспорта, но тот бельгийский паспорт, что видел один мой знакомый, – настоящий. Вот в нем и обозначено это имя.

– Вас что-то связывало?

– Единственное, что нас объединяло, так это то, что мы ни разу не попадались в лапы полиции. Хотя, как мне кажется, в полиции ему бывать приходилось, но в качестве свидетеля.

– Не очень понятно.

– Знаете, какая у него кличка? Умник! Главное, чем он занимался, – ездил в поездах первым классом и высматривал пассажиров побогаче. А там уж находил, как правильно облегчить им кошелек. Одного было достаточно заманить в карточную игру. Другого попросту обворовывали. Сам Умник обычно отвлекал пассажира, если удавалось и было нужно, подпаивал его. А всю работу за него проделывали другие. Шулера, карманники, взломщики. И если кто попадался, то они.

– А сам Умник либо оставался в стороне, либо оказывался в числе свидетелей, – уверенно закончила я.

– Так оно и было. У настоящих преступников, – я отметила, что он сказал не «у нас», а «у преступников», как бы отстраняясь от этого неблаговидного общества, – не принято выдавать друг друга. Но это так говорится. На деле, как запахнет судом, так все готовы выболтать даже то, о чем их не спрашивают. Но его никогда не выдавали.

– Он работал, если так можно сказать, лишь с теми, кто потом стал бы бояться выдать его?

– Все так и было. За это его никто не любил, но все боялись.

– Так отчего связывались с ним?

– Жадность, мисс, простая человеческая жадность. Он, если уж брался за дело, то всегда, если оно выгорит, куш доставался отменный, пускай самая большая доля и отходила самому Умнику. Ну и, по правде сказать, попадались на его делах чрезвычайно редко, умел он все устроить. И если уж кто попадался, а он становился свидетелем, то умело путал полицию, если ему самому ничто не угрожало, конечно.

– Вы сказали, что он искал жертв в поездах…

– Так оно и было обычно. Но порой в поезде или на пароходе не удавалось все обделать. Тогда он начинал следить за жертвой, и если выяснял, что ценности остаются в квартире или в гостинице, а не сданы на хранение в банк или еще чего такое, то нанимал уже не карманников, а специалистов по квартирным кражам, грабителей, медвежатников, вскрывающих сейфы.

– Простите, что перебью. Он сам следил за жертвами?

– Тут обычно одному и не управиться, да и не любил он сам хоть что-то делать, кроме самого главного – организовать все. Всегда можно нанять мелких воришек или какой-то сброд для слежки. Тут главное – правильно все объяснить. Я и сам этим пользовался изредка, нанимал кое-кого для слежки за жертвой, хотя почти всегда предпочитал работать один.

– Он подкупал прислугу? Может, подсылал кого под видом почтальона или другого служащего?

– Не знаю, честно говорю, не знаю. Я и то, что рассказал вам, узнал достаточно случайно, просто разговоры слышал. Сам я его и его предложений избегал, не скажу в точности отчего.

– Так зачем же согласились на этот раз?

– Он нашел ко мне подход, – горько усмехнулся Смит. – И я влез в ловушку! Вы можете мне не верить, я порой и сам себе этому не верил, но я хотел завязать и начать жить по законам, как нормальный человек. Но прочно сел на мель. Я ведь не транжира, пыль в глаза никому пускать не люблю, к спиртному почти не прикасаюсь. У меня вообще довольно скромные и очень уж странные для преступника интересы.

– Какие же, если не желаете их сохранить в секрете?

– Какие тут секреты! Я хоть и держался стороной, но мы же не в пустыне живем, все все друг о друге знают. Так меня за мои привычки прозвали Психом.

– Так что же это за привычки?

– Правильнее сказать, склонности. К книгам и театру. Вы, мисс, не удивляйтесь. Просто мой отец был актером. Довольно известным. В Друри-Лейн или Альберт-холле не выступал, конечно, но иногда о нем даже в газетах писали.

Тут Смит смутился, верно, подумал, что я могу начать расспрашивать его о детстве, и выйдет тогда типичная жалостливая воровская история о том, как сиротке ничего иного, как стать вором, и не оставалось. Хотя в его случае это было бы большей правдой, чем обычно, но гордость ему мешала говорить на эту тему.

– Мы отвлеклись, – сказала я. – Расскажите, что за подход нашел к вам Умник.

– Обычно он обещает очень небольшую долю тем, кто для него таскает каштаны из огня, а тут пришел и сказал, что я могу за одну ночь заработать три тысячи фунтов! И деньги у меня окажутся сразу после дела. Но я бы и на это не клюнул при других обстоятельствах, хоть едва сводил концы с концами. Но он, верно, знал, что я хочу жениться и что ищу работу и не могу ее найти. Ну я и подумал: один последний раз, и у нас с Лиз будут деньги, чтобы открыть где-нибудь табачную лавку или что-то в этом роде и всю жизнь жить обеспеченно. В конце концов, три тысячи фунтов – уже сами по себе огромные деньги.

– Как я понимаю, это сто пятьдесят фунтов годового дохода, если их положить в банк. Приличный доход, дающий возможность жить и содержать семью!

– Э, я не стал бы бездельничать, но и так можно было поступить. Он объяснил суть дела. По дороге из Франции в Англию он выпас одного русского графа, у которого всегда при себе очень дорогое ожерелье. Но украсть его не удалось. И вот ему стало известно, что граф намерен в ближайшие дни его продать. Стоит оно не меньше 10 тысяч, но нам более пяти не выручить. Так вот он и предлагает мне три пятых, притом сразу по окончании дела готов был выменять ожерелье на живые деньги. Я засомневался от такой щедрости, но он сказал что мало того, что сейчас никого другого, способного это проделать нет под рукой, так и дело имеет ряд сложностей, что лишь мне оно под силу. Ожерелье хранится в переносном сейфе, вскрыть его на месте невозможно, так что придется вытаскивать этот тяжеленный ящик целиком, да тихо, при спящем хозяине.

Мы немного поторговались, не в смысле конечной суммы, а в смысле того, как все будет выглядеть при расчете. Ну, вдруг ящик пустой? Тогда только три сотни фунтов, и можешь всем говорить, что я лопух, ответил Умник. А вдруг ожерелье стоит дороже? Ну сходим к «нашему» ювелиру, если не хочешь верить на слово. И так далее.

– Короче, вы согласились?

– Согласился! И все прошло как по маслу. Более того, я счел, что мне несказанно повезло! Я залез в указанное окно, присутствие спящего хозяина меня ни капли не пугало, дело привычное. Стал искать сейф, но он оказался закрепленным на полу. Но я не успел даже расстроиться, потому что увидел в свете ночника на столе какой-то футляр, открыл его – вот оно! Сунул в карман поглубже и был таков.

Смит, долго говоривший шепотом, закашлялся.

– Вы рассматривали ожерелье? – спросила я.

Смит отрицательно покачал головой.

– Да где там? – сказал он, окончательно прокашлявшись. – Что увидишь в свете ночника? А так… ну как Умник описал, так оно и выглядело, как мне показалось. А потом мне было не до того. Я пришел в одну гостиницу в Ист-Энде[28], где мы и должны были встретиться. Умник меня уже поджидал, с ходу спросил: а где же ящик? Я ему говорю: на черта он тебе сдался? Вот оно, ожерелье! Он на него смотрел-смотрел, чуть на зуб не попробовал. И отчего-то, теперь-то я уж знаю отчего, сильно расстроился. А тогда я был жутко рад, что все получилось легко. Спросил про расчет, Умник сказал, что до утра денег у него не будет, так как он такие суммы с собой таскать по трущобам побоялся. Я сказал: приходи утром с деньгами – получишь ожерелье. Ну и отправился спать прямо в той же гостинице. Проспал едва не до обеда, и тут мне шепнули про убийство. Никогда так не паниковал, чуть ум не потерял от страха.

Последнюю фразу Смит произнес слишком громко и испуганно покосился в сторону адвоката.

– В жизни не помышлял, что могу оказаться связан с мокрым делом! – продолжил он уже шепотом. – Бежать – одна мысль! Но как дашь деру без гроша в кармане? Я выковырял один некрупный камешек и побежал к знакомому скупщику, я ему пару-тройку раз кой-какие побрякушки сдавал. Он, похоже, даже пытался мне сигнал подать, что у него неладно, да я в запале ничего не понял. Едва выложил камень на стол, меня и повязали.

– А Огюст Лемье сейчас скрывается где-нибудь далеко-далеко, – задумчиво произнесла я.

– Эх, раз уж начал, скажу еще кое-что. Уж этого никто не знает. То есть здесь, в Лондоне, не знает. Я год назад был во Франции, в Ницце. Долго рассказывать, что да чего да как получилось, но есть у меня приятель-француз. Не уголовник, но и его профессия полицию очень интересует. Получил он огромные деньги и позвал меня к теплому морю кутить! Там я увидел Умника, а приятель сказал, что у того там пара схронов организована, что он в Ницце отсиживается, если запахло жареным. Держит это в тайне, с местными общается редко, дел там никаких старается не иметь. Но только шило в мешке не утаить, и кое-кто про это знает.